— Не помню, наверно, сразу… Я знал, где ее искать, это ее любимый дуб… Здесь я впервые встретил их. — Он тяжело вздохнул и мотнул головой, словно отгоняя что-то. — Видел их, но не мешал… — Василь готов был искренне выговориться сейчас, но его прервал плесковский князь:
— Помоги мне приподнять ее. Уж больно сыро в лесу. Домой скорее надо…
— Князь, не обессудь, позволь нам отнести княжну! — Четверо здоровых слуг приготовили грубо сколоченные деревянные носилки, решительно отстранив князя, осторожно переложат на них Ольгу и направились в город.
Весть об исчезновении Ольги быстро облетела весь город. Взбудоражены были все: и коренные жители, и гости. Мрачным предположениям их не было конца. Рассуждали и так, и сяк, но никто не знал, чем же все это кончится. Гости хмуро молчали.
Когда увидели медленно идущих с носилками людей, ахнули:
— Жива ли?
— Жива. Шли бы все спать, — угрюмо отвечали слуги плесковского князя. — Чего глаза зря пялите!
Горожане обиженно отпрянули от носилок, и, убедившись, что княжна жива, быстро разошлись по домам.
Великий киевский князь, чувствуя необычный поворот дел, дал команду дружине разойтись на ночлег, а сам со Стемиром остался на высоком крыльце дома плесковского князя.
— Что ты обо всем этом скажешь? — хмуро спросил Олег.
— Я думал, она совсем дитя, — робко начал Стемир. — Ведь мы с тобой уж деды… Забыл я молодость…
— Придется вспомнить, — серьезно сказал Олег. — Боюсь, Ингварь со всем этим не совладает… И почему его боги так далеко относят от счастья? Неужели дух Вадима Храброго еще мстит роду Рюрика? Как ты думаешь? — спросил стареющий великий киевский князь и не сообразил, что эти вопросы могли острым жалом впиться в сердце друга.
— Спросить надо у Радогоста, — жестко посоветовал Стемир и недовольным голосом добавил: — А я замерз и пойду к очагу! — И он решительно двинулся к двери.
— Стемир! Я не хотел тебя обидеть! Я очень люблю тебя и уверен, что ты будешь счастлив! — как можно мягче проговорил Олег и бросился вслед за другом.
Но в это время широко распахнулась дверь дома плесковского князя русича Вальдса, и на пороге его появился княжич Ингварь. Он радостно рассмеялся.
— Она сказала: «Хочу изути робичича!»[57] — закричал он на весь двор, и, довольные таким оборотом дела, именитые русичи облегченно, вздохнули и все трое крепко обнялись…
Глава 8. Дела семейные
Золотым листопадным днем въехала многочисленная свадебная процессия в Киев и, довольная, обнаружила, что стольный город ждал молодоженов, счастье которых по дороге опекали два князя и их соплеменники, именитые ратники-русичи.
Бастарн вместе со своими друидами разукрасил Восточные и Северные ворота Киева гирляндами из цветов и веток хвойных деревьев и сплел для жениха и невесты по два роскошных венка из белых и алых цветов. Кроме того, жрецами были изготовлены из терракоты два обязательных символических подарка для жениха и невесты, олицетворяющих связь новой семьи с добрыми духами и богами счастья и семьи. Весь город был окроплен родниковой водой, настоянной на лепестках цветов Приднепровья и заговоренной молитвами, посвященными богам счастья и любви — Радогосту и Лелю. А на священной поляне у Почайны дымились печи, на которых готовили праздничные обеды для молодых и всех дорогих гостей, сопровождавших их из Плескова, и не менее дорогих хозяев, возвращавшихся в стольный град.
Весь Киев светился добротой, счастьем и благоденствием.
Первая ладья, причалившая к киевской пристани, доставила молодую семейную пару в окружении самых близких ей людей: рядом с Ингварем и Ольгой стояли Вальдс с Анисьей, Ленк и Ясочка, Олег со Стемиром, Рюриковна и ее киевская подруга Невелла из Измита, которую Стемир привез с собой из Византии в качестве наложницы.
Бастарн, как верховный жрец Киева, вышел на пристань встречать свадебную процессию в окружении своих друидов и тщательно проверил, все ли готово к торжественной церемонии.
Как только первая ладья, украшенная цветами, гирляндами из плюща и хвойных веток, причалила к киевской пристани и из нее по широким крепким мосткам вышел княжич и вынес на руках юную красивую жену, Бастарн обмакнул метелочку из можжевеловых веток в серебряный сосуд, содержащий ключевую воду, и окропил ею молодых.
Затем к молодым подошли жрецы, облаченные в длинные полосатые хламиды, и надели на головы жениха и невесты пышные венки из белых и алых цветов.
Ингварь устало улыбался, принимая обряд встречи новой княжеской семьи немного взволнованно, но и с верой в силу древних традиций, просивших богов беречь узы двух любящих сердец. Именно поэтому он с трепетом протянул обе руки жрецам, которые вручили ему терракотовый символический талисман, изображающий раскрытую к солнцу ладонь, сцепленную с овалом, имеющим открытую сердцевину, и увенчанный простым четырехконечным крестом.
Бастарн объяснил им:
— Раскрытая ладонь — это символ великодушия, которое неотлучно присутствует в любящем сердце и постоянно сообщает солнцу о неиссякаемой силе любви к жене и нарождающимся отрокам.
Ингварь с любопытством взглянул при этих словах на Ольгу и заметил, как по ее лицу пробежала тень смущения.
«Ничего, здесь она забудется, и любовь в Плескове скоро порастет быльем», — улыбаясь, подумал Ингварь и проследил, с каким выражением лица Ольга приняла символ семейного счастья.
Солнечные лучи вошли в круг терракотового женского талисмана, и Ольга поняла, что жрец пытается прочесть по окоему талисмана, какая жизнь суждена ей с Ингварем. Терракотовый круг, увенчанный простым четырехконечным крестом, под воздействием солнца нагрелся, чуть-чуть расширился, но не задвигался ни вправо, ни влево. Он неподвижно лежал на широко раскрытой ладони Бастарна, и жрец, немного подумав, сказал:
— Возьми, молодая отроковица, дочь плесковского князя русича Вальдса, свой женский талисман и крепко держи его возле себя всю жизнь! Солнце посылает тебе много благодати, красавица Ольга, юная жена княжича Ингваря, и ежели темная гордыня не затмит душу твою, то счастье твое будет длиться очень долго. Чаще подставляйте ладони с этими талисманами солнцу и вечно творите добро вокруг себя! Да возрадуется Радогост вашим семейным узам и возвеселится Лель вашей искренней любви! Счастья вам на вечную жизнь! — трижды завершил свою речь верховный жрец Киева, а дружинники Олега заключили ее своим традиционным:
— Да будет тако!
Ольга взволнованно приняла талисман от Бастарна, но не смогла скрыть от его проницательного взгляда своей смуты. Только одно мгновение она не сдержала свои чувства, и дрогнувшие губы обо всем поведали всевидящему жрецу.
— А теперь подойдите к дубу и трижды обойдите его навстречу солнышку, и поклянитесь в вечной верности друг другу! — сказал Бастарн и уступил дорогу молодым.
Ольга ласковым взором смотрела на своего жениха, и никто из посторонних, встречавших молодую пару на киевской пристани, не сомневался в том, что княжич на сей раз не сплоховал и выбрал себе в жены не только самую юную княжну, но и самую красивую, и самую нежную!
Киев восторженным взором провожал княжича-жени-ха, одетого в роскошную, синего цвета, отороченную по краям воротника, рукавов и подола золотой тканью фофудью[58], белую, из хазарского хлопка, рубаху и темносиние штаны, заправленные в высокие сафьяновые сапоги. Невеста, приходившаяся высокому, статному жениху по плечо, была одета в длинный золотистый парчовый сарафан, унизанный по центру и подолу густой вышивкой из речного жемчуга, и в темно-синюю нарядную душегрею, отороченную мехом соболя. Голова невесты гордо несла свой свадебный убор и красивые, пышные косы. Поступь невесты княжича была и легка, и горда.
Да! Именно такую красавицу хотел видеть Киев в своем городе! Молодец, княжич!
— Ура молодым! К дубу, да и за свадебный пир. Да будет тако! Да будет тако! — неслось со всех сторон, и Ольга, слышавшая восхищенные похвалы, укрепила шаг и твердой поступью шла рядом со своим избранником.
Отгремел свадебный пир в Киеве, после которого молодым быстро поставили дом на юго-западной стороне княжеского городища и наказали жить в любви, здравии и неистощимом богатстве!
Ингварь счастливо улыбался, крепко обнимая молодую красивую жену, благодарил всех за добро, за веселые пожелания, но не сразу сообразил, где и как будет добывать он это самое богатство. Пока великий князь есть, ему заботиться не о чем. Заметная часть дани, идущая от всех городов, в которых сидят воеводы-русичи и держат в повиновении не только свои дружины, но и подданное население этих городов, будет идти и к сыну Рюрика в дом. Да ведь великий князь не вечен, думалось ему иногда со страхом. Надо бы позаботиться и о будущем огромной страны, которую все чаще и чаще звонко именуют Киевской Русью заезжие купцы не только здесь, в Киеве, льстиво поглядывая на богатырскую грудь великого киевского князя и на его грозных воевод, но и в далеких странах русичи и славяне все смелее и смелее называли себя не только людьми великого киевского князя русича Олега, но и жителями Киевской Руси.
«Да как-нибудь потом, когда все станет на свои места, я подумаю о своей дружине, но только не сейчас, когда рядом со мной такая прелестная и юная жена, которую надо опекать! Ее надо беречь и не давать ей вспоминать о ее жизни в Плескове! Пусть познает Киев, наши забавы, сблизится с моей родней, то-то скучать будет некогда!» — думал Ингварь, стараясь отодвинуть от себя тяготы государственных забот.
Великий князь, вернувшийся к Рюриковне и тем самым обретший покой, после женитьбы Ингваря дал время молодоженам пожить друг для друга и не запрещал молодежи собираться на полянах возле его дома или в теремах для веселых забав, состязаний или застольных бесед. И постепенно в Киеве с помощью верховного жреца и великого князя был создан особый уклад жизни, в ходе которого одинаково любовно славились дары природы и труд ремесленников, особое мастерство и сила ратников, краса и умение молодых поселянок Киева — каждая из них должна была показывать на ярмарках плоды своего труда. Так ярмарки стали самым любимым праздником, где проявлялись таланты поселенцев большого южнославянского и русьского города.