Олег кивал императору Льву, подтверждая свое согласие с условиями византийцев, и ждал продолжения.
— Русичи, прибывшие в Константинополь для торга, должны уведомлять о своем прибытии городские власти, которые выдадут месячное содержание киевским, черниговским, переяславским и другим гражданам Киевской Руси, посланным для торговли в нашу столицу. Но более пятидесяти торговцев из Киевской Руси Константинополь сразу принять и содержать не может, — уведомил напоследок император Лев и проверил себя, все ли сказал. Нет, оказывается, не все. — Русичи, прибывшие в Константинополь для торга, входить будут только в одни городские ворота и непременно в сопровождении императорской стражи. Торговать могут в Константинополе свободно, не платя никакой пошлины! — завершил с глубоким вздохом свою речь император Лев и вопросительно глянул на бородатого богатыря — князя русичей.
Олег тоже вздохнул. Да, учтены выгоды обеих сторон. Права соблюдены и победителей, и побежденных. Чего же еще надо?
— Я готов поклясться на Евангелии, что сей договор, заключенный ныне, пятого сентября девятьсот шестого года, будет исполняться императорами Византии вечно! — торжественно заверил всех присутствующих император Лев и посмотрел на патриарха Евфимия, облаченного в митру и белую праздничную одежду первосвященника. Рядом с патриархом стоял монах-схимник в черной кукуле и мантии, который, держа в руках священную книгу христиан, шагнул вместе с нею навстречу императору.
Царь Лев подождал, когда к нему поднесут Евангелие, и положил на него правую руку.
Клятва звучала немного скорбно, но в тоне, приемлемом для завершения церемониала, посвященного заключению мирного договора с одним из самых отчаянных захватчиков Византии.
Олег взял меч, взметнул его сначала к солнцу, а затем приложил ко лбу и гордо заверил:
— Клянусь своими богами, клянусь духом Перуна и духом бога Велеса, питающего плоть воинов-русичей и воинов-славян, что не изменю условиям данного мирного договора, заключенного ныне между мною, великим киевским князем Олегом, и императорами Византии Львом и Александром!
Дружинники, сопровождавшие великого киевского князя, встали и, взметнув мечи к солнцу, а затем приложив их ко лбу, троекратно подтвердили мощным хором;
— Да будет тако!
Глава 10. Зов Рюрика
Пять лет из одного края Киевской Руси в другой переливаются легенды и сказания о походе на Царьград великого князя Олега-русича, которого народ славянский называл вещим[65].
Уж он и лютый, ох как много народа поубивал-потопил, из коих много было и словенов балканских, и греков христолюбивых! Уж он и хитрый-прехитрый: вон как византийских царей обманул, двоих императоров, да синклит и патриарха, никого не пощадил, перехитрил и столько привез золота, серебра, парчовых и шелковых тканей, что из шелка пурпурного приказал паруса сшить для своих русьских ладей, а славяне, мол, и кропяными обойдутся! Это когда же славяне паруса из крапивушки деяли? Что же это мы, не умеем лен прясть да полотняных парусов не можем сотворить? Нет, и все тут! Пусть киевляне сами увидят, кто с каким богатством из похода возвращается и кто чего стоит!.. Ну, погоревали славяне, нацепили кропяные паруса и поплыли к Киеву рассказать, каков он великий киевский князь, этот русич Олег.
А тут ветер, как возьми, как разыграйся, все крапивушкины паруса растрепал, разорвал да по морю разметал! Увидел хитрый князь Олег-русич, что славянские струги к берегу просятся, приказал им сменить паруса на холстины. Так и прибыли в Киев: русичи с шелковыми алыми парусами, а славяне с парусами холстяными. Вот и ходи после этого на клич княжий, воевать, кровь проливать! — глаголили славяне одну сказку за другой, иногда горюя просто так, ради словца красного, а иногда стараясь заразить чью-нибудь душу злобной ненавистью к русичам.
Олег знал, что народ славянский любит сказки сказывать, да и чем еще можно занять себя и детей осенними и зимними вечерами, но считал для себя бесполезным делом запрещать складывать сказания о жизни и походах великого киевского князя Вещего Олега. Важнее для него было устроить жизнь в подданных ему городах так, чтобы в них расцветали торговля, ремесло, но и ратное дело при этом было бы на первом месте. Он следил сам за отправкой ладей в Новгород и Переяславль, в Чернигов и Полоцк, в Любеч и Смоленск и получил от своих бояр известие, что византийские дары доставлены в целости и сохранности и что малые князья обижаются на великого князя, что стал редко к ним заезжать.
— Будто легко на старости лет куда-то с места двигаться! — ворчал в ответ на это постаревший великий князь.
Он часами сидел в своей гридне даже в летние вечера возле любимой печи, выложенной причудливой огнеупорной керамической византийской плиткой, и, любуясь игрой огня, вел тихие беседы со своими «Лучеперыми» друзьями, детьми и внуками. Здесь часто были возмужавший Ингварь Рюрикович со своей красавицей женой, с интересом слушавший рассказ старого князя о его походах в Хазарию и Византию. Здесь всегда были Любар с Верланой, Ленк с Ясочкой. Здесь постоянно бывал Стемир со своей греческой женой, тихонько перешептывавшейся с Рюриковной, женой великого князя Олега, здесь были Карл Ингелот, именитый фриз, со своими меченосцами, иногда допускались иностранные послы и купцы, а также средняя дочь великого князя — Верцина со своим мужем епископом Айланом.
— Ну, что вы ворчите, великий князь! — улыбаясь, ласково проговорила жена Ингваря, пребывающая в самом прекрасном возрасте: ей недавно минуло двадцать три года, но детей ей боги не дали. Она любила яркие наряды и проводила много времени возле жены Стемира, пытаясь перенять у гречанки умение шить и плести кружева.
Олег любил смотреть на ее красивые наряды, напоминавшие ему наряды Экийи, любил слушать ее вопросы и меткие замечания, а иногда даже ловил себя на мысли, что ежели бы бог Святовит был милостив и сбросил великому князю лет двадцать, то он выпроводил бы Ингваря Рюриковича княжить в какой-нибудь северный или, наоборот, южный край и взял бы эту плесковскую красавицу во четвертые жены!..
Но бог Святовит хочет от великого князя Киевской Руси другого! Он хочет…
— Что ты сказал, Карл Ингелот? — спросил вдруг Олег фриза и, не ответив Ольге, повернулся к потомку знаменитого пирата Аркона.
— Я говорю, что хитрецы греки опять продержали на довольствии наших купцов не шесть месяцев, а только четыре, — проговорил Карл Ингелот, задержав взгляд на плесковской княжне.
Ольга сделала вид, что польщена его вниманием.
— Ну, стало быть, греки соскучились по моей рати! — улыбнулся Олег, наблюдая за женой племянника и чуя, что ей никто не нужен из присутствующих в его гридне мужчин.
— Нет, дядя Олег! — тихо сказала Ольга. — Рать необязательно посылать. Надо слова клятвы заверить письменным документом, как это делают все европейские короли! — ласково посоветовала она, и в гридне великого киевского князя стало так тихо, как никогда еще не бывало.
— А я думал, что тебя, невестушка, кроме красивых одеяний, не интересует ничто! А ты, оказывается, дела государевы защищать учишься! — медленно и немного растерянно проговорил Олег. — Что скажут мои «Лучеперые»? — взглянул он вдруг на Стемира.
— Устами красавицы истина глаголет! — смеясь, ответил Стемир. — Завидую Ингварю! Такую жену сумел найти! Вот это Рюрикович! — тихо проговорил он, чтобы не слышала его жена Невелла.
— Ну, коли так, то я немедля велю отправить в Царьград послов и подписать там мирный договор о правилах торговли русьских купцов в Константинополе! Пусть вечно чтят и помнят лукавые христолюбцы тот мирный договор, который заключал с ними сам Олег Вещий!
— А красавиц с собою можно взять в путь-дороженьку? — смеясь, спросил Карл Ингелот, с вызовом поглядывая на Ольгу.
— Ну нет! С красавицами я останусь, а то вас назад домой не дождешься.
В гридне завыли шутливым воем все «Лучеперые», но знали, что князь уже не шутит — надо готовить посольство, чтобы закрепить устный договор письменным документом.
Месяц спустя договор был подписан.
Олег держал пергамент дрожащими руками, читая медленно и вдумчиво:
«Мы, от роду Русьского, Карл Ингелот, Фарлаф, Веремид, Рулав, Гуды, Руальд, Карн, Флелав, Рюар, Актутруян, Лидулфост, Стемир, посланные Олегом, Великим Князем Русьским, и всеми сущими под рукою его Светлыми Боярами к вам, Льву, Александру и Константину — Великим Царям Греческим, на удержание и на извещение от многих лет бывшия любви между Христианами и Русью, по воле наших Князей и всех сущих под рукою Олега, следующими главами уже не словесно, как прежде, но письменно утвердили сию любовь и клялися в том по закону Русьскому своим оружием.
Первым словом, да умиримся с вами, Греки! Да любим друг друга от всея души и не дадим никому из сущих под рукою наших Светлых Князей обижать вас: но потщимся, сколь можем, всегда и непреложно соблюдать сию дружбу! Также и вы, Греки, да храните всегда любовь неподвижною к нашим светлым Князьям Русьским и всем сущим под рукою Светлого Олега. В случае же преступления и вины да поступаем тако…
Вина доказывается свидетельствами; а когда нет свидетелей, то не истец, но ответчик присягает, и каждый клянется по вере своей…»
— Так! Именно тако и должно быть! — сказал он, улыбаясь, и продолжил чтение:
«Русин ли убиет Христианина или Христианин Русина, да умрет на месте злодеяния! Когда убийца домовит и скроется, то его имение отдать ближнему родственнику убитого, но жена убийцы не лишается своей законной части…»
Олег прочитал третье условие договора и нахмурился: «Да! О наследии жен и дщерей думать надо всегда!..»
«Кто ударит другого мечом или каким сосудом, да заплатит пять литр серебра по закону Русьскому; неимовитый же да заплатит что может… да клянется по Вере своей, что ни ближние, ни друзья не хотят его выкупить из вины: тогда увольняется от дальнейшего взыскания…