— Мы не воюем больше, — сказал лейтенант по-немецки, — Наши солдаты говорят: хватит. Если ваши обещания правда — мы сдаёмся.
Я посмотрел на их лица — усталые, обросшие, с тёмными кругами под глазами. Не враги — просто люди, застрявшие в жерновах истории.
— Ваши условия? — спросил я.
— Отпустите наших домой. Не всех — знаем, что пленных отправляют в лагеря. Но раненых, больных… — он замолчал, потом добавил: — И скажите вашим легионерам… Скажите, что мы не виним их.
Это было начало конца. То, что произошло на нашем участке фронта, вскоре повторилось по всей линии. Венгерские части отказывались воевать, чехи и словаки массово сдавались в плен, узнавая о «своих» в рядах русской армии. Австро-Венгерская империя, и без того державшаяся на честном слове, начала разваливаться по швам — и первой треснула её самая неспокойная часть: Венгрия.
Донесения о беспорядках в венгерской столице пришли глубокой ночью. Я сидел в штабной палатке, разбирая карты, когда в дверь резко постучали. Вошёл Лыков — начальник полевой контрразведки, его лицо было бледным, а глаза горели холодным огнём. В руках он держал пачку листов, исписанных убористым почерком.
— Ваше сиятельство, Будапешт в огне.
Он разложил передо мной бумаги: сводки агентурных данных, перехваченные письма, вырванные из газет заметки. Все они говорили об одном — в столице Венгрии начался бунт.
— Когда?
— Три дня назад. Первые стычки у здания парламента. Вчера уже баррикады на улицах. Сегодня — стрельба. Наши агенты передают: народ вышел на улицы с требованием независимости. Австрийские чиновники бегут, немцы вводят войска.
Я пробежался глазами по отчётам.
«…толпа разгромила полицейский участок на площади Кошута…»
«…студенты университета подожгли портреты императора…»
«…венгерские полки, вызванные для подавления беспорядков, отказались стрелять в народ…»
Лыков протянул мне фотографию — размытый, но чёткий снимок: площадь перед парламентом, забитая людьми. Над толпой колыхались знамёна — не австро-венгерские, а красно-бело-зелёные, венгерские.
— Они требуют независимости?
— И прекращения войны. Говорят, что Габсбурги их предали, что Венгрия кормит всю империю, а взамен получает только трупы.
Я откинулся в кресле, ощущая странное смешение триумфа и тревоги. Мы этого хотели — мы рассчитывали на это. Но теперь, когда бунт вспыхнул по-настоящему, я понимал: дальше будет только хуже. Если у венгров хватит смелости, то начнутся сложные городские бои, а если нет, то начнутся тотальные казни, которых этот город не видел очень давно.
Утром я собрал командиров венгерских легионеров. Их было пятеро — бывшие офицеры и унтеры, перешедшие на нашу сторону. Они сидели за столом, мрачные, сжатые, будто ожидая приговора.
— Вы знаете, что происходит в Будапеште?
Они переглянулись.
— Знаем, — сказал старший из них, капитан Балинт. Его лицо было изрезано шрамами, а глаза горели холодным огнём. — Наши люди поднялись. Наконец.
— Что они хотят?
— Свободы. — Он ударил кулаком по столу. — Хотя бы той, что вы обещали. Хотя бы шанса решать самим.
— А если мы войдём в город? Как они отреагируют?
Балинт усмехнулся.
— Если вы войдёте как завоеватели — будут драться. Если как союзники… — Он пожал плечами. — Тогда, возможно, откроют ворота.
Я кивнул.
— А немцы?
— Немцы будут убивать. До последнего.
Вечером я отправил донесение Александру Александровичу:
«Будапешт охвачен восстанием. Венгерские части на фронте отказываются подчиняться. Немцы вводят карателей. Если ударим сейчас — можем взять город без боя. Но нужны гарантии: Венгрия должна получить автономию. Иначе восстание превратится в резню.»
Ответ пришёл через час.
«Действуйте. Гарантии будут. Но сначала — город.»
Я посмотрел на карту. До Будапешта — меньше ста километров. Завтра мы двинемся вперёд.
Дым от горящих деревень поднимался чёрными столбами на горизонте. Я стоял на колокольне полуразрушенной церкви в захваченном нами селе и через бинокль наблюдал, как по дороге из Комарно движутся немецкие части. Не обычные пехотные полки — гвардейцы кайзера. Их чёрные мундиры резко выделялись на фоне выжженной земли, а стальные каски блестели под утренним солнцем.
— Ваше сиятельство, — подошёл ко мне Семён, его лицо было покрыто сажей и пороховой копотью, — Разведка вернулась. Немцы вешают каждого десятого в захваченных деревнях. Вчера в Шарошпатаке расстреляли всю мужскую гимназию — заподозрили, что прячут повстанцев.
Я почувствовал, как сжимаются кулаки. В бинокль было видно, как немцы строят в шеренгу группу крестьян у дороги. Офицер в чёрной форме с черепом на меховой шапке что-то кричал, размахивая пистолетом. Потом раздалась пулемётная очередь…
— Спускайтесь, — резко сказал я. — Собирайте командиров.
В подвале бывшего сельского совета, где мы устроили штаб, собрались все командиры рот — русские офицеры и легионеры. Воздух был густым от табачного дыма и человеческого пота. На столе лежала карта с отметками немецких позиций.
— Немцы перебросили три карательные дивизии, — начал я, тыча пальцем в отметки. — Они действуют по стандартной схеме: зачистка населённых пунктов, расстрелы заложников, уничтожение инфраструктуры. Их задача — террором подавить восстание.
Капитан Жданов, его пустой рукав заткнут за ремень, хмыкнул:
— Дураки. Так они только больше людей к восстанию подтолкнут.
— Именно, — кивнул я. — Но пока они успевают. Вчера они сожгли три моста через Дунай. Сегодня перерезали телеграфные линии. Если так пойдёт дальше, восстание в Будапеште захлебнётся без поддержки.
Старый чешский капрал, теперь уже лейтенант нашего легиона, постучал костяшками пальцев по столу:
— Так что будем делать, князь?
Я развернул другую карту — схему железных дорог.
— Мы ударим здесь, — ткнул в узловую станцию Вац. — Главный узел снабжения карателей. Возьмём его — и немцы останутся без боеприпасов и подкреплений.
Ночь перед атакой выдалась беспокойной. Я обошел позиции, проверяя готовность. Легионеры — чехи, словаки, венгры — чистили трофейные «манлихеры», набивали патронами подсумки. Многие писали письма — на клочках бумаги, обрывках газет. Один молодой венгр, бывший студент, читал товарищам стихи.
На рассвете мы пошли в атаку. Четыре наших «Тура», перекрашенных в грязно-белый зимний камуфляж, выдвинулись первыми. Их широкие гусеницы легко преодолели промёрзшую грязь. За танками шли легионеры — в белых маскхалатах, с примкнутыми штыками.
Немцы не ожидали удара по станции. Первые снаряды наших танков разнесли в щепки деревянные бараки, где спали гвардейцы. Пулемётные очереди выкосили тех, кто выбегал в нижнем белье, не успев схватить оружие.
Я шёл во второй цепи, чувствуя, как ледяной ветер режет лицо. В ушах стоял оглушительный грохот — наши танки методично разрушали станционные постройки. Где-то слева взорвался склад с боеприпасами — оранжевый гриб взметнулся в небо, осветив весь бой адским светом.
— Вперёд! К путям! — закричал я, но мой голос потонул в грохоте.
Легионеры бежали к железнодорожным путям, где стояли готовые к отправке составы. Один — с боеприпасами, другой — с продовольствием, третий — с углём. Венгры из нашего отряда быстро разобрались с паровозными бригадами — те даже не сопротивлялись, увидев своих соотечественников.
— Мины! — крикнул кто-то. — Закладывайте мины!
Мы заминировали всё, что могли. Паровозы, стрелочные посты, водонапорную башню. Когда последние наши бойцы отошли на безопасное расстояние, прогремела серия взрывов. Станция Вац превратилась в горящие руины.
Отходили мы уже при свете пожаров. Немцы пытались контратаковать, но наши танки отсекали их пулемётным огнём. Я оглянулся на горящую станцию — главная артерия снабжения карателей была перерезана. Теперь им оставалось либо отступать, либо голодать.
В деревне нас ждал гонец от Александра Александровича. В донесении было всего три слова: «Будапешт ждёт. Вперёд.»
Я посмотрел на карту. До венгерской столицы оставалось меньше пятидесяти вёрст. Теперь, с перерезанными коммуникациями, немцы не смогут перебросить подкрепления. Путь был открыт.
Но я знал — самые тяжёлые бои ещё впереди. Немцы не сдадут Будапешт без боя. И карательные отряды, оставшиеся без снабжения, станут ещё более жестокими.
Глава 11
Будапешт горел. Зарево от многочисленных пожаров, которые уничтожали венгерскую столицу, можно было увидеть на расстоянии нескольких вёрст. Наши марширующие колонны растянулись на многие километры.
Весь Карпатский фронт перешёл в движение. После прорыва моих добровольческих легионерских частей противник дрогнул на всех направлениях. Армия русского царя била с удвоенной мощью, несмотря на раннюю весеннюю распутицу. Продвигаться через грязные горы было тяжело — повозки, танки и грузовики вязли в топкой грязи, но этого не хватало для того, чтобы остановить продвигающиеся русские части. Даже спешная казацкая кавалерия, для которой степи Паннонии были лучшим местом для ведения сражений, постоянно останавливалась.
Многие деревни и сёла мы заполучали под свой контроль без боя. Местные жители были не только наслышаны о зверствах немецких карателей, которые продолжали свои кровавые зачистки «изменников» в рядах венгров, но и прекрасно знали о тех военных успехах, которые достигались легионерскими частями. Местные жители видели развивающиеся национальные флаги над моими частями, а потому старались всячески помогать, осознав скорую смерть государства Габсбургов. Они выносили еду, питьё, предоставляли в разумных пределах возможность для постоя, снабжали легионеров новостями о возможных перемещениях австрийских и немецких частей. В общем-то, помощь гражданского населения была неоценимой, и о лучшем нельзя было и мечтать.
К Будапешту мы подходили в растянутых порядках. Обоз и полевая кухня двигались далеко позади, а я же оставался приверженным стратегии великого Суворова во время его перехода через Альпы — с собой было только то, что можно было унести в рюкзаках и вещевых мешках. Причиной такой спешки был тот факт, что за два дня нашего активного перемещения австрийцам и немцам так и не удалось подавить восстание, но и надеяться на долгую жизнь восстания было нельзя. Австрийцы смогли блокировать восточную часть венгерского города, обложив Пешт плотным осадным кольцом и блокировав движение по реке. Сейчас внутри происходили активные боестолкновения, но что могут сделать немногочисленные дезертиры, подполье и гражданские против полноценной армии, снабжённой тяжёлой осадной артиллерией, пулемётами и даже разведывательной авиацией, с которой сейчас сбрасывали горючие бомбы на дома — австрийцы решили утопить восстание в крови и копоти.