ну пальцем, — вместо того чтобы заниматься оружием и совершенствованием экипировки наших солдат, сейчас пошли совсем в другом направлении.
Я сглотнул.
— Ваше Императорское Высочество, этот проект…
— Не оправдывайтесь. — Он резко махнул рукой, — Я не упрекаю вас. Напротив — вы доказали, что можете мыслить нестандартно. Но сейчас ваши таланты нужны на другом поприще. Я отнюдь не против, если найдутся меценаты, которые воспользуются своими средствами для строительства новых домов, и всячески буду содействовать в этом.
Александр открыл ящик стола и извлёк оттуда тубус, изнутри которого показался чертёж. Я сразу же узнал его, хотя полноценным чертежом назвать подобное было вряд ли возможно. Всё больше это были выраженные на листе задумки по созданию первых в этом мире бронемашин. Не были прорисованы рабочие узлы, лишь внешний вид машины с очень лёгким пулемётным вооружением.
— Это было найдено в вашем кабинете в «Марсе». Ваш помощник говорит, что вы над этим проектом работали в свободное время, но обещали, что готовый вариант позволит доставлять воинов на фронт в полной защите от снарядных осколков и винтовочных пуль.
— Не только. При надлежащем качестве дороги — возможно, на таких машинах будет ещё и атаковать. Правда, с учётом всей навесной защиты максимальная скорость такой машины вряд ли будет превышать тридцати километров.
— Этого достаточно. Считайте, что отдельным моим приказом вы направляетесь на создание отдельной группы по транспортному вооружению.
— А как же…
— Отдел стрелкового вооружения переходит под юрисдикцию Мосина. К нему на усиление был передан конструктор Токарев и ваш бывший помощник Григорий. Они справятся, а ваше внимание должно быть переключено сюда. — Палец великого князя уткнулся в мой чертёж, — Через неделю вы должны будете встать во главе нового отдела. Нужны лучшие идеи.
Разговор продолжался ещё час. Я отвечал на вопросы, делился мыслями, делал предположения. Но в голове крутилась только одна мысль: Ольга будет в ярости.
Когда аудиенция закончилась и я вышел в коридор, меня ждал Семён.
— Ну что, княже? — спросил он, закуривая папиросу. — Похвалил наш проект?
Я сухо усмехнулся.
— Похвалил. И закрыл.
— Как так?
— Война, Семён. Она важнее рабочих кварталов.
Он хмыкнул.
— Ну что ж… На безрыбье и пулемёт — рыба.
Мой личный автомобиль плавно катил по московским улицам, его мощный двигатель почти не шумел, лишь глухо урчал где-то под капотом, словно довольный зверь. Я откинулся на кожаном сиденье, глядя в окно на мелькающие фасады домов. После встречи с Великим Князем в голове стоял тяжёлый гул — смесь усталости, разочарования и тревожных мыслей.
За окном проплывали сначала богатые кварталы с их особняками в стиле модерн, затем — более скромные купеческие дома, а потом, когда мы свернули к окраинам, начались те самые рабочие районы, где ютились те, кто крутил шестерёнки имперского прогресса.
Странная ирония. У меня получается разрабатывать сложные оружейные механизмы, но не в силах продавить княжескую волю, чтобы хоть немного, но исправлять несправедливость, а проблем в гражданской жизни страны было прилично.
Мысли потекли бурной рекой после разговора с великим князем. Первое, что пришло в голову, так это огромные проблемы в деревне. Порядка семидесяти процентов жителей России до сих пор проживали в селе. Это была настоящая Россия, что кормила всю империю. За время жизни в этом мире я проживал в своих имениях, а потому прекрасно понимал, как живут самые простые крестьяне.
Фактически, главным бичом крестьянства было сильное малоземелье. Пусть земледельцы были свободны уже давно, но большая часть земли продолжала находиться в расположении аристократии, богачей и казачества. Часто многим приходилось арендовать землю, если не было возможности выбить себе дополнительные земли от крестьянских общин, а государство всё равно требовало налоги, несмотря на возможный неурожай.
Вдобавок к малоземелью выходила на первую роль ещё и техническая отсталость. В то время как немцы, англичане и французы использовали паровые и дизельные молотилки, новые удобрения, наши крестьяне продолжали пахать ручными сохами или использовали животных для этих целей, как-то было ещё при первых Рюриковичах. Только лишь крепкие крестьянские, так называемые «кулацкие» хозяйства могли себе позволить моторизировать выращивание, закупая технику на столичных и новоархангельских заводах.
Отдельным крестьянским семьям выживать становилось всё сложнее. Те, кто не смогли в своё время устроить свои хозяйства, сильно уступали частным фермерским хозяйствам и даже проигрывали крестьянским общинам, способным вскладчину делать инвестиции. Некоторые просто продавали свою землю за бесценок и либо устраивались к кулакам в качестве батраков, либо уходили на заводы в город.
Кто-то пытался переселяться. Проблему малоземелья решали малыми переселениями народа из привычных земель в Сибирь и даже Америку. Многие, продав свои небольшие земельные наделы, перебирались в иные регионы, уже на месте понимая, что земля неосвоенная, климат жестокий, инфраструктура нерабочая и помощь от местных властей помощи знать не стоит.
Машина проехала мимо группы мужиков, бредущих по обочине. Одежда поношенная, лица усталые. Скорее всего, шли на сезонные работы — в ту самую Москву, которая так блистала куполами и витринами.
Рабочим было не легче. Если на своих фабриках я старался обеспечить людей вменяемыми условиями жизни, то у остальных фабрикаторов такого милосердия к рабочим не было. Я видел, где жил пролетариат — длинные бараки с двухъярусными нарами, где вповалку спали двадцать-тридцать человек. Никакой вентиляции, сырость, вши. А рядом — заводы, дышащие ядовитыми выбросами. Средний срок жизни такого рабочего — лет сорок. Если не умрёт раньше от чахотки или другой тяжёлой болезни, которые во множестве ходили по индустриальным городам со страшно плотной застройкой.
Фабриканты держали людей на коротком поводке. Хочешь жить в городе и содержать свою семью с многочисленным выводком детей? Хочешь жильё? Работай на заводе, и уволиться не сможешь. Задержали зарплату — жди, когда её милостиво выдадут. А если в профсоюз попытаешься пожаловаться, то могут и вышвырнуть, ведь у владельцев фабрик везде есть свои соглядатаи. Больничные? Несчастные случаи? Пенсии? Смешно. Рабочий для многих лишь расходный материал — как погибнет, так и заменить не жалко.
Вот и выходила взаимосвязь проблем. Крестьяне бегут в города, потому что в деревне ждёт голод от неурожая. В городах их ждёт каторжный труд, а те, кто остаётся в деревне, должны теперь кормить уехавших. Замкнутый круг.
Кабинет в нашем московском особняке был залит мягким светом настольной лампы. За окном уже сгущались сумерки, окрашивая город в сизые тона. Я стоял у камина, потягивая коньяк и наблюдая, как языки пламени отражаются в хрустальном бокале. Дверь открылась без стука — только Ольга позволяла себе такое.
— Ты вернулся, — произнесла жена. Её голос был ровным, но я не знал эту интонацию — за внешним спокойствием этой девушки скрывалось сильное напряжение.
— Да.
Я повернулся к Ольге. Она стояла в дверном проёме, одетая в простое серое платье, без особенных украшений, если не считать серебряных серёжек, поблёскивающих в свете ламп. Руки девушки были сцеплены перед собой так крепко, что костяшки побелели до белоснежного цвета.
— Ну? — Ольга, взволнованная, сделала скромный шаг вперёд, — Что тебе сказали?
Я вздохнул и поставил стеклянный бокал на каминную полку.
— Он похвалил проект. Назвал его очень перспективным.
— И?
— И сказал, что у государства нет никаких свободных денег для того, чтобы сейчас вкладывать в такие масштабные проекты.
Ольга замерла. Я видел, как по её лицу пробежала тень — сначала недоумение, затем догадка, и наконец — холодное разочарование. Мне даже показалось, что слеза навернулась у неё на щеке, но характер княгини был слишком сильным, чтобы пойти на такое послабление и показать свою нерешительность.
— То есть похоронил.
— Не стал бы так говорить. Он позволил воспользоваться собственными средствами или поискать меценатов, которые будут способны вложиться в строительство таких «царёвок». Даже пообещал помогать с землёй для строительства, но придётся собственными силами обходиться.
— Пока люди продолжают жить в трущобах, — её голос дрогнул. Она резко отвернулась и подошла к окну, сжимая подоконник пальцами. — Я так и знала.
Я наблюдал за её профилем, освещённым мерцающим огнём камина. В её глазах стояли не слёзы — нет, Ольга не из тех, кто позволяет себе плакать. Но в них читалось нечто худшее: горькое понимание того, что система сильнее любых благих намерений.
— Ольга, — я сделал шаг к ней. — Это не конец.
— Нет? — она резко повернулась ко мне. — Тогда что это? Ещё одна красивая идея, которую закопали в бюрократических отчётах?
— Мы можем продолжить без государства.
Она приподняла бровь.
— Ты хочешь сказать…
— Я готов финансировать строительство таких домов из личных средств. Пусть не в масштабах всей Москвы, но хотя бы несколько зданий в год. Даже с добычи от нефтяных вышек мы можем строить хотя бы по десятку домов в год, но сильно спешить мы не должны. Есть очень серьёзный шанс того, что против нас тогда выступят большие строительные компании, но полтысячи домов при поддержке властей землёй…
Она смотрела на меня, словно проверяя, насколько я серьёзен.
— Ты… действительно хочешь этим заняться?
Я подошёл ближе.
— Ты была права. Людям нужно достойное жильё. Если государство не хочет это дать — значит, мы сделаем это сами. Всё же, раз у нас есть средства, то возможно возводить нормальное жильё.
Она медленно выдохнула.
— Спасибо, — прошептала она.
Но я знал, что этого недостаточно.
— Есть ещё кое-что.
— Что?
— Великий Князь снова привлекает меня к работам в «Марсе». Военные проекты.