К нему подошло три десятка человек, в рубищах, изможденные, но с радостным блеском в глазах, им с трудом верилось в свое освобождение.
— Я — русский князь Иван Ростиславич Берладник, — подбоченясь и приняв важный вид, сказал им Иван. — Я захватил крепость и теперь являюсь властителем. Я принес вам свободу, можете хоть сейчас отправляться на родину, по своим домам.
Рабы зашевелились, радостно стали что-то говорить, а вперед выступил крепкий мужчина лет сорока, самый старший среди них, потому что до глубокой старости рабы не доживают, и произнес:
— Прими наш глубокий поклон и сердечную благодарность, князь Иван, за вызволение из неволи. Будем всю оставшуюся жизнь молиться за тебя, нашего освободителя.
Из-за плеча мужчины застенчиво и робко поглядывала на него смуглая большеглазая девушка. У Ивана почему-то сладко заныло сердце. Он широко развел руками и проговорил приветливо:
— Садитесь возле костра и присоединяйтесь к нашему торжеству. А ты, — и он указал на девушку, — будешь находиться рядом со мной, чтобы мне не было скучно. Эй, люди, принесите сюда еще одно кресло для красавицы!
Кресло тотчас нашлось, девушка села рядом с Иваном. Он взглянул на нее и уже не мог оторвать взгляда, настолько она была красива. Солнце играло в черных кудрях, отчего лицо ее казалось окруженным ореолом размытого свечения, и в этом он почему-то увидел тревожный для себя знак. Взгляд больших черных глаз был одновременно и покорным, и зовущим.
— Эй, — снова крикнул Иван, указывая на кучу добытых вещей, — подайте-ка мне вон тот шитый золотом халат, я хочу надеть его на плечи красавицы. Кстати, как тебя зовут, ненаглядная?
— Гулия, — тихо ответила девушка.
— И откуда ты, Гулия? Как называется то место, где ты живешь?
— Город Фарама.
— Тот, что в Египте?
— Да, я египтянка.
«Мир тесен, — думал про себя Иван с удивлением. — Это тот город, который мы брали с Ктесием!»
— Как же ты здесь оказалась? — продолжал допытываться он.
— На нас напали пираты, меня захватили как военную добычу и продали в рабство норманнам. Так я оказалась на Корфу.
«Как ты не попала в мои руки? Я бы тебя ни за что никому не продал, а женился сам, — думал Иван, уже забыв про Агриппину. Впрочем, он всегда к ней относился как к очень нужной, необходимой вещи, а любви особой не испытывал. — Хотя не поздно все исправить. Птичка в моих руках, и без моего позволения шага не сделает!»
— Ничего, зато теперь ты рядом со мной, и я для тебя не пожалею ничего, чтобы ты стала счастливой и довольной своей судьбой.
Говоря эти слова, Иван накинул дорогой халат ей на плечи, а затем стал надевать на ее руки золотые и серебряные браслеты в виде змеек, драконов и других сказочных существ, на шею повесил ожерелье тонкой работы, на голову надел диадему с драгоценными камнями и, откинувшись назад, произнес с чувством:
— Настоящая княгиня! Нет, даже выше: богиня!
Все окружающие тоже с восхищением смотрели на изумительно красивую девушку, которая держала себя скромно, но с большим достоинством.
Пир продолжался, все веселились, Иван вместе со всеми. Он чувствовал себя вроде как на воздушных подушках, будто колыхался, слегка приподнятый над креслом. Он придвинулся к Гулие, как только позволял подлокотник его кресла, и чувствовал каждое ее движение. Когда она откидывалась на спинку или поворачивалась к нему, волосы ее щекотали ему лицо. Он слышал ее прерывистое дыхание, которое отзывалось в нем новым огнем. Все тело ее было во власти девичьего трепета, и каждый вздох передавался ему; если ее рука нечаянно касалась его руки, то это вызывало в нем судорожное ответное движение. Ивану казалось, что они живут одним дыханием, существуют нераздельно, и это будет навсегда.
— Сегодня ты ночуешь в моем дворце, — наклонившись к ее уху, тихо сказал он.
Она тотчас отшатнулась от него.
— Никогда! И ни за что! — испуганно проговорила она.
— Ты не поняла, — продолжал он увещевать ее. — Для тебя будет выделена отдельная комната, у твоих дверей я поставлю охрану, чтобы никто не посмел войти к тебе и побеспокоить твой сон. Сам же я лягу где-нибудь в другом помещении, но непременно недалеко от тебя, чтобы прийти на помощь в случае опасности.
Она немного успокоилась, и он продолжал:
— Пройдет эта кутерьма, все успокоится, мы с тобой повенчаемся и станем мужем и женой. Представляешь, ты заделаешься хозяйкой острова, на котором только что была рабыней! Разве это не счастливый поворот в твоей жизни?
Она долго и серьезно поглядела на него, но ничего не ответила.
По приказу Ивана лучшую комнату во дворце обставили с истинно восточной роскошью. На стенах прибили ковры с красивейшими рисунками и орнаментом, повесили разнообразное оружие, пол был устлан великолепным пушистым персидским ковром, на столе в беспорядке разбросаны разнообразные драгоценности, а кровать была застелена пышными пуховыми перинами, на которые было брошено вышитое золотом и серебром покрывало и наложены подушки.
— Вот твоя комната для отдыха, — широким жестом указал Иван, — а мы удаляемся до утра.
Веселье продолжалось и в следующие дни. Иван оказывал девушке всевозможное внимание, она его принимала покорно, но сдержанно. Только глаза ее смотрели на него уже ласково и доброжелательно.
— Я тебе нравлюсь? — иногда спрашивал он ее.
Она, не сводя с него взгляда маслянисто-черных глаз, молча кивала и смущенно опускала голову, давая понять, что слова здесь излишни.
Как-то, когда они остались наедине, он подступил к ней с настойчивыми вопросами:
— Мы уже вторую неделю знаем друг друга, я вижу, ты с большой благосклонностью относишься ко мне. Или я ошибаюсь?
Она взглядом дала понять, что он не ошибается.
Тогда Иван встал перед ней на одно колено и торжественно произнес:
— Выходи за меня замуж! Я буду тебе хорошим супругом, любящим и верным. Я не запру тебя в комнату, как это делают мужчины на Востоке. Ты будешь у меня вольной птицей, птицей в золотом оперении и окруженная всеобщим уважением и почетом. Тебе достаточно произнести одно слово — согласна, и все, что есть у меня, будет брошено к твоим ногам!
— Я согласна, — ответила она, и он видел по ее любящим глазам, что она говорит правду. — Но у меня есть к тебе одно условие.
— Говори какое, я обязательно его выполню!
— Я должна получить благословение своих родителей. Что стоит тебе снарядить корабль до Фарамы? Мы побудем у меня дома не более недели и вернемся обратно. Клянусь тебе, у меня нет других помыслов, как только быть рядом с тобой.
И тут в Иване взыграла широкая русская душа: а почему бы и нет? Мало ли он бороздил вдоль и поперек моря и что стоит прогуляться к берегам Египта? Зато будут соблюдены все необходимые условия и обряды с любимой девушкой, и они устроят свою жизнь законным образом.
— Скоро привезут из Афин плату за взятие Корфу, — сказал он. — Вот тогда и отправимся к тебе на родину.
— Правда? — изумилась она. — А я не очень верила в это.
Она подошла к нему и обняла за шею:
— Иван, ты самый добрый человек на свете. Поверь, я буду только с тобой, с одним тобой. Я буду очень верной женой и никогда тебя не подведу!
Скоро прибыл корабль из Афин. Чиновник, сопровождавший столь ценный груз, сказал:
— Через две недели приплывет стратиг Антиохий. Лично проинспектирует остров Корфу и крепость, а потом утвердит тебя во владении.
«Успею обернуться до его приезда, — подумал Иван. — Тут плавания всего-навсего на неделю».
Сборы были короткими. Они вышли утром при ясной погоде и попутном ветре, погода не менялась до самой Фарамы. Иван и Гулия днями прогуливались по палубе, находили укромные местечки, обнимались, целовались. Оба были счастливы.
Понадобилось каких-то три дня, чтобы достичь берегов Египта. Перед Иваном вновь открылась знакомая картина раскинувшегося среди песков, пальмовых деревьев торгового города. Думал ли он, когда брал его приступом несколько месяцев назад, что вернется в него, осчастливленный любовью восточной красавицы, самой красивой девушки, когда-либо виденной им?..
Гулия повела его в свой дом, расположенный на торговой площади. Иван уже знал, что была она дочерью зажиточного купца, торговавшего по всему Средиземноморью. Их появление с Гулией вызвало переполох всех его обитателей. Гулию обнимал отец, крепкий, поджарый мужчина лет сорока пяти, обливаясь радостными слезами, прильнула к ней мать, такая же красивая, как и Гулия, сбежались домочадцы, соседи, обитатели улицы. Кажется, полгорода толпились возле дома торговца, обрадованные возвращением девушки.
Когда страсти немного поутихли, Гулия что-то сказала родителям, и к Ивану подошел отец ее и стал что-то говорить, пожимая руку и заглядывая ему в лицо. А потом его с Гулией повели в дом, усадили на почетное место в просторном зале. Тотчас появилась всевозможная еда, в кувшинах вино. Начался пир, в котором приняло участие большое число народа. Все были веселы и радостны и приветливы к Ивану, что-то говорили на родном арабском языке, а он в ответ только кивал головой и улыбался. Так продолжалось до самой поздней ночи, а едва наступило утро, как гости собрались снова, и пир продолжился. На третий день Гулия, наклонившись к Ивану, прошептала на ушко:
— Я говорила родителям, что мы намерены соединить наши судьбы.
— Ну и как они?
— Согласны!
Однако на четвертый день, когда гости разошлись и Гулия с Иваном отдыхали в своих комнатах, к Ивану зашли трое воинов и от имени шейха — правителя города — объявили, что арестуют его и препровождают в местную тюрьму. Пытавшегося вмешаться и защитить князя хозяина дома они оттеснили, а Гулию к нему не допустили. Вскоре он был препровожден в двухъярусный кирпичный дом с зарешеченными окнами, где объявили, что арестован он за то, что являлся одним из руководителей пиратов во время набега и грабежа города. Его опознали многие жители и требуют суда и наказания. Наказание же одно, пояснил служитель правосудия: как и во всех странах, его, как пирата, повесят на центральной площади, прилюдно и безо всякой пощады.