реобразуем их в полки, дивизии, а там и до полноценных легионов уже будет недалеко. Уже сейчас можно назначить в занятых нами карпатских деревнях новое правительство, посадить собственную администрацию, которая будет лояльна нашему правлению. Позволите? — я посмотрел на стоящую на столе бутыль хорошего французского коньяка и, получив молчаливое дозволение Александра Александровича, налил себе четверть гранёного стакана. — Если бы не откровенно идиотские приказы об остановке нападения на Карпаты, то занятая нами область была бы значительно больше, но и в нынешних условиях мы можем поставить лояльную администрацию. Это сбережёт значительную часть наших ресурсов. Если наша война будет такой же успешной, как мы все этого желаем, то рано или поздно придётся размещать гарнизоны на захваченных территориях, а лояльная нам администрация сильно в этом поможет.
— Предлагаете вооружать бывших пленных, истощая наши запасы?
— Никто не просит использовать для их вооружения новые пулемёты и автоматы. Можно снабжать их по остаточному принципу или из трофейного вооружения, с которым они гораздо лучше знакомы, чем с нашими винтовками.
— Что вам нужно от меня? — в глазах Рюриковича ещё мелькала озадаченность, но вместе с тем он внимательно принялся читать журнал.
— Всяческое содействие. Мне нужен доступ к лагерям военнопленных, к складам с законсервированным оружием и боеприпасами. Лучше выделить нашу форму в достаточных объёмах.
— Пусть воюют в своих обносках. — великий князь пожал плечами. — К чему тратить дополнительные ресурсы. Вы сами мне говорили, что война может обернуться различными вариантами, так что у нас сейчас каждая нитка, каждый кусок ткани находится на счету.
— Как минимум для того, чтобы их просто не расстреляли. К тому же, эти воины не должны чувствовать себя обычным «мясом», которых пускают в атаку для прорыва фронта, не считаясь с потерями. Да, их жизни можно израсходовать с большей решительностью, чем наших солдат, но всё же.
— Хорошо. — Александр Александрович громко захлопнул журнал. — До сего момента ваши предложения оказывались верными, так что вы получите и в этом проекте мою посильную помощь. Не считайте, что я буду снабжать ваших «легионеров», обделяя солдат нашей армии, но я очень надеюсь на положительный результат вашего эксперимента.
Никогда бы раньше не мог подумать, что по своей воле буду отправляться в фактически тюрьмы по собственной воле, особенно после того момента, как просидел там несколько месяцев к ряду. Но теперь я ехал в сторону лагеря для военнопленных, чувствуя какое-то воодушевление.
Пленников кормить просто так не собирались, а потому лагеря мало напоминали сборище палаток или бараков. Лагерь всё больше напоминал странное и неестественное подобие строительной площадки. Сейчас военнопленные тянули дополнительные узкоколейные железные дороги. Не сказать, чтобы у государства сейчас были определённые лишние средства для улучшения сети железных дорог, но для армии, постоянно находящейся в боях, требовались пути для снабжения. Потому сейчас десятки и даже сотни сербов, венгров, австрийцев и остальных ожесточённо вгрызались инструментами в холодную после зимы и снегов землю.
— Кто такие будете?
Меня и группу из нескольких десятков опричников, посланных по личному приказу Александра Александровича, встретил комендант лагеря Хрустов Дмитрий Васильевич, следящий за несколькими сотнями пленников. Под его руководством были десятки солдат с винтовками, единственной целью которых было не меньше двух отделений обычных пехотинцев, следящих за порядками в рядах узников.
— Князь Ермаков Игорь Олегович. — я протянул руку для приветствия, после чего сунул в руки сотнику документ за подписью великого князя. — Мы прибыли сюда для того, чтобы забрать с ваших работ часть пленников. Мне нужно, чтобы вы привели сюда наиболее авторитетных их представителей. Возможно, бывших офицеров.
— Мне никаких прямых приказов не поступало. Пленные продолжат строить дорогу. — быстро ответил офицер, как только прочитал полученное указание. — Если сюда явится кто-то из вышестоящих лиц, то тогда и поговорим, а сейчас мне эти бумажки до фени будут.
— Это приказ лично его императорского высочества. — процедил я. — На нём печать рода Рюриковичей. Какое ещё доказательство нужно? Повторяю сво…
— Да что мне эти бумажки? Бумагу и подделать можно, а уж из рук предателя мне стыдно принимать даже туалетную бумагу.
Я взглянул на одного из офицеров опричников, который стоял позади. Он отдал короткий приказ рукой, и двое бойцов в мгновение приблизились к поручику. Не успел я заметить, как мелькнули в темноте приклады их винтовок, как Хрустов скрючился, громко при этом чертыхаясь к моей искренней улыбке. Солдаты охранения моментально подняли винтовки, но стрелять не решились. Всё же у опричников были автоматы, и при численном паритете перестрелка совершенно точно закончилась бы не в пользу охранников лагеря.
— Ещё раз повторю свои требования. Пока что вы можете сделать их добровольно, не потеряв своего поста. — я похлопал харкающего и едва не блюющего поручика по спине. — В противном случае у вас есть громадный шанс просто погибнуть. Сейчас вы должны приказать своим людям привести ко мне бывших офицеров из пленников и тех, кто гипотетически может являться самыми авторитетными в их среде. Вы меня поняли?
Как оказалось, насилие является куда более вразумляющим фактором, чем простые человеческие слова. Стоило только пару раз ударить прикладами по этому немолодому тыловику, как он сразу бросился исполнять мою просьбу. Ему понадобилось меньше получаса для того, чтобы передо мной оказалось чуть меньше десятка человек, преимущественно венгры, чехи и словаки, но также был один хорват. По большей части они неплохо могли разговаривать и понимать на русском, пусть и с характерными для их языков изменениями.
— Приветствую вас всех. — жестом я приказал контрразведке выйти из большого офицерского шатра, ставшего для нас местом сбора. — Теперь я говорю с вами, как солдат с солдатами. Наверняка, многие из вас меня знают, как создателя бронемашин, известных как танки.
— Вы разгромили нас под Колымаем. — неожиданно встрял в мою начинающуюся воодушевлённую речь старый чех с побелевшими от возраста отросшими белыми усами. — На нашу колонну вышло четыре ваших машины, когда мы переходили через реку. — он вздохнул и принял у меня протянутую сигарету. — Сотни человек как не бывало. Всю роту в секунду смело, а потом пулемётами накрыли так, что головы нельзя было поднять. Страшные машины вы изобрели, молодой человек.
— Это была не моя дивизия, но в остальном вы правильно уловили суть. Машины страшные, и сейчас ваши народы умирают под пушками и пулемётами, но не для собственной жизни. — я развёл руками и постепенно раздал сигареты всем сидящим в шатре. — Сейчас вас ведут в бой австрийцы для того, чтобы сделать собственную империю ещё больше и загнать в свою «тюрьму народов» больше этих самых народов. Вы и ваши друзья, братья, другие родственники, могли бы сражаться за собственные страны, и я могу предложить вам именно это.
— Автономию внутри вашей империи? Сомнительное удовольствие. — хмыкнул всё тот же старый чех. — Какой для этого смысл? Смысл скоту менять хозяина, оставаясь при этом скотом? Всё тот же загон, всё тот же поводок с цепью, всё тот же нож мясника, занесённый над головой.
— Тогда слушайте меня внимательно, повторять дважды точно не стану. — я раздал последние сигареты и прикурил свою, давая пламени время осветить их лица. Глаза у всех были пустые, как штыковые ножны — вытертые до блеска, но без остроты внутри. Такие взгляды я видел у солдат после боя, когда они хоронили товарищей.
Дым заклубился под потолком шатра. Офицеры слушали внимательно, а венгерские пленные слушали перевод со слов словака.
— Вы думаете, я пришёл уговаривать вас сменить хозяина?
Старый чех с седыми усами хрипло рассмеялся: — А разве нет? Ты предлагаешь нам пойти против своих же соотечественников, чтобы получить призрачную возможность перейти под руку нового царя. Просто поменять себе будку.
Я ударил кулаком по столу. Пламя в коптилке дрогнуло.
— Нет. Я пришёл предложить вам стать хозяевами.
Тишина. Только за пределами шатра слышался лязг лопат о камни — другие пленные всё ещё рыли траншеи под присмотром часовых.
— Габсбурги держали вас на цепи, как сторожевых псов. А когда псы стали не нужны — бросили в клетку. Вот вы здесь. — я обвёл пальцем круг. — Но цепи можно разорвать.
Хорват с обожжённой щекой мрачно перевёл взгляд на винтовку у входа.
— Слова.
— Нет, — я достал из-под мундира сложенный лист с восковой печатью. — Приказ Его Высочества. После войны — ваши земли. Ваши флаги. Ваши законы. Не дань, не вассалитет — свобода.
— А если царь передумает? — спросил молодой венгр.
Я медленно разорвал документ пополам.
— Тогда этот клочок бумаги вам не поможет. Но пока у вас есть я, а у меня — я кивнул на опричников за спиной, — тридцать автоматчиков и склад с трофейными «манлихерами». Сегодня вы можете умереть здесь, в грязи, рубя стылую землю и лёд. Или завтра — в атаке под своими знамёнами и на своей земле. Выбирайте.
— Сколько у нас времени на размышления? — поинтересовался всё тот же чех. — Такие вопросы с бухты-барахты не решаются.
— Я предлагаю вам всего два часа. Разойдитесь по своим подразделениям, поговорите со своими людьми. Желательно, чтобы каждый разговаривал со своими народами. Каждому будет предложено право на самоопределение.
Офицеры разошлись, а я же отхлебнул из фляжки. Монета была брошена, и шанс на удачный исход был не сильно больше пятидесяти процентов. Хотя честным человеком я точно себя называть не решился. В этом лагере совсем недавно было пополнение. Два дня назад прибыла новая партия пленных чехов, словаков и даже нескольких сербов. Правда, пленными назвать их было возможно только с громадной натяжкой. Это были люди, что очень давно эмигрировали на территорию Российской Империи и стали подданными русского царя. Этнически они оставались потомками своих народов, ничем не отличались от простых чехов и словаков, чисто разговаривали на своих языках. Впрочем, они были засланными казачками, которые должны будут повлиять на своих соотечественников, а точнее на их выбор. Это был едва ли не самый простой психологический приём, который я вообще знал. Многие из нынешних пленников сейчас считали, что пойдут пусть и против ненавистного всем сердцем, но государя, которому они успели дать присягу перед тем, как стать солдатами на фронте, а значит сейчас они идут на предательство. Сейчас внутри них шла борьба, а такие вот «добровольцы» в виде засланных к ним специально людей помогут сделать единственное возможное верное решение.