Ко мне подошёл капитан Жданов. Его пустой рукав был закреплён ремнём. Он молча ткнул пальцем целой руки в точку на карте, где двумя линиями был нарисован мост через реку Уж, отделяющую нас сейчас от прорыва на австрийские позиции.
— Здесь их главная оборона. Едва ли не единственная преграда и возможность пройти через реку. Его нужно взять, но будет сложно — пулемёты, проволока в десяток рядов, миномётная позиция нацелена на мост. Если пойдём в лоб, то просто положим весь легион. Нужно думать, как поступить иначе.
Я кивнул. Небольшие потери мне ещё могли позволить, но вот класть легионеров зазря нельзя. Если я положу войска прямо здесь и сейчас, то от их символичности не останется и следа. Всё же, они стали первыми, кто перешёл на другую сторону войны, кто поднял оружие против Габсбургов. Их успех или провал бы значительно повлиял на настроения на фронте. От этого боя во многом зависело, будут ли другие пленные воевать за нас или предпочтут гнить в лагерях, не жалея идти в самоубийственные атаки. Мы не могли позволить себе проиграть — слишком многое стояло на кону.
— Значит, надо как-то иначе.
Жданов усмехнулся, доставая из-за пазухи потрёпанный листок:
— Разведка доложила, что в полночь у них на берегах смена караула. Десять минут суматохи. Если сможем подойти тогда, то до окопов на том берегу сможем добраться без выстрелов.
Я посмотрел на часы. До полуночи оставалось не больше трёх часов. Слишком мало времени для того, чтобы организовать полноценную операцию для крупномасштабного наступления, но есть возможность, а значит надо попробовать. Иногда именно такие моменты решают исход войны — не грандиозные битвы, а тихие, почти незаметные операции, проведённые в темноте.
— Собирай командиров, Жданов. Будем решать, как поступить.
Через десять минут передо мной стояли трое: старый чешский капрал, словацкий лейтенант с шрамом через лицо и хорват, которого все звали просто «Гроза». Они слушали молча, лишь изредка переглядываясь.
— Австрийцы ждут атаки с востока. Мы ударим с севера, через болото, — объявил я наскоро придуманный план.
Гроза хмыкнул:
— Да там же трясина. Я туда группу посылал пару дней назад — двоих засосало прямо там. Полноценный отряд не пройдёт.
— Значит, двинемся по гати. Разведчики смогли найти старую дорогу. Разрушена, но всё ещё проходима.
Чех кивнул, шевельнув седыми усами:
— А дальше?
— Дальше будет тишина. Ни криков, ни выстрелов. Орудовать будем лишь ножами и штыками. Перехватим пулемётные гнёзда на той стороне, но делать всё нужно бесшумно. Если тревогу поднимут, то люди туда мгновенно сбегутся. Нам это не нужно, так что если стрельбу начнут, то рвём когти.
Офицеры переглянулись. Предложенный мною план практически не подходил под понятие плана, больше схожий с глупой авантюрой с высочайшей группой риска. Если австрияки обнаружат их до того, как легионеры доберутся до пулемётных гнёзд, то весь отряд мгновенно положат.
— Выбор имеется? — спросил словак.
— Нет, но город нужно обязательно взять. Если мы нашли тот проход, то его обнаружат сами австрияки.
— Значит, будем действовать. Штыками и кинжалами…
Старшие офицеры разошлись. Многие из них пошли писать письма. Эти письма, скорее всего, никогда не дойдут до адресатов. Но солдаты писали их всё равно — словно пытались зацепиться за что-то настоящее, старое, родное, перед тем как шагнуть в кровавый хаос.
Ко мне подошёл Ярослав, тот самый чех, что в первом бою дрожал над раненым венгром. Теперь его лицо было каменным.
— Ваше сиятельство… Если не вернусь — передайте это.
Он протянул конверт. На нём было написано что-то по-чешски.
— Кому?
— Сестре. В Праге.
Я сунул конверт во внутренний карман шинели:
— Передам лично.
Он кивнул и ушёл, не сказав больше ни слова.
Время тянулось мучительно медленно. Туман сгущался, превращаясь в холодную пелену. Ветер шевелил листья на деревьях, и этот шорох казался зловещим.
Наконец прозвучала команда. Легионеры выстроились в колонны. Никто не говорил. Даже шаги были бесшумными — они шли на войну, которой не должно было быть. На войну против своих.
Я взглянул на часы.
— Пошли. У нас всего десять минут.
Через три минуты я стоял на краю болота, чувствуя, как холодная вода просачивается через голенища сапог, и смотрел, как тени легионеров растворяются в тумане.
Легионеры двигались как тени. Ни звона металлического снаряжения, ни случайного кашля — только лишь редкие и резкие жесты в темноте. Словаки шли первыми — они лучше других знали эти места, помнили расположения постов и патрулей по рассказам пленных. За ними следовали чехи и венгры.
Первая из жертв даже не успела понять, что происходит. Часовой у старой ивы зевнул, почесал шею и на мгновение отвернулся — этого хватило, чтобы из темноты вынырнула фигура, одна рука закрыла австрийцу рот, оттягивая голову, а вторая хватанула его лезвием по горлу. Кровь хлынула тёплым потоком, но падающее тело подхватили, не дав ему рухнуть с грохотом.
Я видел, как тени разделяются у каждого поста. Двое отвлекают, третий подбирается сзади. Иногда — глухой удар прикладом в висок, иногда — быстрый укол под ребра ножом или снятым штыком. Австрийцы умирали тихо, даже не успев испугаться. Их вытаскивали в канавы, снимали с них патронные сумки, забирали документы. Разбирали на составляющие моментально, отбирая вообще всё ценное.
Но настоящая работа началась у моста. Там стояли не просто часовые — пулемётное гнездо, прикрытое мешками с песком. Два расчёта, сменяющие друг друга каждые четыре часа. Подобраться к нему было почти невозможно — открытое пространство, лунный свет, отражающийся в воде. Легионеры замерли у последних кустов перед позицией. Я видел, как капрал — тот самый старый чех — жестом остановил своих. Он что-то шепнул Ярославу, и тот медленно пополз вперёд, держа в зубах нож.
Австрийцы курили, смеялись, передавали друг другу флягу. Один из них встал, потянулся и пошёл к краю окопа — справить нужду. Это была ошибка. Ярослав поднялся за ним, как тень. Один шаг — и лезвие вошло в спину, пройдя точно между рёбер. Солдат даже не вскрикнул — только судорожно схватился за куст и медленно осел на землю.
Но второй часовой обернулся. На мгновение время остановилось. Австриец широко раскрыл глаза, его рука потянулась к винтовке…
Раздался хлопок. Не выстрел, но звук удара. Капрал, подкравшийся с другой стороны, ударил его рукоятью пистолета по виску. Австриец рухнул, но шум уже привлёк внимание остальных.
— Тревога! — кто-то крикнул в темноте.
Тогда легионеры перестали скрываться. Они ворвались в окопы, как потревоженный улей. Ножи, штыки, приклады — всё пошло в ход. Пулемётчик успел развернуть ствол, но словак с шрамом прыгнул на него, сбив с ног. Они покатились по грязи, борясь за оружие, пока легионер не всадил клинок в горло врага. Кровь хлестала по земле, смешиваясь с водой в траншеях.
Я вошёл в окопы, когда основное сопротивление было уже сломлено. Австрийцы, застигнутые врасплох, метались в темноте. Некоторые пытались стрелять, но легионеры знали расположение позиций лучше них. Они заходили с тыла, били точно, без жалости.
— Мост наш! — крикнул кто-то.
Но быстрая атака на мост была лишь началом. Город спал, когда первые языки пламени взметнулись над складами. Легионеры, просочившиеся вглубь позиций, подожгли боеприпасы. Взрывы сотрясали землю, ослепительные вспышки на секунды превращали ночь в день.
Австрийцы выбегали из казарм, не понимая, что происходит. Они кричали, спрашивали друг друга, откуда стреляют. Некоторые бросались к оружию, другие — бежали к конюшням, пытаясь спасти лошадей.
И тут ударили наши орудия. Я заранее расположил батарею на холме. Они били не по городу, а по дорогам — отрезая пути отступления. Снаряды рвали мосты, превращали обозы в груду горящих обломков.
— Они бегут! — доложил мне Жданов.
Я видел это сам. Австрийские офицеры пытались построить солдат, но паника была сильнее. Кто-то кричал, что их окружили, кто-то — что чехи и словаки подняли мятеж. Легионеры пользовались этим. Они переоделись в австрийские мундиры, смешались с толпой и сеяли хаос, но при этом практически не стреляли — слишком был велик шанс попасть в одного из своих. Всё больше работали ножами и кинжалами. Подобраться к противнику, убедиться, что он австриец и сунуть нож под рёбра или ткнуть в шею. Всё было удивительно просто. «Нас предали!», «Русские уже в городе!», «Бежим!» — эти крики разносились над старыми городскими улочками, летали между домов, принося ещё большую панику в рядах противника.
Казалось бы, австрийцы должны были оказать хоть какое-то сопротивление, но эффект от такой неожиданной и резвой атаки оказался на удивление серьёзным. Легионеры правили в этом сражении безраздельно, действиями доказывая свою подготовку и право отвоевать землю под солнцем.
Утром легионеры хоронили своих людей. Всего семнадцать человек — ничтожные потери для такой операции. Они вырыли могилы на краю городского кладбища, под старыми дубами, и ставили кресты из сколоченных досок. Ни имён, ни званий — только вырезанные ножами буквы: «Za svobodu».
Я подошёл ближе. Чешский капрал стоял на коленях перед свежей могилой и что-то шептал на родном языке. Его пальцы сжимали потрёпанную фотографию — должно быть, последнее, что осталось от того, кто лежал под землёй. Когда он заметил меня, то не встал, лишь кивнул и сунул снимок за пазуху.
— Они знали, на что идут, — сказал он хрипло. — Но теперь могут узнать и другие.
В городе уже кипела жизнь. Легионеры разбирали захваченные склады, вытаскивали ящики с патронами, мешки с мукой, бочки с порохом. Двое словаков волокли пулемёт «Шварцлозе», снятый с разбитого броневика. Их лица, чёрные от пороховой гари, расплылись в ухмылках — они нашли настоящий клад.
Я прошёл к ратуше, где Жданов уже развернул полевой штаб. На столе лежали карты, донесения, список трофеев.