Великий Князь взял его, поднял — и зал затаил дыхание.
— За новую семью, — произнёс Рюрикович.
Его голос был низким, глухим, как гул колокола перед бурей. Он не кричал, но каждое слово падало, как камень в воду, и круги от него расходились по всему залу, — Пусть ваш союз будет крепким, как сталь, и долгим, как вековые дубы.
Он сделал глоток, и в тот же момент все присутствующие, словно по невидимому сигналу, подняли свои бокалы. Даже те, кто до этого момента не решался пить, теперь спешили присоединиться к тосту.
Когда казалось, что визит Великого Князя завершен, он внезапно остановился у самых дверей. Его мощная фигура развернулась с неожиданной легкостью, и в этот момент из свиты выступил старший камергер, неся на расшитом золотом бархатном подносе некий предмет, скрытый под шелковым покрывалом цвета императорского пурпура.
Тишина в зале стала абсолютной. Даже дыхание сотен гостей казалось приглушенным. Великий Князь медленно снял покрывало, и зал озарился холодным сиянием.
На подносе лежали два предмета, каждый из которых был шедевром ювелирного искусства. Первый — мужской перстень с сапфиром величиной с голубиное яйцо, обрамленный двойным рядом бриллиантов. Камень был необычного глубокого синего цвета, словно вобравший в себя все оттенки северного неба. При малейшем движении он вспыхивал таинственными внутренними огнями, будто хранил в себе саму память веков.
Но второй предмет заставил даже самых искушенных аристократов ахнуть. Это была женская диадема в виде стилизованного дубового венка, где каждый лист был выточен из изумрудов невероятной чистоты, а желуди — из матового золота. Центральный камень — редчайший розовый алмаз — излучал мягкое сияние в лучах многочисленных горящий свечей, напоминающее первые лучи утренней зари.
— Пусть эти украшения, — голос Александра Александровича прозвучал торжественного, — станут символом вашего союза. Сапфир — мудрость и верность. Дуб — крепость и долголетие. Носите их с честью.
Камергер преклонил колено, поднося нам эти сокровища. Когда я взял перстень, его вес оказался неожиданно значительным — будто в мои руки передавали не просто драгоценность, а частицу той невероятной истории, что стояла за человеком, дарящим его.
Едва Великий Князь покинул зал, как началось настоящее паломничество дарителей. Первыми подошли казачьи атаманы, преподнеся нам роскошную шубу из чернобурки, настолько большую, что она могла укрыть двоих. Ее мех переливался синеватыми отсветами, а подкладка была сшита из золотой парчи с вытканными родовыми знаками всех двенадцати войск.
За ними выстроилась процессия промышленников. Их подарки поражали не столько роскошью, сколько практичностью и ценностью: ключи от городской усадьбы в самом престижном районе Москвы, акции на несколько пароходов Волжского флота, даже документы на только что построенный чугунолитейный завод в Донбассе. Каждый из этих даров мог бы сделать человека богачом, но здесь они преподносились как нечто само собой разумеющееся.
Дворянство не осталось в долгу. Князья Голицыны преподнесли сервиз из легендарного «царского» фарфора — тот самый, что делался по спецзаказу только для императорской семьи. Граф Шереметев вручил ларец с фамильными драгоценностями, среди которых выделялась брошь редкой красоты. Даже иностранные послы поспешили внести свою лепту — французский посланник преподнес набор лиможских эмалей, а английский — коллекцию редчайших охотничьих ружей работы лучших лондонских оружейников.
Когда гости начали расходиться, а музыка сменилась на более спокойные камерные мелодии, я в последний раз окинул взглядом этот зал, где всего за несколько часов свершилась не только наша свадьба, но и некий незримый ритуал посвящения. Столы, еще недавно ломившиеся от яств, теперь стояли полупустые. Слуги тихо убирали остатки пиршества. В воздухе витал тонкий аромат дорогих духов, смешанный с запахом обувного воска и цветов.
Но самое главное — ощущение, что сегодня здесь присутствовала сама История. И каким бы богатым ни был наш будущий дом, какие бы сокровища ни наполняли наши сундуки, главным даром этого вечера стало именно это осознание признания со стороны Великого Князя. В ином случае сложно было понять, почему он прибыл с такой помпезностью, одним своим появлением остановив безудержное веселье бесконечного числа гостей.
Последними уходили старые князья. Они кланялись нам с той особой почтительностью, которую аристократы сохраняют только для «своих». В их взглядах читалось нечто большее, чем просто вежливость — признание. Признание того, что с этого дня наш род поднялся на новую ступень в сложной иерархии империи.
Когда зал окончательно опустел, мы с Ольгой остались одни среди этого великолепия. Без слов мы подошли к высокому окну, из которого открывался вид на ночную Москву. Где-то там, за кремлевскими стенами, в своих покоях, возможно, тоже смотрел на звезды человек, изменивший сегодня нашу судьбу.
Глава 13
После свадьбы, несмотря на все мои желания, уехать обратно в Сибирь не получилось — столица держала меня кованными цепями бесконечного списка дел. Москва, этот вечно бурлящий котёл интриг и возможностей, не отпускала так легко, требуя участия в бесконечных приёмах, совещаниях и светских раутах. Мало того, что я понемногу возвращался в работу исследовательского центра «Марс», так и молодая жена, которая, вопреки всем традициям, наотрез отказалась от проведения медового месяца где-нибудь на Лазурном берегу или в швейцарских Альпах, проводила очень много времени в Москве. Её поведение вызывало вопросы не только у меня, но и у всей столичной знати, привыкшей к определённому порядку вещей.
Сначала меня это не интересовало, поскольку, едва переступив порог исследовательского центра «Марс», я оказался погребён под грудой отчётов, чертежей и нерешённых вопросов. Дела, накопившиеся за время моего отсутствия, требовали немедленного вмешательства — от проверки испытаний нового оружия до утверждения бюджета отдела на следующий квартал. Да и потом пришлось потратить много сил для того, чтобы провести анализ всех новоприобретённых активов, которые, зачастую, были разбросаны по стране от Урала до Чёрного моря щедрой рукой гостей, отчего отчёты от управляющих на местах иной раз приходилось ждать по неделе.
— Княже, за дерзость не сочти, но странно себя княгиня ведёт. — заявил Семён, вновь прибывший к моему двору за пару дней до бракосочетания, — Видно по ней, что вольная птица она и сидеть в четырёх стенах имения не собирается, но жена есть отражение мужа. Она едва ли не каждый день покидает дом и возвращается вечером. Я не дворянин, но понимаю, что нехорошие слухи должны пойти и тогда с вами считаться не будут, раз женщину свою в узде держать не можете.
— Семён, мы не по мусульманскому закону Шариата живём, чтобы женщина без мужчины ничего не представляла. Не клепать же мне её цепью к батарее, чтобы она лишь дома сидела. Ольга — женщина образованная. Ей нет необходимости бесконечно в имении время проводить. — я оторвал глаза от журналов с прибылью и посмотрел на сидящего на подоконнике казака, — Или ты другого мнения?
— Другого, княже. Я тебе не как помощник начальнику говорю, а как мужчина мужчине. Высшее сословие от низшего не столь сильно отличается в любви потрепаться языками и пойдут гнилые вести по Москве. Это сейчас ещё не так критично, но когда её дед помрёт, то придётся тебе всеми богатствами семейства руководить, а коль жену твою гулящей назовут, то и особого уважения к тебе испытывать не будут. Так что это не просто семейное дело.
Я посмотрел на казака. Семён был едва грамотным и раньше обладал особенной вспыльчивостью, но людей определять умел и сейчас говорил правильную мысль. Ольга действительно была очень своенравной девушкой с хорошим образованием и едва ли не каждый день, за исключением выходных, покидала мой московский дом примерно в полдень, отправляясь в неизвестном направлении. Со мной совета она не держала и даже в доме старалась не пересекаться, но если подумать, то такое поведение молодой девушки могло насторожить.
— И что ты предлагаешь? Только давай без шуточек и только конкретику.
— Просто проследить. — пожал плечами казак, — Быть может, что мои подозрения беспочвенны и она отправляется в какой-нибудь из столичных «клубов просвещённых девиц». Поговаривают, что среди молодёжной интеллигенции и молодых женщин они сейчас очень популярны.
Слова Семёна засели у меня в голове, как заноза. Как ни крути, а он был прав — слухи в Москве расползались быстрее пожара, и, если Ольга вела себя столь независимо, это рано или поздно бросило бы тень и на меня. Я не был ревнивцем и любви меж нами не было, но репутация в дворянском кругу значила куда больше, чем личные чувства.
На следующий день, ровно в полдень, мы с Семёном уже стояли в тени арок напротив моего же дома, наблюдая, как Ольга выходит из парадного подъезда. Она была одета просто, но со вкусом — тёмно-синее платье без лишних украшений, небольшая шляпка с вуалью, слегка прикрывающей лицо, и кожаный портфель в руках. Никаких признаков того, что она собирается на светский приём или встречу с подругами.
— Видишь, княже? — прошептал Семён, прикуривая папиросу и пряча лицо за воротником шинели. — Ни экипажа, ни сопровождения. Идёт пешком, будто мещанка какая. Странно это для богатой дворянки.
Я молча кивнул. Действительно, странно. Женщина её положения обычно не появлялась на улицах без кареты или хотя бы одной фрейлины.
Мы двинулись за ней, держась на почтительном расстоянии. Москва кипела вокруг — извозчики, торговцы, чиновники, спешащие по делам. Шум города был нам на руку: в этой какофонии звуков наши шаги терялись. Ольга шла уверенно, не оглядываясь, двигаясь настолько быстро, явно показывая, что отлично знала маршрут движения.
Она свернула на Пречистенку, затем на одну из небольших улочек, застроенных доходными домами. Это был не самый бедный район, но и не место, где можно было ожидать встретить княгиню с личным капиталом несколько десятков или даже сотен тысяч рублей.