иков» хотела помочь, а значит и противодействовать им не стоит. Возможно, стоит узнать их идеи получше и уже тогда выносить решение.
— Убирайте оружие. — резко сказал я, но мужчины колебались, — Сейчас же!
Мужчины подчинились и опустили оружие.
— Отныне вы перестанете собираться здесь. Если я смог отыскать вас, то и опричники нисколько не глупее меня. Если хотите и дальше проводить собрание, то сначала покажите мне манифест, а потом решим, что с вами делать. — я посмотрел в сторону окна, где дворник продолжал неспеша сметать пыль в сторону, — В любом случае, это место уже скомпрометировано и больше вам собираться здесь нельзя.
Глава 14
Карета медленно двигалась по московским улицам, покачиваясь на неровностях мостовой, выщербленной тысячами колёс и копыт. За окном мелькали жёлтые огни газовых фонарей, отражаясь в лужах после недавнего дождя, превращая мокрый булыжник в зеркальную мозаику. Тяжёлые капли продолжали падать с крыш, барабаня по кожаной крыше экипажа, создавая монотонный аккомпанемент нашему напряжённому молчанию.
Ольга сидела напротив меня, её стройная фигура, облачённая в тёмно-синее дорожное платье, почти сливалась с тенями в углу кареты. Её лицо было скрыто тенью от широкополой шляпы, но я чувствовал её взгляд — тяжёлый, испытующий, полный немого вопроса. Мы молчали почти всю дорогу, и это молчание было гуще московского тумана. Семён, мой верный казак, понимая, что нам нужно остаться наедине, предпочёл ехать верхом рядом с каретой, изредка покрикивая на кучера, чтобы тот выбирал менее разбитые участки дороги.
— Крест и перекрещённые топоры… — наконец нарушил я молчание, разглядывая эмблему на одной из брошюр, выпавшей из портфеля Ольги. — Интересный вы себе символ выбрали. Крест — понятно, вера, нравственность… А топоры? Это что — призыв к бунту?
— Ты даже не пытаешься меня понять, — сказала жена тихо, но чётко, не поднимая глаз. Её пальцы нервно перебирали кружевной край перчатки, выдавая внутреннее напряжение, которое она так старательно скрывала.
Я перевёл на неё взгляд.
— Понимать что? Что моя жена тайно посещает политический кружок, тем самым подставляя не только себя, но и меня. — Я выдохнул, стараясь успокоить бушующее в сердце недовольство.
— Мы пытаемся изменить страну в лучшую сторону.
— Изменить? — Я сдержанно ухмыльнулся. — Пугая дворников и рискуя оказаться в Сибири? Я бы не рассчитывал на то, что авторитет твоего умирающего деда смог бы сохранить тебя от серьёзного наказания. Узнай внутренняя разведка о том, что вы организовывали политические собрания — и никто бы не смог защитить тебя от тяжёлого наказания.
Она резко повернулась ко мне, и в её глазах вспыхнул огонь.
— Ты видел, как живут рабочие в Москве? Видел их дома — эти гнилые бараки, где по стенам течёт плесень, где зимой дети спят вповалку, чтобы не замёрзнуть?
Я промолчал. Да, я видел. Но в моём мире такие вещи решались иначе — не через подпольные кружки, а через связи, деньги, влияние.
— Ты думаешь, я не знаю о проблемах? — наконец сказал я.
— Знаешь. Но тебе всё равно.
— Мне не всё равно. Но я не верю, что ваши листовки что-то изменят.
Ольга глубоко вдохнула, словно собираясь с мыслями.
— Мы не просто разбрасываем листовки. Мы разрабатываем проекты. Например, строительство доступного жилья для рабочих. Дешёвого, но крепкого. Чтобы у каждой семьи была своя комната, а не одна печь на двадцать человек.
В голове мелькнула мысль. Проект, который мог бы хотя бы временно, но решить проблему критического заселения рабочих в городах. Урбанизация шла по стране семимильными шагами, отчего множество крестьян из сельских земель переселялись в города, пополняя ряды рабочего класса на многочисленных производствах, которые возникали силами как коммерческих, так и государственных инвесторов. Только вот новоиспечённые рабочие жили не в самых приличных условиях. Зачастую это были крошечные комнатушки в подвалах или на чердаках, где по стенам ползла сырость, а зимой на промерзших окнах нарастали ледяные узоры. В лучшем случае — узкая койка, грубо сколоченный стол да пара табуреток. В худшем — «каморка» на двоих-троих, где спали вповалку, сменяя друг друга по графику заводской смены. Общие кухни в таких домах были местом вечных споров, проклятий и редких моментов человеческого тепла. Здесь, у коптящей керосинки, женщины варили скудную похлёбку, а мужчины, вернувшись с фабрики, молча курили, глядя в потолок, закопчённый до черноты. По углам копошились тараканы, а в щелях пола шебуршались крысы. Ночлежки — последний приют для тех, кому не хватало даже на угол. Грязные, пропахшие потом и водкой бараки, где на нарах вплотную лежали люди, словно скот. Здесь не было имён — только измождённые лица, кашель чахоточников и хриплые стоны тех, кого жизнь уже перемолола. Иной раз даже нормальных коек людям просто не хватало, отчего рабочие просто без сил повисали на бесконечной сети развешанных верёвок, на которых люди просто повисали.
— И кто будет строить эти дома? — спросил я, стараясь сохранить нейтральный тон.
— Государство. Если убедить его, что это выгодно.
— Ты действительно веришь, что царь станет тратить казну на строительство? На носу масштабная война, и на такие масштабные траты никто не пойдёт.
— Если не он, то кто? — Голос девушки стал твёрже. — Помещики? Буржуазия? Они только и делают, что выжимают из народа последние соки.
— Твои идеи благородны, — осторожно начал я. — Но опасны. Если бы не я, а полиция ворвалась в ту квартиру…
— Я знаю риски, — перебила она. — Но если ничего не делать, всё станет только хуже. Ты видел, что творится в Риге? На заводах уже начинаются забастовки. Скоро они дойдут и до Москвы.
Я снова замолчал. Она была права — недовольство росло. Но её методы…
— Ты хочешь помочь? — спросил я наконец.
— Да.
— Тогда давай делать это по-умному.
— Не сейчас, Ольга. Сейчас лучше посиди какое-то время в спокойствии. У меня есть некоторые идеи, как помочь твоим планам.
— Чего? — В глазах у девушки появилось такое количество вопросов, моментально возникших в её голове. — Что ты имеешь в виду?
— Не буду рассказывать тебе все детали проекта, ведь если не получится, то не хочу тебя разочаровывать.
Я погрузился в свои размышления. Конец 1950-х. Страна, ещё не остывшая от военного пепла, задыхается от жилищного кризиса. Миллионы людей ютятся в бараках, коммуналках, подвалах — там, где стены пропитаны годами нищеты, а на семью порой приходится три квадратных метра «жилплощади». Власть понимает: так дальше нельзя. И тогда рождается величайший советский компромисс — хрущёвки.
Пусть сейчас не было ещё разрушительной войны, но чем больше становилось в городе населения, тем тяжелее становилась ситуация с приемлемым жилищем, а пока семей нет достойных условий жизни, то и лояльного отношения к властям ожидать не стоит, да и демографическая проблема с ростом индустриализации, в отсутствии нормального жилья, будет лишь ухудшаться.
— Нет уж, Игорь Олегович, раз уже начал говорить, то будьте добры рассказывать до самого конца.
— Пока лишь задумки, но если ты воспользуешься связями своей семьи, то есть возможность действительно реализовать эту идею. Мне нужна целая плеяда конструкторов, строителей, инженеров и архитекторов. Мы оплатим все затраты из собственной казны. Если мои идеи выгорят, то на такой идее мы сможем заработать очень много денег.
Стоит отдать должное моей жене. Несмотря на практически полное отсутствие семейного доверия, она смогла собрать в моём имении два десятка специалистов в строительной сфере из разнообразных коммерческих контор. Уж не знаю, какие обещания она им наплела, но когда через неделю началась разработка «царёвок», как я их назвал, то стало понятно, что Ольгу стоит всегда держать во внимании.
Задача была отнюдь не тривиальной. Массовое строительство хрущёвок началось лишь в конце пятидесятых годов двадцатого столетия, а значит, технологически нас разрывали больше сорока лет — это громадный срок, как для столь скорого на изобретения столетия.
Во-первых, нужно было решить проблему того, что нет возможности поднимать на большую высоту тяжёлые панели, из которых и состоит привычная конструкция фамилии одного генерального секретаря партии, не существующего в этой реальности страны. Фактически, сейчас имелись краны, грузоподъёмность которых достигала необходимых трёх тонн, но они передвигались исключительно на рельсах и применялись всё больше для строительства мостов, но никак не многоэтажных домов. Либо же воспользоваться классическими стационарными поворотными кранами с паровым приводом. Таких кранов понадобилось бы две штуки для строительства параллельно стоящих домов, но это избавило бы от проблем в доставке самих кранов, поскольку потратить три дня на монтаж на месте звучит намного проще, чем присоединение к железнодорожной сети, что потребовало бы громадных финансовых вложений.
Во-вторых, была проблема в основных материалах, которые можно было использовать для возведения самого дома. Не было возможности воспользоваться теми технологиями, которыми обладал Советский Союз, а у меня даже близко не было нужных знаний, отчего пришлось сильно адаптировать итоговый вариант. Фундамент создавался из бутового бетона, сделанного из смеси крупного камня и цементно-песчаного раствора. Несущий каркас создавался из стальных двутавровых балок, а стены — из шлакобетонных панелей с армировкой из стальной сетки. Крыша покрывалась либо рубероидом, либо оцинкованным железом, а отделка оставалась скромной.
Проект был готов через неделю размышлений и один дом. Рассчитанный на пять подъездов, он позволял разместить до шестидесяти готовых квартир. Это могло разместить множество городских семей, особенно учитывая тот факт, что на одной строительной площадке строилось сразу два здания одновременно. Общая же стоимость одного такого здания, без учёта стоимости земли, а временные затраты составляли порядка двух месяцев на два дома сразу.