Британская делегация вернулась ровно через сто девятнадцать минут. Адмирал вошёл последним, его лицо было бледным, но непроницаемым. Он не сел, а остался стоять, опираясь руками о спинку стула, словно боялся, что ноги не выдержат тяжести произносимых слов.
— Его Величество Король… — голос его сорвался, и он сделал паузу, — соглашается на ваши условия.
Великий князь Александр Александрович медленно кивнул, не выражая ни торжества, ни удовлетворения. Лишь в уголках его глаз мелькнуло что-то похожее на усталую грусть.
— Но знайте, — продолжил адмирал, и в его голосе впервые за все переговоры прозвучали стальные нотки, — это не поражение. Это… перегруппировка.
Японский командующий едва заметно улыбнулся — тонко, как самурай, знающий цену таким угрозам.
— Британская империя умеет ждать, — адмирал выпрямился, и его глаза впервые за весь день загорелись прежним огнём, — и мы ещё вернёмся к этому разговору. В иных обстоятельствах. На иных условиях.
Великий князь поднялся со своего места. Два метра русского роста нависли над столом.
— Ждите, — сказал он просто. — Мы будем готовы.
Тишина в зале стала вдруг звенящей. Даже швейцарские часовые у дверей замерли, затаив дыхание. В этом молчании прозвучало нечто большее, чем конец войны — в нём родилось предчувствие новой, ещё неведомой эпохи.
А за окном, сквозь тяжёлые женевские тучи, вдруг пробился луч зимнего солнца. Он упал на карту мира, лежащую на столе, разделив её пополам — на старый порядок и новую реальность. Война закончилась.
Через двое суток Кремль горел.
Не так, как горел Берлин — не чёрным, ядовитым дымом пожарищ, а золотым, алым, белоснежным сиянием тысячи свечей, фонарей, хрустальных люстр. Москва ликовала. Вся — от Красной площади до Замоскворечья, от Арбата до Китай-города. Но здесь, в Грановитой палате, где своды, расписанные библейскими ликами, взирали на нас сверху вниз, праздновали не просто победу — праздновали новую эпоху.
Я стоял у резных дубовых дверей, пропуская вперёд генералов, сановников, князей церкви. Мой мундир — тёмно-зелёный, с Георгием на шее и новеньким орденом Святого Андрея на груди — ловил отблески света. Но даже его золотое шитьё меркло перед тем, что творилось внутри.
Палата дышала жаром сотен тел и огней. Столы, покрытые алыми скатертями, ломились от снеди: горы жареных лебедей с позолоченными клювами, целые кабаны с яблоками в зубах, пирамиды фруктов, привезённых с юга — апельсины, лимоны, виноград, которых Москва не видела три года войны. Вина — французские, испанские, крымские — лились рекой. Казалось, сама Россия, истощённая, израненная, решила в эту ночь забыть про голод и лишения, упиться победой до дна.
В центре зала, на возвышении, под иконой Спаса Нерукотворного, стоял трон. Пустой.
— Его Величество выйдет через час, — шепнул мне в ухо адъютант.
Я кивнул. Царь любил эффектные появления. А пока палата жила своей жизнью. Вот Бочков, с ещё не снятой повязкой на руке, обсуждает что-то с митрополитом. Вот японский посол, в непривычном европейском фраке, с вежливой улыбкой пробует блины с икрой. Вот старый князь Голицын, которому должно быть под девяносто, поднимает бокал шампанского дрожащей рукой — он помнил ещё Европейскую войну, помнил смерти и тяжести сражений.
В разговорах прошёл час, и вскоре двери в зал открылись. Внутрь вошли двое. Императора я видел в первый раз вживую, и он выглядел значительно меньше, чем его младший брат. Оба Рюриковича были высокими, но Григорий Александрович был сильно уже в плечах. Они держались уверенно, и все в зале моментально замолчали. Они поднялись к трону, взяли по искусному кубку с мёдом, и неожиданно император крикнул:
— Россия! Мы победили!
Грохот. Крики «ура!», звон бокалов, кто-то уронил поднос. Я видел, как английский посол, стоя в углу, бледнеет. Видел, как французский генерал плачет. Видел, как один из офицеров штурмовиков, никогда не пивший, наливает себе полный бокал водки и выпивает его залпом.
Последнее, что я запомнил — это смех.
Чей-то громкий, искренний смех, раздавшийся где-то справа, под самыми сводами. Потом — странный хлопок. Не грохот, не гром, а именно хлопок, будто лопнула огромная бутыль шампанского.
Я даже не успел обернуться. Сначала показалось, что люстры качнулись сильнее обычного. Хрустальные подвески запели тонким, неестественным звоном. Потом — будто кто-то невидимый ударил кулаком снизу в пол. Паркет вздыбился под ногами, бокал выскользнул из моей руки и повис в воздухе, вино растекаясь кровавой каплей.
Сначала посыпалась штукатурка — белая пыль, как снег. Потом из потолка вырвались балки — огромные, дубовые, с вырезанными на них ликами святых. Они падали медленно, нелепо, как подстреленные птицы. Я видел, как одна из них придавила японского посла — его фрак на мгновение мелькнул под обломками, как крыло бабочки.
Кто-то кричал. Кто-то молился. Кто-то просто стоял на коленях, уставившись в падающий потолок. Последнее, что я увидел перед тем, как тьма накрыла всё — это лицо царя. Он стоял у своего трона, не шевелясь, глядя прямо вперёд.
Крикнуть я не успел. Чувство самосохранения сработало быстрее. Я понимал, что если в потолке заложили снаряд, то, если я останусь здесь, то практически гарантированно умру, а банкетный зал расположился на втором этаже. Выход был найден, и я возрадовался тому, что двойной стеклопакет из моего времени здесь ещё не изобрели.
Короткий рывок, оттолкнуться двумя ногами, и я уже летел в окно, превратив себя в выпущенный снаряд. Стёкла разбились веером, и я летел на брусчатку, слыша, как за спиной рушится потолок и вылетает целое пылевое облако.
Приземление сложно было назвать приятным — левая стопа взорвалась болью. Однако, поражала больше не сама боль, а теракт в самом центре столицы. Никогда раньше Кремль не видел такого преступления, и теперь неясно, куда свернёт судьба России.
Nota bene
Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.
Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN/прокси.
У нас есть Telegram-бот, для использования которого нужно: 1) создать группу, 2) добавить в нее бота по ссылке и 3) сделать его админом с правом на «Анонимность».
Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:
Князь поневоле. Большая война