— Это почему же?
— Он вспыльчивый и взбалмошный человек, необузданный в своих страстях. Все осудили его нападение на брата Корша, все знают, что тем самым он может навлечь много бед на свое племя.
Копна ее волос была тщательно расчесана и спускалась по спине, взгляд голубых глаз задумчивый и серьезный. Рядом с ним стояла совсем другая девушка, нежели он видел в тереме посадника. Перемена была столь неожиданной, что Олег смотрел на нее, не в силах отвести взгляда.
— И что ты, конунг, забыл про нас? Сколько дней прошло, а ты ни разу не навестил нашу обитель. Или мы чем-то разгневали тебя?
— Да нет… Что ты! — смешался он. — Как это сказать… Да времени не было!
Они вышли из толпы, пошли рядом.
Ивица была одета в шелковое платье с длинными рукавами, низ его был украшен каймой из шелковой, шитой золотом тесьмы, а верх завершался отложным воротничком; платье охватывал пояс, затканный серебряной нитями; на ногах у нее были красные башмачки из мягкой кожи — юфти, а в ушах висели маленькие золотые сережки с вделанными в них камушками-рубинами.
— А что можно сказать о других князьях? — возвратился он к предыдущему разговору, чтобы скрыть свое смущение. — Что за люди Корш и Вергис?
— Корш открытый и честный человек, храбрый воин. Что касается Вергиса, то у него так: сегодня ты ему нужен, он твой друг, а если он в тебе не нуждается, то пройдет по тебе и не оглянется.
«Так принято и у нас, норманнов, — подумал Олег. — Для нас главное — одолеть противника, а уж каким способом — это неважно».
Помолчали.
— Как ты, конунг, чувствуешь себя в наших краях? Не скучаешь по родине? — неожиданно спросила она, лукаво посмотрев на него.
— Дел много, скучать не приходится, — ответил он сдержанно.
— Пока живешь здесь, не влюбился ли в какую-нибудь славянскую девушку? — в ее глазах, как в тот раз в тереме посадника, заплясали бесенята.
— Да как сказать…
— А ты так и скажи. Или девушку из Скандинавии забыть не можешь?
Он вспомнил про Халльгерд и подумал, что, вероятно, она тоскует по нему, а вот он здесь даже ни разу не вспомнил о ней.
Олег неопределенно хмыкнул, промолчал.
— Смотри, князь, будь осторожным в наших краях! Купцы говорят, что красивей славянских девушек нет во всем свете!
— Я согласен с купцами…
Она затаенно улыбалась, и это сбивало его с толку. Он никак не мог понять, что можно ожидать от нее в следующий момент. Она была непохожа на других девушек, которых он знал, и он терялся и даже робел в ее присутствии. Он удивлялся самому себе. Он, который прошел столько битв и сражений, который отвык бояться с детских лет, никак не мог побороть скованности рядом с ней.
— А как находишь наши края? — спросила она.
Он встрепенулся, оживился. Произнес с некоторым воодушевлением:
— Потрясающе! Я часто поднимаюсь на главную башню крепости, чтобы полюбоваться видами. Не хочешь составить компанию?
Он сказал и испугался. Испугался того, что она выскажет возмущение его предложением как оскорбительным: дескать, как ты смеешь предложить мне, девушке, остаться наедине с незнакомым мужчиной да еще в таком необычном месте?
Но она, к его удивлению, спокойно ответила:
— Я бы тоже с большим удовольствием посмотрела на наши края с такой высоты.
Они поднялись на площадку башни. Им открылся вид на безбрежное лесное пространство. Оно начиналось прямо у стен города и уходило в неизведанные дали, пропадавшие в синей дымке небесного края. Кое-где прорезали его отсвечивавшие стальным блеском река Волхов и озера. И над всем этим величавым безмолвием по голубому своду проплывали крутобокие кучевые облака.
— Когда поднимаюсь сюда, у меня дух захватывает от восторга, — признался Олег. — Мне это раздолье напоминает море, такое же необозримое и мощное. Я покорен могучей природой вашего края.
И помолчав, добавил:
— Особенно меня поражают вечера. Каким бы ни был день, как бы ни бушевала непогода, но, как правило, к вечеру устанавливается тишина. Наступает такое спокойствие, что даже листочек дерева не шелохнется…
— А как же у вас?
— На берегу моря все время дуют ветра, то с моря на сушу, то наоборот. А наша деревушка ютится на краю узкого, длинного залива, стиснутая с одной стороны скалами, а с другой — горами. Ее окружают небольшие рощи и бурные мелководные порожистые речки. Пашни и лугов у нас мало. Так, островки среди каменистых пород. Когда я жил дома, то и помыслить не мог, что могут существовать такие необъятные просторы…
На другой день они гуляли по берегу Волхова. Воды были так тихи и величавы, что казалось, будто они не текли, а стояли на месте; в них, точно в зеркале, воспроизводились прибрежные кусты, кустарники и край неба; краски в отражении были сочными и насыщенными, а отраженное небо создавало видимость бездонной глубины реки. Природа настраивала на неторопливую беседу, размышления, и Олег спросил:
— Века протекли над этими землями. Мне хочется знать, всегда ли ваш народ жил в этих краях?
— Нет, не всегда, — задумчиво ответила Ивица. — Предания и руны повествуют, что когда-то славяне жили в пределах великой Римской империи и охраняли ее северные границы. Но был у них начальник Аврелий, жестокий и бессердечный, и сильно притеснял наших сородичей. Не вынесли они издевательств, восстали и ушли из пределов империи. Один из предводителей славян. Чех, создал государство под названием Чехия. Его брат. Лех, обосновался на реке Висле и возглавил княжество Лехию, которую сегодня называют Польшей. А третий брат по имени Рус вышел к Балтийскому морю, где образовал государство Русинию. Это была большая мощная страна, на которую опасались нападать соседи. Но потом между ее жителями начались распри, возникли княжества бодричей, лютичей и поморян, а часть славян во главе с вождем Словеном ушла в наши края, на Ильменское озеро. Сначала они звали себя русами, многие реки, озера и местечки называли своим именем. До сих пор существуют города Руса и Старая Руса, селения Русье, Порусье. Околорусье, две реки с названием Русская. Руса есть на Волхове, Русыня — на Луге, Русская — в Приладожье, а Ильменское озеро раньше называлось Русским морем, вокруг него жители до сих пор называют себя русами…
Она словно в прострации провела рукой перед собой, строгая и величественная, и Олег не узнал в ней того бесенка, который впервые явился перед ним в тереме Богумира, и не мог оторвать от нее зачарованного взгляда.
Она продолжала:
— А на юге образовалась еще одна Русь. Завоевали ее кочевые племена обры. Но поднял против них свой народ вождь Кий, прогнал далеко за пределы славянских земель. И до сих пор существует на Днепре сильное государство, которое по имени своего освободителя называется Киевская Русь. И когда мы едем на юг, в Среднее Приднепровье, мы неизменно говорим: «Едем на Русь…»
Она присела, сорвала несколько цветочков, прижала их к груди, сказала:
— А в Новгороде утвердилась династия Словенов, по имени своего правителя мы и прозвались словенами. Крепким было наше государство при князе Гостомысле. Под его высокой рукой объединились и словене, и кривичи, и меря, и чудь. Уважал Гостомысл волю народную, у каждого народа существовали вече, которые избирали своих вождей, они правили своими племенами. Наверно, это и погубило Новгородское княжество, потому что после смерти Гостомысла оно распалось на племенные объединения. И живем мы сегодня каждый своим племенем, каждый своим княжеством. Что ни племя, то свое государство. Цепко держатся за свою власть наши старейшины, не хотят терять ее, потому и раздор в нашем краю и нет лада в семье славянской…
После некоторого молчания Олег промолвил:
— Так и у нас в Скандинавии. На моей родине тоже много племен: раумы, рюги, хорды, тренды, халейги, свей, сеты… Они тоже живут сами по себе. Всякий конунг оправляет своим округом, всякий из них делает то, чего ему хочется. Нет единых законов для решения споров между конунгами и их подданными. И обычными бывают споры, которые порой выливаются в кровопролитные схватки. И у нас нет единого государства, как это принято в южных странах, Германии, Франции, Испании. Италии, где у каждого народа один правитель, один закон, строгий порядок, а племена не истребляют друг друга в междоусобной войне…[2]
Долго они еще ходили по пустынным берегам Волхова, рассказывая друг другу о своих народах…
А на другой день она не пришла. Он сначала спокойно ждал ее появления, потом стал нетерпеливо ходить взад и вперед, в десятый раз, перебирая в памяти ее последние слова: «Завтра встретимся на том же месте». Вот оно, это место напротив раскидистого дуба на той стороне реки его не спутаешь ни с каким другим деревом… Но ее нет!
Наконец не выдержал, пошел в город. Город маленький, с одного края виден другой, но он несколько раз обошел его вдоль и поперек, будто гуляя, но Ивицы нигде не было! Ноги неудержимо несли его к терему посадника, он сопротивлялся, как мог: только этого не хватало, чтобы он, конунг, покровитель здешней земли, стоял перед ее окнами, как нищий! Он может приказать, и ее приведут к нему и она будет валяться у его ног: он волен осыпать ее драгоценностями или казнить, как последнюю преступницу. Но он знал, что никогда так не поступит. Ему нужна была ее любовь, настоящая, свободная, которая слилась бы с могучим потоком его любви, и обе любви слились бы в единое целое!
Он дал зарок себе не ходить к ее терему. Но вдруг увидел, что стоит перед ним. Тусклые слюдяные окна были наглухо закрыты изнутри, перед теремом — никого, двери заперты, в здании будто все вымерло.
В нем все кипело. Он чувствовал, что ненавидит ее, в состоянии уничтожить, растерзать это непостоянное существо. И в то же время готов упасть перед ней, прижаться разгоряченной щекой к ее тонким, худеньким ножкам и замереть от счастья. Он чувствовал, что она подчинила его себе, лишила волн, обессилела, он бы сделал все, что она ни пожелала.