Конгениально!
Виктор Иванович, который читал сей опус, устроившись у меня за плечом, ржал, как лошадь, со смаком декламируя особо вкусные места, и тут же вставляя в них свои ехидные комментарии.
А вот мне вдруг стало не смешно.
Скажу больше того — этот агроном, как узкий специалист, в чём-то даже прав и его рассуждения были основаны на длине того поводка, дальше которого он уже вступит в область вопросов, находящихся вне его компетенции.
Русский крестьянин хитёр и изворотлив. Его жизнь к этому приучила. Недостаток образования и ширины кругозора народ компенсирует смекалкой и житейской мудростью. И ради непонятной и ненужной ему идеи мужик жилы рвать не будет.
Кому охота горбиться на неоплачиваемой барщине?
Положа руку на сердце, я бы и сам поломал к чертям собачьим все эти приспособления, чтобы не кормить овода и мошку весь световой день.
Нет, принудительный рабский труд своё отжил.
И агроном не прав. Дело вовсе не тупом крестьянине, а в отношении к нему.
Но одна только мысль о том, что крепостным крестьянам надо платить за труд вызовет целую революцию в обществе. Почище той, бестолковой, которую попробовали чванливые декабристы изобразить. Они, по сути, пытались стать проводниками буржуазной революции, представляя себя первыми среди равных.
Глава 10
Карета от Святогорского монастыря неспешно тащилась в сторону Михайловского. На козлах сидели Григорий Фомич с теперь уже со своим неизменным помощником Прошкой.
Да я как-то и не против того, чтобы Поползень Гришке помогал. С лошадьми парень ладит, да и с Гришкой они как-то смогли сродниться. Глядишь, и научится пацан каретой управлять, да Григорий его коновальскому делу немного обучит.
За каретой плелась савраска монашка, а рядом со мной сидел её владелец, брат Афанасий.
На самом деле Афанасий никакой не монах, и даже не послушник — он вообще к церкви не имеет никакого отношения. Как мне объяснил отец Иона, парень оказался у ворот монастыря пару лет назад вместе со своей кобылкой, не знающий ни имени, ни отчества. Ну, а церковь, увидев убогого, дала Афанасию имя, кров и еду за его посильный труд на благо монастыря.
— То есть, над Афанасием крепости нет? — уточнил я у настоятеля монастыря, после того как отстоял утреннюю службу в церкви, а игумен, проведший её на амвоне, закрывал своё Богослужебное Евангелие.
— Даже если и есть, то кто такого убогого искать будет? — услышал я в ответ.
Так-то отец Иона прав — хворые да убогие крепостные мало кому нужны. Разве что в заклад сгодятся, да и то чтобы заложить «душу» в Опекунский Совет, нужно чтобы человек был с землёй и учтён в ревизских сказках, которые постоянно уточняются. Так что, скорее всего Афанасия «списали» давно, объявив мёртвым или беглым, чтобы подушную подать не платить. А может парень и вовсе не крепостной, а какой-нибудь мещанин — такого тем более никто в розыск не объявит.
— Князь, давай не будем ходить вокруг да около. Монастырю от Афанасия проку мало, а твой интерес к нему я прекрасно понимаю. Так что возьми парня к себе в услужение, — неожиданно заявил святой отец. — Положи ему за службу копейку-другую, да не дай с голоду пропасть.
— Не обещаю, что будет спать на шелках, и каждый день кушать шоколад, но точно не обижу, — получил я одобрительный кивок от священника и посмотрел на Афанасия, который стоял метрах десяти от нас и разглядывал иконы у стены, находящиеся в деревянных киотах.
— Афанасий, — подошёл я к парню, рассматривающему икону Умиление Пресвятой Богородицы, — Пойдёшь ко мне в работники?
— Пойду, если лошадь мою позволишь с собой взять, — не отрывая взгляд от иконы, ответил парень.
— Конечно, позволю. К тому же у меня коновал есть. Если что, то он твою савраску и посмотрит, и полечит, коли нужно будет, — пообещал я теперь уже своему работнику.
Так и появился у меня первый наёмный работник.
Сказать по правде, я не ожидал, что с Афанасием всё так просто сложится и предполагал, что игумен начнёт мне руки выкручивать. Но то ли так звёзды сошлись, то ли моё скромное пожертвование на монастырь в размере пятидесяти рублей ассигнациями поспособствовало тому, но парня отпустили, не чиня препятствий.
Жаль, конечно, что Афанасия не было со мной во время поездки в Велье, но так уж сложилось. А с другой стороны, когда бы мне было колодцы искать. С утра окрестности осмотрели, и почти сразу после обеда домой направились. Единственное что я успел, так это в пару дворов зайти, что были рядом с помещичьей усадьбой, да и то только потому, что к ним пройти можно было, не утонув по уши в грязи.
Первое хозяйство оставило тяжкие впечатления. Вроде и прибрано в доме, а видно что мужской руки не хватает — крыльцо сгнило, ставня на окне болтается, того и гляди отвалится. Да оно и понятно — живут в доме старик и дочка-вдова с двумя девчонками-близняшками лет десяти. Посмотрел я и на небольшой огород за домом.
— Что сажаете? — спросил я хозяина, заметив, что урожай убран, и кое-где на земле были видны следы костров, в которых жгут ботву.
— Дык картофель садим, барин, — близоруко щурился на меня старик. — Ещё немного лучку, да свёклу с репой.
— По грибы-то ходите? А то, вон у вас какие леса в округе.
— А как же не ходим, барин. Конечно, ходим. Внучки кажный день летом в лес бегают, а то и по два раза. То грибов принесут, то ягод.
— Не боишься внучек одних отпускать? А ну как волки нападут или заплутают дети?
— Что ты, барин, — замахал рукой старик. — У нас поблизости разве что лисы да зайцы остались. Волков давно не видели. Да и не одни ребятишки бегают, а гурьбой.
Тут подул слабый ветерок и с соседнего огорода послышался странный треск, а затем и вовсе под свист и улюлюканье детворы в воздух поднялся небольшой бумажный змей с кумачовой лентой вместо хвоста.
— Это кто у вас тут такой затейник? — поинтересовался я у деда, наблюдая за змеем, взлетевшим уже метров на двадцать.
— Да это Стёпка Еремеев детишек сельских балует, — проводив мой взгляд в небо, ответил старик. — Хороший парень. Рукастый. А уж пацанва в нём души не чает. Он им то вертушек наделает, то кораблики настрогает, то ещё чего удумает. Жаль вот только — круглый сирота. Считай года два как одного за другим мамку да папку с сестрёнкой похоронил.
Змей продолжал парить в небе, а мне стало интересно, что за шум раздаётся с участка сироты. Уж очень он мне знакомым показался. Каково же было моё удивление, когда обойдя кусты смородины, служащие своеобразным забором между огородами, я увидел понатыканные по всему участку деревянные вертушки.
Помню, будучи пацаном, я гостил у дяди в деревне, и он мне ради забавы выстругал ножиком двухлопастной винт. Затем раскаленным докрасна гвоздём проколол его по центру и прибил к торцу рейки. С другой стороны этой же рейки мелкими гвоздиками прибил хвост из картонной обложки от старой книги, после чего закрепил получившийся флюгер на торец черенка от швабры. Эх, и носился я по улице с этим флюгером — вся живность по дворам разбегалась, услышав шум винта. Стоит добавить, что в огороде дяди подобные вертушки отпугивали птиц от виктории и клубники лучше любого пугала.
Детвора, заметив моё появление, затихла, а пацан лет пятнадцати начал скручивать бечеву на мотовилу.
— С пернатыми борешься? — кивнул я на утыканные в землю флюгера, точь-в-точь похожие на те, что были в моём детстве.
— С ними, окаянными, — кивнул паренёк и подобрал с земли упавшего змея. — Не успел на зиму в сарай занести. А ты что-то хотел, барин?
— Почём знаешь, что я барин? — удивило меня подобное обращение из уст столь молодого человека.
— Ну как же не барин, если сапоги добротные, одежда их хорошего сукна, да шляпа на голове непонятного фасона? — заметил пацан.
— А в дом свой меня пригласишь? — напросился я в гости. — Тебя ведь Степаном величают?
— Степан Ильич, — важно представился парень.
Мне вдруг захотелось схохмить и представиться «Царь, просто царь», но вовремя одумался — за такие шутки можно на курорт в районе Байкала загреметь. Кто его знает, а вдруг настоящему царю в тех краях начинающих артефакторов не хватает.
— Князь Ганнибал-Пушкин, — представился я в ответ.
— Ого, целый князь,– протянул Степан, — Уж простите, Ваша Светлость, не признал. Мы деревенские не каждый день видим титулованные лица.
— Я смотрю, ты и на язык остр, — ухмыльнулся я, — Так что с домом? Покажешь?
— А чего бы и не показать, если просят,– пожал плечами парень, — Пожалуйте за мной, Ваша Светлость.
В отличие от предыдущего хозяйства, дом Степана визуально был в относительном порядке, но здесь не доставало женского участия. Вроде всё на месте, а чего-то не хватает.
— Степан Ильич, а чего ты соседям по хозяйству не поможешь? — стало мне интересно, как тут выстраиваются отношения. — Ты бы им дома что-нибудь починил, а они в твоём порядок навели бы.
— Порядок я и сам наведу,– вдруг погрустнел пацан, — А к соседям не хожу, потому что соседка своих дочерей мне сватать пытается, а они дуры. Попросила б нормально помочь — помог бы и слова не сказал и взамен ничего не спросил бы, так нет, ей приспичило одну из своих дочек за меня выдать, словно других парней в округе мало.
М-да. Как-то не сошёлся Степан с соседкой в семейном вопросе. Бывает.
Оглядев избу, я заметил у окошка шахматный столик, который был здесь явно чуждым. Просто представьте себе посреди простой пусть и добротной деревянной мебели круглую лакированную столешницу на массивной резной ножке, по центру которой набрано из шпона шахматное поле. Я примерно такой стол, только не шахматный, у Петра Абрамовича видел.
— Откуда такое чудо? — поинтересовался я, подойдя к окну. — Такой работе место как минимум во дворце какого-нибудь богатея. Сам делал?
— С отцом покойным вместе, — ещё больше погрустнел парень.
— А своим есть чем похвастать?
— Нардами разве что, — открыл Степан сундук, что стоял в углу и достал лакированную коробку.