— Доходный дом Лапиной. Через две улицы отсюда, — блеснул капитан замечательной памятью и знанием горожан.
Поблагодарив Зуйкова, я подозвал официанта.
— Записку в дом Лапиной есть с кем отправить? Заплачу.
— Найдём-с, не извольте сумлеваться.
— Тогда принеси-ка мне бумагу и перо с чернилами. Записку напишу, — отправил я халдея за письменными принадлежностями, что не вызвало у него никакого удивления.
Агроном Болотников явился минут через сорок и неуверенно топчась у входа в зал, подозвал официанта, который и указал ему на мой стол.
— Ваше Сиятельство?
— Присаживайтесь, Модест Ипполитович. Что-нибудь заказать для вас? Разумеется, за мой счёт, — пригласил я смущающегося субтильного мужчину лет этак тридцати пяти, одетого довольно прилично и опрятно.
— Благодарю, но я только что отужинал, — осторожно присел агроном на самый краешек стула.
— Тогда предлагаю немного выпить. Вино здесь весьма неплохое, а мне как-то образом хочется отблагодарить вас за великолепный отчёт по Вельской волости.
— Вас не смутило, что он был грустным?
— Вовсе нет. Каждый должен заниматься своим делом, — поднял я свой бокал, подождав, когда и ему нальют.
— Вы считаете, что я занимался не своим? — напрягся Болотников.
— Вы — учёный, а не погонщик сиволапых крестьян, которые поколениями научены разным хитростям, позволяющим избегать тяжести барщины. Каждый должен заниматься своим делом, а разборки с крестьянами — вовсе не ваша сильная черта, — слегка исказил я своё видение ситуации, отражённой в отчёте агронома, — Вот скажите мне, насколько выгодно окажется внесение калийных удобрений в почву?
— Сами посудите, — уже гораздо уверенней почувствовал себя Болотников, понимая, что он выступает в роли консультанта, более того, он был польщён тем, что его многостраничный труд хоть кто-то прочитал с вниманием, и вник в его трудности, — Пуд германских калийных удобрений, надобных на одну десятину, у нас стоит порядка от пятнадцати до двадцати рублей серебром, при этом можно уверенно рассчитывать на прирост урожая в одну пятую.
— А теперь попрошу более предметно, — дал я знак халдею, чтобы он обновил нам бокалы, — На примере той же ржи. Что мы получим на выходе?
На самом деле, уже на этом моменте я слегка офигел от цен немецких производителей. Верхнекамский калий мне обойдётся около рубля за пуд. По крайней мере, так мой тульпа рассчитал, да ещё заявил, что взял с запасом. Выходит — немцы нас просто грабят!
— Четверть ржи сегодня продавали за десять рублей серебром, — поставил Болотников свой пустой бокал на стол, — Изрядно подорожала. В газетах пишут — голод грядёт.
А у меня траблы. Даже Виктора Ивановича переклинило. Ещё бы. Попробуйте пересчитать пуды в шестнадцать килограммов, в четверти, которые чуть больше пятидесяти семи, а потом в уме вывести среднюю цену на рожь и прикинуть как отразятся вложения в удобрения на ценах прироста урожая.
— Так. Стоять! — остановил я потуги тульпы, лишённого калькулятора, — Агроном про голод сказал. Это правда?
— Ещё какая. Даже Император со всем двором из Питера в Москву сбежит, опасаясь голодного бунта. По всей Европе неурожай который год из-за взбрыкнувшего вулкана. А русские дворяне рады — радёхоньки, что у них любое зерно покупают и за границу везут. Что самое обидное — почти все деньги в Парижах и Баден-Баденах они и прогуляют, почти ничего стоящего на них не купив.
— И зерно к весне раза в два в цене поднимется? — вполне логично предположил я, опираясь на собственный опыт.
— Кое-где и больше, чем в два, — не сразу ответил тульпа, проверяя мои догадки.
— Модест Ипполитович, а не хотели бы вы со мной поработать, но чисто по своей специальности. С вас рекомендации по культурам и почве, а уж как они будут выполнятся, то моя забота. А что жалованья касается, то я готов предложить вам в полтора раза больше, чем вы на государственной службе получали, но при условии столь же полных и понятных отчётов, как тот, с которым я ознакомился, — поспешил я расстаться с агрономом, человеком безусловно мне нужным и полезным, но в этот момент времени, далеко не главным.
Запах сверхприбылей всегда меня манил своей едва ощутимой ноткой пряной остроты, но я её очень тонко чувствовал. Иначе бы я в прошлой жизни не стал олигархом.
Я порой в такие рискованные инвестиции очень крупно вкладывался, что мои знакомые по гольф — клубу лишь вслед мне у виска крутили. Зато потом их кислые рожи долго радовали мне душу. Признаюсь — я эти фотографии коллекционировал, но никогда никому не показывал, кроме своего друга Магната. Он был на моей волне и прекрасно понимал, что и кто, и какие фирмы стоят за той или иной недовольной рожей. Так что лишь его я мог позвать в ценители своей коллекции.
Глава 17
Накануне, расставаясь с казачком у моего дома, мы договорились закончить осмотр поместья его барина на следующий день. В принципе, и того, что я уже нашёл для помещика с головой хватит и еще останется, но я хотел бы проверить всё досконально. Тем более, что есть возможность на халяву увеличить и клиентскую базу, и продажи перлов, пусть даже с дисконтом. Казачку велел ничего барину не говорить, мол, не понятно пока ничего. Ну, а ближе к обеду второго дня тот сам к нам приехал.
С помещиком Кононовым мы встретились буквально перед воротами его усадьбы. Не утерпел, любопытный. Пользуясь хорошей погодой, решил на коляске до своего имения прокатиться. И очень кстати.
— Павел Силантьевич, вы решили к нам присоединиться? — подъехал я к его коляске на Орлике, с которым у нас нашлось полное взаимопонимание.
— Не смог дома усидеть. Да и что там делать в такую погоду, — не стал скрывать помещик своего любопытства.
— Тогда признавайтесь — что вы про лечебный перл надумали? Нашёл я у вас подходящий колодец. Почти рядом. Если желаете — и полчаса не пройдёт, как вы станете обладателем весьма неплохого перла, который будет даже получше того, что у меня для Петра Абрамовича вышел. И недели не пройдёт, как результат очевиден станет. Про все болячки забудете! — одобрительно похлопал я по шее Орлика, который прядая ушами, спокойно стоял рядом с коляской, лишь изредка пофыркивая.
— Я вижу, нашли вы с моим любимчиком взаимопонимание, — оценил Кононов поведение рысака с каким-то ревнивым сожалением.
— Ещё как нашли. Даже купить его готов немедля, если цену справедливую назовёте, — давно уже подстроился я под местную речь, стараясь не перебарщивать со слишком уж старинными оборотами, что мне, как столичному жителю, было вполне простительно.
— Даже пятьсот рублей серебром не пожалеете? — вопросительно прищурился помещик.
Хех. В пятьдесят раз дороже, чем за справную крестьянскую лошадку? Я уж хотел было возмутиться, но после короткой проповеди от тульпы, передумал. Иногда Виктор Иванович умеет быть крайне убедительным. Если рассматривать Орлика, как инвестицию, то уже года через три-четыре рысак себя полностью окупит. Конь в самом расцвете сил. Только успевай к нему приличных лошадок на случку водить, а уж он не подведёт.
Дончаки не дончаки, а справные жеребятки могут выйти, если кобылок с умом подобрать.
— Не вопрос. Считайте, что со стоимости перла я вам две тысячи ассигнациями готов списать. Но тогда и в договоре мы с вами пропишем не пятнадцать, а тринадцать тысяч.
Вот оно, наше крохоборство. Не любим мы, русские, налоги платить. Собственно, зачастую по делу, так как порой видим, как бездарно эти деньги разбазариваются, а то и вовсе разворовываются.
Понятно, что Императрице я лишнего пошлю, а казне и отчислений от официальной части договора достаточно. А что коня касается, так мы с Кононовым сговорились, что он подарил мне его на радостях. К счастью, чиновники этого времени ещё не додумались подарки налогами облагать.
Так что вернулся я в Псков уже на собственном жеребце, и даже круг дал по своему огромному двору, чтобы все кто успел, сумели полюбоваться и посмотреть на стати рысака.
Судя по лицам, прилипшим к окнам, мою проездку успели оценить по достоинству.
— Григорий, Орлика я купил, — спрыгнув с коня, бросил я поводья подбежавшему кучеру, — Обихаживай его, как своих красавчиков.
— Ой любо, барин! Годный дончак! Но выгуливать его вам часто придётся.
— Соседка у меня своих коней сама по кругу на корде гоняет, — вспомнил я про Прасковью Александровну Вульф, хотя уже сейчас, про Осипову — Вульф.
Наверняка уже вышла наша милфа из Тригорского замуж повторно, и теперь приличную супругу из себя изображает.
И я искренне желаю ей счастья. На удивление умная и верная женщина, когда-то принявшая Пушкина, как собственного сына.
— Дончаку круга может не хватить, — оглаживал Григорий рысака, на что тот реагировал удивительно спокойно и даже благостно, — Простор ему нужен. И хотя бы пяток-другой кобылок молодых.
— Решим, — отмахнулся я, даже мысленно не желая признавать, что совсем недавно приобрёл себе ещё одну личную проблему.
Так-то — это мило. Когда ты заводишь себе собачку или кошечку, то вовсе не думаешь о том, что связываешь с ними свою жизнь. Первое понимание приходит, когда надо оставить дом, хотя бы на неделю, но в доме есть питомец. И ладно бы это кошка, про которую можно договориться с соседкой, а если это здоровенный конь, полный жизни, жажды к движению и страсти к кобылкам?
— Не брошу, не переживай, — в свою очередь погладил я рысака по морде, взъерошив ему жёсткую шерсть на храпке.
В ответ конь лишь влажно вздохнул, доверчиво покосившись на меня глазом.
Всё они понимают. И конь в моё обещание поверил. Без проблем позволил Григорию увести себя в ещё не восстановленную толком конюшню при нашем доме.
Там, среди запаха свежего сена и едва слышимого шёпота старых досок, я уже видел тень будущего — конюшня снова оживёт, и жизнь в ней зашумит, как и прежде.
— Григорий Фомич, а что если Орлику сделать усиляющий перл? — Поинтересовался я у кучера, когда он вышел с конюшни. — Намного он резвее станет?