Я понимал, что до момента подхода линейных частей нужно было овладеть горным районом на северо-востоке от города. В условиях тотальной войны в степях практически любая возвышенность становилась стратегически важной высотой. Противник размещал на холмах орудия, овладевая возможностью накрывать все подходы к городу, а также сами окраины Пешта. Всё же, на осаду города было отправлено три австрийских и одну немецкую дивизию. Такое число подразделений было даже излишним, но император-австрияк хотел как можно быстрее подавить венгерский бунт и сохранить хотя бы часть позиций в Венгрии, остановив продвижение русской армии.
— А крепко они там окопались, князь.
Семён сидел рядом со мной в кустах, в окуляры бинокля разглядывая подготовленные артиллерийские позиции австрияк. Они были слишком хорошо сделанными, как австрияки бы не окопались и за неделю — глубокие траншеи, укреплённые брёвнами стены окопов, высокие брустверы, забор из многочисленных витков колючей проволоки, на преодоление которой понадобятся несколько десятков минут, даже если кусачки будут в умелых руках.
— Ничего не поделать. Всё равно придётся штурмовать.
— Дождаться танков.
Я вновь прильнул к биноклю, рассматривая подходы к холму. На сам холм танки, скорее всего, не заберутся — банально не хватит мощности двигателя. Да и к самому возвышению добраться будет не столь просто. Немцы оказались догадливыми и нарыли достаточное количество широких рытвин и волчьих ям, чтобы пробраться по ним было практически невозможно. Это ещё хорошо, что они не успели догадаться хотя бы до простеньких противотанковых ежей — иначе танковые штурмы окажутся в разы сложнее.
— Танки только если со стороны подобраться смогут и то очень аккуратно нас огнём поддержат, — мой палец устремился показать в сторону холма, — Видишь правее берёзы раздвоенной? Там ствол «Большой Марты» торчит — эта штуковина наши танки разберёт с лёгкостью, а новые из тыла подойдут очень нескоро. Нужно действовать столь осторожно, что тебе и не снилось.
— Значит, в штыковую пойдём?
— А ты другие возможности видишь?
Наше появление загадкой для немцев не стало. Они догадались выставить несколько постов в нашу сторону — особого вреда они нам нанести не смогли, ибо брались с удивительной лёгкостью, но без стрельбы всё равно не обошлось, отчего и подход легионерских частей ознаменовался салютом винтовочной пальбы.
Штурм был назначен на ночь. Можно было бы попытаться взять холмовой опорник немцев с наскоку, но не хотелось терять ещё больше людей. Наши подразделения и так вытянулись слишком далеко от линии фронта, из-за чего существовала осязаемая возможность сильных фланговых ударов со стороны австрийцев, которые могут без особенных сложностей просто «срезать» наш выступ. Конечно, командование отправляло подкрепления, старательно насыщая фронт войсками, но это не было гарантией полной стабильности нашего участка, а потому я готовился встретиться с противником вплотную, лицом к лицу.
— Может, вперёд казаков отправим? — спросил меня Семён, смотря на разворачивающиеся порядки легионеров, среди которых тут и там сверкали кавалерийскими шашками казачья сотня Всевеликого Войска Донского, — Проползут к окопам, а мы их на другой стороне отвлечём. Из пушек лёгких пару раз в их сторону дадим — просто для острастки.
Мысль была дельной, а потому я отправил своего телохранителя на разговор с донцами. Фактически, им предстояло взять очень малыми силами первую линию холмовой обороны, тогда как я вместе со своими легионерами проведу отвлекающий удар с надеждой максимально отвлечь в ту сторону внимание германцев. Можно было сделать иначе, но никто не позволит мне посылать в лобовые атаки русские части.
Финальный момент был назначен на два часа ночи. Мы медленно выдвинулись из нашего полевого лагеря, наспех собранного и оборудованного для оборонительных целей. Приходилось идти молча, под прикрытием деревьев и немногочисленной ещё мартовской растительности. Хотя в сохранении тотальной тишины не было никакого смысла — скрыться в дальних разрывах снарядов было не столь сложно. Противник продолжал долбить осаждённый Будапешт без перерывов на сон и обед. Разведчики сообщали, что били из всех стволов и почти по каждому объекту за исключением заводов и фабрик. Похоже, что австрийцы рассчитывали в кратчайшие сроки ввести здешнюю промышленность в работу.
Я возглавлял отряд легионеров. Об истинной цели такого манёвра никто из них не догадывался, предполагая, что мы идём на штурм — незачем им было знать, что такая атака наверняка обернётся их смертью. Что логично, большую часть добровольцев из атакующих подразделений сейчас была набрана из венгров. Эти бывшие кочевники обладали пылким желанием как можно быстрее освободить столицу своей страны. Всё же, Будапешт был не просто логистическим узлом и большим промышленным центром, но и важным символом — старая столица мадьяр, взятие которой может ознаменовать становление их страны свободной впервые с шестнадцатого века.
Правда, стоило понимать, что настроения среди легионеров стали сильно разниться. Если венгры сейчас активно наступали по территориям своей будущей страны, то вот остальные желали наступать на совсем другие направления: трансильванцы желали наступления на восток, чехи и словаки — на запад, а хорваты надеялись пойти дальше на юг, чтобы пробраться к водам Адриатического моря. Пока что мне удавалось купировать такие настроения, но не факт, что дальше получится столь же удачно удерживать легионеров, но Будапешт станет ключом к дальнейшему наступлению. Стоит взять столицу Венгрии, как будут открыты возможности наступления на Вену, Прагу, Загреб, а это уже фактически означает поражение австрияк.
Когда мы подобрались к противнику на дистанцию винтовочного выстрела, грамотно воспользовавшись деревьями, то я вытянул руку к небу, с зажатой в ней трубой сигнального пистолета. Короткое нажатие на спусковой крючок — и в небо устремилась красная дымящаяся звёздочка.
— Ложись! — рявкнул я.
Не успели бойцы пригнуться, как за нашими спинами яростно заработала артиллерия. Лёгкие пушки добивали на таком расстоянии скверно, чего нельзя было сказать о танках. Они стреляли навесом, достигая вершины холма и старательно маневрируя на поле боя — танкисты набрались опыта на полях сражений и теперь научились палить прямо на ходу. Конечно, топкая грязь мешала быстро двигаться, но и этого хватало.
— Вперёд! В атаку!
Команда моя раздалась над полем боя и повторилась на множестве языков. Всё больше звучали гортанные крики венгров, звучавшие слишком чужими среди остальных славянских языков, но это было ещё лучше. Сложно было представить, как ощущают себя немцы, сидящие сейчас в обороне холма, покрываемые орудийным обстрелом, когда на них идут несколько широких цепей, кричащих разными голосами.
Противник отреагировал удивительно быстро. Стоило только отправиться в полёт последним танковым снарядам, как застрекотали пулемёты. Я впервые шёл в атаку в рядах пехоты, и страшно было смотреть на бесконечно горящие огоньки пулемётных гнёзд. Свистящие пули внушали такой страх, что всеми силами приходилось заставлять себя не просто идти дальше, а бежать, пригибаясь, но передвигая ногами с такой скоростью, что многие профессиональные бегуны позавидовали бы такой скорости с полной армейской выкладкой.
В моменте я заметил, как бегущих справа от меня венгров срезало длинной очередью. Голову одного разорвало на мелкие кусочки, как переспелую дыню. Кровь брызнула в сторону, а тело повалилось, пробороздив по мокрой земле и оставив глубокую борозду. Я пригнулся, прикрыл глаза от страха, который охватил сердце, и не заметил, как смог ворваться в окоп.
Рухнув в яму, я поймал на себе взгляд немца, который оказался рядом со мной. Глаза его, даже в темноте, сверкали холодным металлом. Казалось, что моему появлению он нисколько не удивился, хотя наша атака вообще не подразумевала, что мы сможем достичь вражеского окопа. Сам солдат старательно засовывал в винтовку обойму, стараясь загнать патроны внутрь. Я буквально видел, как латунные столбики заходили в горловину неотъёмного магазина, понимал, что всего секунда — и во мне появится новая дырка, но тело сработало само по себе. Руки подняли автомат, и палец вдавил спусковой крючок. Оружие затряслось в руках, и из короткого ствола вылетела быстрая очередь. Пули расчеркнули немца от паха до левого плеча, превращая его в фарш.
Окопы под холмом превратились в настоящий ад. Легионеры смогли прорваться к окопам, несмотря на плотный винтовочно-пулемётный огонь, подрывы рассыпанных по полям мин и вездесущую смерть. Мои добровольцы, только оказавшись в окопах, сразу же бросали винтовки и карабины, хватаясь за штыки и кинжалы, намереваясь сокрушить врага в ближнем бою. Это было не просто показателем внутренней ярости, сколько продиктованное условиями решение. В тесных траншеях тяжело было сражаться с полновесными длинными винтовками. Они цеплялись об углы, мешали уклоняться от ударов, а один неудачный удар мог привести к погибели от ответного выпада или выстрела. Потому-то бойцы и обращались к опыту столетий прошлых войн. В полевых мастерских изготавливались дубинки, кистени и булавы, любой пригодный металл затачивали в качестве ножей, да даже имеющиеся штыки зачастую снимали с винтовок, стараясь сделать из них хотя бы подобие пригодного к бою кинжала.
Понимая, что бой идёт значительно лучше, я вытащил трубку сигнального пистолета и сунул в него зелёный патрон. Это был резервный случай, следующий приказ, передающий офицерам на нашей стороне задачу высылать следующие волны. Жизненно необходимо было продолжать наступление, развивать успех, за край которого мы схватились. Нужно было рваться вперёд, громить немцев, пока с другой стороны Дуная не прибыли подкрепления. Мы были обязаны зацепиться за край города, дать передышку силам, сражающимся за его освобождение.
Не успела сигнальная ракета подняться на максимальную высоту, как со стороны Дуная послышались крики «Ура!» — это были донцы, отправленные крюком вокруг холма. Их удар был вовремя — немцы успели вовлечься в сражение с моими легионерами, а потому не имели возможности отправить хотя бы небольшой отряд супротив подступающих южан. Казаки ворвались в траншеи и сразу принялись прорываться к позициям артиллерии — единственному, что мешало подобраться к холму танкам.