Здесь в разговор вступил японский главнокомандующий:
— Император Японии требует передачи под наш контроль всех британских владений в Сиамском заливе, городах-концессиях, Филиппинах, Новой Зеландии, Новой Гвинее, островах Полинезии и Микронезии, а также независимость Австралии.
Тишина повисла в зале настолько густая, что казалось, её можно резать даже тупым ножом. Британский делегат, седовласый адмирал с орденом Бани на груди, медленно поднялся со своего места. Его лицо, изрезанное морщинами и загаром тропических морей, было непроницаемо, но в глазах читалось холодное презрение.
— Ваши требования, — его голос звучал чётко даже в большом зале, с лёгким шотландским акцентом, — больше похожи на безумные фантазии варваров, чем на условия мирного договора между современными странами. — Он сделал паузу, переводя взгляд с Александра Александровича на японского генерала. — Британская Империя не сдаёт свои владения под угрозой оружия. Ни дюйма земли. Ни одного острова. Ни одной деревни.
В зале зашевелились. Итальянские делегаты переглянулись, немецкие представители опустили глаза. Только японцы оставались неподвижны, их лица — каменные маски, за которыми скрывалась тысячелетняя традиция терпения и расчёта.
Александр Александрович не спешил с ответом. Он откинулся в кресле, пальцы медленно постукивали по дубовому столу, оставляя едва слышный стук, похожий на далёкие залпы орудий.
— Адмирал, — наконец заговорил он, — вы говорите так, будто у вас есть выбор. — Его голос был спокоен, почти дружелюбен, но в нём ощущалась сталь. — Ваши гарнизоны в Индии разбегаются при виде наших казаков. Ваш флот в Тихом океане теряет корабль за кораблём. Франция уже не ваша. Германия — тоже. Что вы можете противопоставить нам? Ещё год войны? Два?
Английский адмирал не дрогнул.
— Мы можем сжечь ваши порты. Задушить вашу торговлю. Уморить голодом ваши города.
— Попробуйте, — внезапно вступил в разговор японский командующий. Его русский был безупречен, лишь лёгкий акцент выдавал иностранца. — Каждый ваш корабль, вышедший из Саутгемптона, мы будем топить. Каждую вашу колонию — брать штурмом. Мы разбили вас у Манилы.
— Это было только начало.
— Нет. — Великий князь поднял руку, прерывая начинающийся спор. — Это не начало. Это время, когда Британия больше не правит морями безраздельно. — Он медленно поднялся, опираясь на стол. — Вот наши последние условия. Восточная Пруссия — наша. Бавария и Пруссия — независимы. Немецкие репарации — обязательны. Франция освобождается. Японские требования по колониям остаются в силе.
— Иначе? — Адмирал склонил голову набок.
— Иначе через месяц наши войска будут в Париже. Через два — в Риме. А через год Лондон превратится в руины.
Тишина. Где-то за окном пролетела птица, тень её крыльев мелькнула на стене. Итальянцы зашептались. Немцы сжали кулаки.
Англичанин медленно выпрямился.
— У меня нет полномочий соглашаться на такое.
— Тогда получите их, — великий князь сел обратно. — У вас есть сорок восемь часов.
Сорок восемь часов ожидания растянулись, как сорок восемь дней. Женева замерла в тягостном предчувствии, словно весь город понимал — за этими часами скрывается либо конец войны, либо её новое, ещё более кровавое начало. Воздух был наполнен электрическим напряжением, будто перед грозой. Даже швейцарские обыватели, привыкшие к нейтралитету и размеренной жизни, теперь ходили по улицам быстро, почти бегом, бросая тревожные взгляды на патрули чужих армий.
В русском штабе царила мрачная сосредоточенность. Казаки, расставленные по периметру отеля «Бо-Риваж», стояли неподвижно, как изваяния, лишь их глаза, привыкшие высматривать опасность в степи, беспрестанно сканировали толпу. Внутри, в большом зале с картами на стенах, офицеры вполголоса обсуждали возможные сценарии. Кто-то предлагал сразу после отказа англичан начать наступление на Париж, кто-то — ударить по их колониям в Африке. Великий князь молчал, сидя у окна и глядя на озеро, где вдали виднелись белые паруса швейцарских яхт — последний отголосок мирной жизни.
Японцы вели себя иначе. Их делегация, собравшаяся в особняке у озера, соблюдала почти монашескую дисциплину. Ни громких разговоров, ни споров — только тихие обсуждения и бесшумные перемещения по комнатам. Командующий Ямагата медитировал в саду, его неподвижная фигура напоминала каменную статую. Лишь изредка он открывал глаза и бросал взгляд в сторону английского штаба, где за закрытыми шторами, несомненно, кипели такие же напряжённые дискуссии.
Англичане, как и следовало ожидать, пытались выиграть время. Их курьеры сновали между штабами итальянцев и немцев, пытаясь создать хоть какую-то коалицию. Но итальянцы, чьи войска уже отступали под натиском французских партизан, не горели желанием продолжать войну. Немцы же были сломлены — их делегаты сидели в католической школе, опустив головы, словно ожидая приговора.
Наступило утро второго раунда.
Зал заседаний в отеле «Де-Берг» был подготовлен с холодной тщательностью. Столы расставлены так, чтобы каждая делегация находилась на почтительном расстоянии от других. Часовые у дверей — русские и швейцарские — стояли навытяжку, их лица непроницаемы. Окна были приоткрыты, и лёгкий ветерок шевелил занавески, но свежесть не могла разрядить атмосферу, наэлектризованную до предела.
Британцы вошли последними. Адмирал, тот самый, что два дня назад говорил о «фантазиях варваров», теперь выглядел на десять лет старше. Его мундир сидел чуть мешковато, словно за эти часы он похудел. Он сел, положил перед собой папку с документами и, не глядя ни на кого, произнёс:
— У меня есть ответ.
Великий князь кивнул.
— Мы слушаем.
Англичанин медленно открыл папку. Его пальцы, обычно твёрдые и уверенные, слегка дрожали.
— Британская империя соглашается на следующие условия.
Он сделал паузу, будто каждое слово давалось ему с трудом.
— Восточная Пруссия переходит под контроль России. Бавария и Пруссия получают независимость. Немецкие репарации будут выплачены. Франция освобождается от оккупации.
Зал замер. Даже часы на стене, обычно громко тикающие, казалось, остановились.
— Что касается японских требований…
Адмирал замолчал, его взгляд скользнул по лицам своих коллег.
— Мы уступаем Филиппины, Новую Гвинею и острова Микронезии. Остальное — неприемлемо.
Тишина.
Японский командующий не шелохнулся. Только его глаза, тёмные и непроницаемые, сузились.
— Это не обсуждение, — мягко сказал великий князь. — Это ультиматум.
Англичанин сжал кулаки.
— Мы не сдадим Австралию. Никогда.
— Тогда война продолжится, — русский голос звучал почти с сожалением. — И через год вы получите те же условия, но уже без возможности их обсуждать.
Адмирал закрыл глаза. В зале было так тихо, что слышалось его тяжёлое дыхание.
— У меня есть полномочия согласиться только на то, что я сказал.
Ямагата наконец заговорил. Его голос был тихим, но каждое слово падало, как камень:
— Тогда мы возьмём остальное сами.
Минута молчания. Англичанин медленно поднялся.
— Мне нужно проконсультироваться с Лондоном.
— У вас есть два часа, — сказал великий князь.
Английская делегация отошла, и я покинул отель временно. Нервы играли не на шутку, и хотелось успокоиться. Город застыл в ожидании, и моего выхода из зала переговоров никто не заметил.
На улице я закурил. Японские травяные сигареты почти закончились, но вредная привычка уже начала образовываться. Нужно было бы бросить, пока она окончательно не закрепилась, но слишком колоссальные события произойдут через пару часов. Закончится первая война с такими масштабами. Они давно успели стать масштабнее потерь, которые человечество понесло во время завоевательных походов французов в Европе и даже Европейской войны пятидесятых годов прошлого столетия. Слишком война приобрела большие масштабы, и вскоре она может прекратиться. Да, этого желали не все офицеры, многие понимали, что мы можем войти во Францию, окончательно добить немцев, но здесь царствующее семейство имело слишком чёткую позицию — война должна закончиться в начале семнадцатого года к Рождеству.
— Господин!
Ко мне на улице подбежал мужчина, говорящий на французском. Он был одет в форму местной почтовой службы и протягивал мне запечатанный конверт.
— Господин, вам послание. — Почтальон передал мне конверт, затем достал листок из широкой сумки. — От Ольги Ермаковой. Доставить приказано срочно. Распишитесь, пожалуйста.
Я сделал быструю роспись карандашом по листу, после чего почтальон поклонился и поспешил удалиться. Я же разорвал конверт и моментально принялся читать переданное мне послание.
«Игорь, в Москве неспокойно. Одни празднуют победу, другие не верят в окончание войны. Рабочие активизировались и требуют, чтобы им облегчили условия труда. Некоторые офицеры и патриотические организации требуют продолжения войны до победного конца. Начались стычки между протестующими. В городе стала слышаться стрельба. Такие же сообщения поступают из западных городов. Я собираю двор, семью, и все мы отправляемся в Томск к твоей семье.»
Сообщение было удивительным. Конечно, я слышал, что не все довольны предстоящим миром, а многие рабочие устали, учитывая серьёзные потери среди мобилизованных рабочих. При этом ранняя зима и большие поставки продовольствия на фронт тоже не очень хорошо сказывались на ситуации с едой в тылу, но чтобы доходило до стрельбы… Этого я точно не мог никак ожидать. Стоило бы отправить письмо домой, чтобы там усилили меры охраны, ибо никто не знает, как обернётся ситуация, но количество бойцов увеличить точно не помешает.
Два часа ожидания прошли в гнетущей тишине. Женевское озеро, обычно переливающееся всеми оттенками голубого, сегодня казалось свинцовым под низкими декабрьскими тучами. В зале переговоров дымились недокуренные сигары в пепельницах, а на столе стоял нетронутый кофе — уже остывший, с жирной плёнкой на поверхности.