Все восторженно согласились и тут же опустошили кубки, но Василь не сел, а продолжил:
— И пусть бедовые мы, пусть строптивые мы, не всегда потчевали князя великого Олега, но теперь сердцем (Василь стукнул себя в грудь), сердцем поняли, что Олег — мудр! Что мы должны быть едины! И княжна наша должна постичь именно твою мудрость, великий князь Олег!.. — Василь низко поклонился Олегу, затем Ольге. Наступила настороженная тишина. Василь разогнулся и, почувствовав неладное, быстро проговорил: — Пусть не гневается на меня княжич Ингварь! — И он поклонился и ему, а гости облегченно вздохнули и зашевелились. Но Василь поднял руку, призывая к тишине, выждал немного и неожиданно выпалил: — Я хочу, чтобы Ольгу никто никогда не обижал! Чтобы она и там, в Киеве, была такой же веселой и первой во всем, какой она была здесь, у себя в доме! Да будет тако! — завершил наконец Василь свою речь под общее одобрение и сел. Схватив кубок, он залпом его осушил.
Гости весело засмеялись;
— Чего захотел!
— Теперь она — пташка пойманная! В клетку посажена! О воле и не мечтай!
— Да, что и говорить: девичья воля кончилась!
— Ну и Василь! Ну и голова горячая!
Ольга, заметно успокоенная, перехватила взгляд Ингваря, улыбнулась ему, но тут же отвела глаза: «Где Борис? Ну, где Борис? Почему его нет?!» — крутилась в ее; голове одна и та же беспокойная мысль. А княжич, глядя в ее потерянные глаза, подумал: «Боится лишний раз в глаза посмотреть! Ничего! Это к лучшему! Баловства еще не знает… Все мое будет!..» Но он вздрогнул, увидев, как из-за стола вдруг поднялся князь Олег. Гости затихли.
— Я ждал, — заговорил медленно Олег, — что княжич Ингварь успокоит дружку своей невесты, а он молчит, любуется своей красавицей. — Олег улыбнулся той своей улыбкой, от которой у всех на душе становилось тепло и радостно. Ингварь смутился. Ольга в знак благодарности знатному родственнику наклонила голову, приложив руки к груди. Олег понял ее, чуть кивнув в ответ. Ольга запылала, опустив глаза.
— Любый сердцу князь Плескова и Изборска русич Вальдс! И ты, Василь! Клянусь Перуном! — Олег вынул меч, поцеловал его, повернулся в сторону луны, вскинул руку с мечом к луне и вернул меч на место. — Никогда не позволю ни взглядом, ни словом обидеть вашу Ольгу! Даже думу такую не впущу ни в дом, ни в голову, ни в сердце! Клянусь, как отец Ингваря! — И Олег, низко склонив голову, секунду постоял молча.
Василь моментально протрезвел. Посмотрел на торжественного киевского князя, и ему стало стыдно за себя:
— Прости, князь! Я не копил думы черные! — горячо воскликнул он. — Я просто люблю ее как сестру!
— Вот и хорошо! — улыбаясь ему, ответил Олег и тут же торжественно заявил: — Я желаю здоровья молодым, крепкого союза, основанного на любви и счастье, большой семьи и верной службы нашей земле, которая кормит нас и рождает таких красивых людей, как наши дорогие жених и невеста! — И чтобы не мучить больше гостей затянувшимся разговором, он весело предложил:
— Может, попляшем на свадьбе-то, а?
Гости мигом подхватили:
— Хоровод! Хоровод! — Вышли из-за столов, передвинули от них факелы подальше, и началось всеобщее веселье…
Пляски сменялись песнями, шутки — играми, а те — снова плясками…
Во время всеобщего оживления к столу жениха и невесты подошли князь Вальдс с Анисьей.
— Не устала, дочка? — ласково спросил отец, пытливо поглядывая на нее.
— Нет, отец. — Ольга, стараясь выглядеть веселой, подвинулась на скамье и протянула руку к Анисье.
Вальдс подошел к Ингварю, уступив место возле дочери Анисье.
— Не сердитесь на меня, князь? — спросил Ингварь тестя. — Через неделю увезу вашу дочь в Киев…
— Что делать… — Вальдс развел руками. — Такова участь всех отцов! Я не первый… Хотел просить, чтоб хоть приветы почаще слали да весточки какие-нибудь, душа-то болеть будет, как она там одна-то?.. — Князь вздохнул тяжело и смиренно поглядел на Ингваря.
— Почему одна? — обиделся княжич. — Я буду с ней, да и подружек, кого хочет, пусть возьмет с собой…
— Добро! — возликовал старый князь. — Вот радость-то ей будет! Вот хорошо! Что хорошо, то хорошо! — Вальдс облегченно вздохнул.
Ольга же в это время проворно шепнула Анисье на ухо:
— Где Борис? Все время ищу его и не нахожу.
— Я посылала к ним домой, — сказала Анисья.
— Ну? И что же?
— Сказали, что он третий день домой не приходит.
— Как?! Но он здесь должен быть! Слышишь? Сделай это для меня, Анисья… Прошу! — Ольга умоляюще взглянула на Анисью.
— Где же я его возьму?
— Ну, помоги, Анисья!
— Княжич на нас глядит! Будь осторожна! — Нянька посмотрела на Ингваря, который прислушивался к их разговору, но мало что уловил.
Анисья перевела взгляд на князя Вальдса, тот понял все и позвал ее к себе — Ольга рядом с женихом бед не натворит: слишком разумна.
— Ну, пойдем к гостям, а то они без нас уйдут к реке на гулянье.
— Пошли к реке! Радогоста славить! Лелю песни петь! — раздавалось то тут, то там возбужденное, хмельное, веселое. — Ну-ка, жених и невеста, вставайте! Хватит сидеть! — Девичий хоровод быстро окружил Ингваря с Ольгой. — К реке! Пошли к реке! — Девушки ловко надели на головы жениха и невесты венки из лесных цветов и звонко потребовали: — А ну, невеста! Свою песню девичью запевай!
Ольга нерешительно посмотрела на Ингваря, на подружек и запела песню невесты:
Поля ли мои, поля чистые.
Лужки мои зеленые.
Травушки мои высокие
Да шелковые.
Цветы мои веселые
Да лазоревые!
Уж как я по вам любила гулять,
Своими косами-то русыми похвастаться!
Уж одна была у меня коса да две волюшки,
Две волюшки, и обе вольные;
Хоть две у меня будут косы.
Да одна волюшка.
Одна волюшка, и та невольная.
Голос Ольги лился ровно, чисто, и он вроде бы ни о чем не скорбел, но и ничему не радовался, и была в нем та затаенная, опасная гладь и тишь, которая в любой момент могла взыграть и прорваться буйной пеной.
Анисья боязливо наблюдала за ее поведением и с облегчением перевела дух, когда Ольга закончила петь и легко поклонилась.
Свадебная вереница между тем прошла через город к тому месту на берегу Великой, где всего три месяца назад так весело и торжественно праздновали день Ивана Купалы.
Ольга почувствовала, как глаза ее затуманились. Она отняла свою руку из руки Ингваря и смахнула слезы. Ему стало жаль ее, как маленькое дитятко. Он обнял и поцеловал Ольгу в голову.
Подул свежий ветер, пробудив задумавшийся лес, оживив хмельных гостей.
Подойдя к берегу, гости увидели на реке лодочников с факелами, которые обеспокоенно что-то искали на воде.
— Эй, там! Что вы там делаете? — весело крикнул кто-то из гостей.
— Они Мару ищут! — пошутил кто-то в ответ.
— Эй, чьи вы люди? Что вы там ищете? Если винную бочку, то она здесь, с нами!
Гости расхохотались.
Но весельчаку никто не ответил. Лодки же стали подплывать к берегу. Кто-то тяжело плюхнулся в воду. Затем еще и еще.
Гости затихли, плотно обступив берег, а парни, подняв факелы, освещали лодочников.
— Что стряслось? — спросил Ингварь.
— Наверно, кто-то утонул, — тихо высказали рядом зловещую догадку.
Тем временем лодочники тяжело погрузили в лодку чье-то безжизненное тело. Река волновалась. Весла не слушались людей.
Ольга, наблюдая с крутого берега за работой лодочников, так крепко вцепилась в руку Ингваря, что тот испуганно взглянул на нее.
— Ты боишься? — спросил он, укрывая ее от свежего, порывистого ветра.
— Кто там? — с широко раскрытыми глазами прошептала она поежившись.
— Не знаю, — поежился и Ингварь, — кто-то утонул. Давай уйдем отсюда.
— Подожди, — попросила она дрожащим голосом. У нее заледенели руки, на лбу выступил холодный пот, губы пересохли, во рту застрял сухой колючий ком, но в голове билось отчаянно и больно: «Борис! Это он! Борис!»
Она хотела что-то сказать, раскрыла рот и, пошатнувшись, упала.
Подул вдруг страшной силы ветер. Сосны и ели, стоявшие невдалеке плотной стеной, угрожающе заходили во все. стороны верхушками, сбрасывая со своих ветвей шишки. С огромной силой ветер срывал зеленые листья, вздымая ввысь и кружа над головами испуганных гостей смесь из листьев, хвои и пыли, стали потухать один за другим факелы. Это непонятное явление окончательно сбило с толку свадебное гулянье. Гости столпились в кучу и не знали, где спрятаться.
А у раскидистого дуба, ветки которого пытались выдержать яростные порывы ветра, Ингварь пытался привести в чувство свою невесту. Он смотрел на безжизненно разбросанные руки, на головку с чудесной русой косой и, бледный и растерянный от нахлынувшего страха, не знал, что делать.
А ветер все бушевал. Он сорвал с гуляющих венки, трепал одежду, а в глаза бросал колючую хвою и пыль. Парни пытались укрыть от страшных порывов ветра оставшиеся гореть, два факела…
Василь очень осторожно приподнял голову Ольги и заглянул в лицо. Глаза, закрыты, рот чуть приоткрыт, лоб и щеки мертвенно-бледные, губы посинели, дыхание едва слышное. Он достал склянку с настоем и потер ей виски.
Ольга вздохнула. Вздрогнула. Приоткрыла глаза. Невидящим взором огляделась вокруг и, опять закрыв глаза, задышала ровнее.
— А теперь ее надо отнести домой, — решительно заявил Василь и взял ее на руки.
— Дай я понесу, — спохватившись, попросил Ингварь.
— И тебе хватит, до дома далеко, — хмуро ответил Василь.
Они двинулись к городу.
Впереди шли факельщики, повернувшись спинами к ветру, укрывая огонь, который выплясывал замысловатый танец.
Лес шумел и буйствовал. Уже не раз слышался треск надломленных верхушек деревьев, стон падающих, вывернутых стволов, вздохи расступившихся и израненных елей. Испуганным притихшим гостям казалось, что лес кричит, зовет на помощь, жалуется богам и что-то пророчит… Все шли, низко склонив головы, и каждый твердил про себя: «Скорей бы укрыться!.. Ну и свадьба! И за что боги так прогневались на Ольгу?.. Кто же это утопился? Ну и ветер! Не дай, Святовит, дождь! Прибьет всех к земле, как травиночки!..»