Я смотрел на карту, где аккуратно были обозначены кварталы, парки, каналы — всё то, чего уже не существовало. Компас показывал верное направление, но куда мы шли? К центру города? К победе? К новым смертям? Может, правильнее было бы развернуть колонну и уйти из этого ада, оставив его тем, кто его создал — мёртвым и умирающим. Но развернуться было нельзя, поскольку нужно было осмотреть каждую улицу на предмет возможных очагов сопротивления немногочисленных немецких подразделений, которые остались в городе, разрушенном щедрыми артиллерийскими обстрелами.
Мы шли вперёд, потому что другого выбора не было. Шли, оставляя за собой колею из обломков и трупов, шли, задыхаясь в своих противогазах, шли, зная, что даже если мы возьмём этот город, он уже никогда не будет тем Кёнигсбергом, о котором писали в книгах. Он станет лишь ещё одним призраком на карте войны, ещё одним напоминанием о том, до чего мы можем дойти в своём стремлении уничтожить друг друга. Конечно, остатки газа рано или поздно вымоются дождями, но сколько пройдёт перед тем, как сюда вновь смогут заселиться люди?
Где-то справа рухнула стена, обнажив внутренности какого-то здания — возможно, школы или больницы. На мгновение в разрыве облаков газа показалось солнце, осветившее груду детских парт, смешанных с медицинскими койками. Затем пыль снова сомкнулась, и мы продолжили путь сквозь этот жёлтый ад, где не осталось ни живых, ни мёртвых — только мы, запертые в своих стальных гробах, и вечный газ, наполняющий лёгкие даже сквозь фильтры противогазов.
Я вдруг осознал, что мы уже давно не воюем. Мы просто движемся сквозь последствия, сквозь то, что осталось после настоящей войны. И самое страшное было то, что где-то впереди нас ждали новые Кёнигсберги, новые газовые облака, новые горы трупов. А мы будем идти через них, потому что остановиться — значит признать, что всё это было зря.
Танк дёрнулся, преодолевая очередное препятствие. В смотровую щель мелькнула рука — детская, маленькая, с растопыренными пальцами, будто что-то ищущая в воздухе. Затем она исчезла под гусеницей, и мы поехали дальше, в глубь жёлтого ада, где не было ни времени, ни надежды, только вечная война, в которой победителей не будет.
Неожиданно по броне застучало. Десяток ударов произошёл всего за секунду, и я едва не пригнулся от неведомого стрелка, хотя я находился за толстым слоем брони. Явно где-то среди руин затесался отряд немецких солдат. Уж не знаю, на что они вообще рассчитывали со своими пулемётами против тяжести танков, но и сидеть просто так в отравленном насквозь городе без движения никто не мог.
Неизвестный стрелок скрывался в развалинах одного из многочисленных, практически разрушенных до основания домов. Его заприметил второй танк, идущий вместе с нами параллельно по городским улицам. Из ствола танка ударила огненная роза, и взрыв расцвёл в руинах, поднимая разорванное на части тело вместе с его вооружением. Я же выдохнул, понимая, что если бы у врага сейчас был гранатомёт или хотя бы полноценная связка из гранат, то нас могли подорвать. Само собой, у местных «колотушек» не было столь серьёзного заряда, чтобы подорвать тяжелейшую машину, но если объединить их в тяжёлую связку, то можно раскурочить ствол, сбить одну из гусениц или же подорвать двигатель при очень удачном попадании. Впрочем, стычка была не последней из тех, что ожидали нас в этом разрушенном городе.
Мы подъезжали к порту, когда танк вздрогнул, будто споткнувшись о невидимую преграду, и первый снаряд ударил в стену дома справа. Кирпичная пыль взметнулась жёлтым фонтаном, смешиваясь с ядовитым туманом, и в тот же миг из развалин брызнули оранжевые вспышки выстрелов. Немцы. Они прятались в подвалах разрушенных домов, в воронках от снарядов, в скелетах сгоревших трамваев — последние защитники мёртвого города, решившие унести с собой в могилу как можно больше наших.
Я приказал механику ехать дальше, одновременно хватая переговорную трубку, чтобы предупредить остальные экипажи. «Тур» рыкнул дизелем, рванувшись к ближайшему укрытию — полуразрушенной каменной арке, что когда-то была входом в портовые склады. Сквозь запотевшие стёкла прицела я видел, как два других наших танка разворачиваются в боевую линию, их башни поворачиваются, ища цели в этом жёлтом мареве. Немцы стреляли из всего, что у них осталось — винтовок, пулемётов, лёгких пушек, которые получалось хоть как-то перемещать по заражённым химикатами руинам. Один из снарядов чиркнул по башне левого «Тура», оставив чёрный след на броне и серьёзную борозду.
Звено ответило первым залпом. Орудия грохнули почти одновременно, и стена дома, где засели германские отряды, сложилась вовнутрь. Камни, балки, обломки мебели — всё смешалось в чёрно-жёлтом вихре. Однако уже через секунду со стороны развалин вновь засвистели новые очереди. Они знали свой город, каждую воронку, улицу и камушек, каждый проход через руины.
Второй залп. Третий. В вихре пыли приходилось стрелять практически наугад, просто по вспышкам выстрелов, по движению практически невидимых теней в газовой желтоватой дымке. Немцы отвечали с фанатичным упорством обречённых. Раздался выстрел в метре от нашего борта, осыпав броню крупными осколками. Танк вздрогнул, но двинулся вперёд, давя развалины, превращая их в большую груду щебня вместе с теми, кто там прятался.
Вдруг сквозь жёлтую пелену я различил движение — группа немцев перебегала от одного укрытия к другому. Их фигуры в противогазах выглядели призрачными, нереальными, будто порождения этого ядовитого ада. Я развернул башню, поймал в прицел бегущего солдата с длинной винтовкой на плече. Ударил выстрел, и бегущий отряд разорвало на мясные кусочки крупными осколками, поднимая ещё большее облако пыли.
Бой превратился в хаотичную перестрелку среди развалин. Мы стреляли почти в упор, не видя порой врага за пять шагов. Немцы бросались под танки со связками гранат, их тела взрывались под нашими гусеницами, но следующий уже бежал навстречу смерти. Один из «Туров» получил попадание в борт — его экипаж выскакивал из горящей машины, и немцы расстреливали их в спину, пока они бежали к укрытию. Это была одной из первых потерь в танках с самого начала боёв.
Я приказал механику дать задний ход, чтобы прикрыть своих. Наш танк развернулся, подставив немцам лобовую броню, и мы открыли огонь из единственного танкового пулемёта. Фигуры в серо-зелёных мундирах падали, исчезали в развалинах, но их становилось только больше — словно сам мёртвый город порождал новых защитников.
Вдруг земля содрогнулась — где-то в порту взорвался склад боеприпасов. Огненный гриб на секунду разорвал жёлтую пелену, осветив кошмарную картину: десятки, сотни немцев, ползущих к нам по развалинам, цепляющихся за камни, стреляющих из последних сил. Они умирали, но не сдавались, и в этот момент я понял, что мы воюем уже не с солдатами, а с самой смертью.
Мы продолжали стрелять, пока не кончились снаряды. Потом давили их гусеницами, пока не заклинило левую. Потом отбивались из пулемётов, пока стволы не перегрелись. И когда наконец наступила тишина, мы сидели в своём стальном гробу, задыхаясь от пороховых газов и собственного пота, и смотрели на поле боя, усеянное телами в серых и зелёных мундирах, перемешанных в последнем объятии смерти.
— Если каждый город придётся так брать, то от Европы к концу войны ничего не останется.
Сретенский выражал общие ощущения многих офицеров, собравшихся подле погибшего города, по руинам которого бродили немногочисленные отряды пехотинцев, выискивая оставшиеся мелкие остатки противников, разбросанных по руинам тут и там. Их было немного, поскольку мало кто вообще мог проживать в заражённом городе, на котором нет-нет, но продолжали появляться новые облака газа — взрывались заложенные в городе заряды химикатов.
— Теперь вы понимаете, что быстрой война не будет. — Хмыкнул я, потягивая из стакана затрофеенный в одном из домов германских аристократов.
Осенняя кампания войны подходила к своему логическому концу. Все понимали, что дальше будет зима, а значит вести наступления будет слишком сложно, отчего и активность боестолкновений сильно упадёт, а обе стороны банально встанут на своих позициях, стараясь максимально глубоко закопаться в постепенно замерзающую землю. А это значит, что как только снег сойдёт и земля хоть немного просохнет, то война из относительно подвижной теперь станет окопной. Братскому союзу не удалось войти ни на территорию России, ни достигнуть хоть каких-то ощутимых успехов во Франции, вовремя успевшей окопаться не только на своих территориях, но и поддержать бельгийцев в их противостоянии с германскими наступающими частями. Хотя Франции с каждым месяцем противостояния будет становиться всё сложнее и сложнее. В отличие от России, у неё не было значительных ресурсов в пешей доступности, а значит и экономическая ситуация будет ухудшаться. Россия легко могла пополнять человеческие и природные ресурсы, тогда как союзникам по альянсу для этого придётся налаживать сообщение со своими африканскими колониями, а сделать это в условиях тотального морского превосходства противника было не так уж и просто. Да и Африку война тоже стороной не обошла, пусть и характеризовалась куда меньшими темпами. Да, британцы старались захватить куда более разрозненные колонии французов, но их попытка высадиться на Мадагаскар увенчалась крахом и уничтожением четырёх полков на островном берегу.
— Чувствую, что следующий год будет только сложнее. — Показал свою мысль один из офицеров. — Японцы уже покушаются на наши берега. На Дальнем Востоке формируются новые подразделения, но им же придётся остаться на месте.
Да уж, наши первоочередные успехи в этой войне будут сильно подпорчены, если японцы решат перейти на сторону противника. Всё же, у них армия была почти под два миллиона человек, которую они могли направить не только на широкий китайский фронт, но ещё и на войну в американскую часть России, которой и без того приходилось весьма несладко из-за ситуации с британскими владениями на континенте. До прямых столкновений там ещё дойти не успело, но вот действия групп диверсантов сложно было не заметить. Такие группы посылали и русские, и британцы. Они действовали совершенно автономно, нападая на промышленные объекты, солдатские посты и кордоны, группы патрульных. Конечно, действия таких партизан так или иначе старались пресекать, но такая странная война всё же понемногу протекала в Новом Свете.