Совсем другое дело лихач. У того и лошади на загляденье, и экипаж на солнце блестит. Если сани, то обязательно резные да покрытые лаком, с плетёным задком и медвежьей полостью, то бишь медвежьей шкурой, чтобы в морозы в неё кутаться. Если же коляска или карета, то самые шикарные и поистине для барской езды. Лихач обычно стоит на бирже или около своего угла и меньше, чем за рубль может и не повезти. Обычно таких извозчиков нанимают на день, а порой и ночь. Средний ценник в день за карету четвёркою двадцать рублей ассигнациями.
Так что я не очень переживал за транспорт до Павловского и обратно. Как и говорил сестре, на Калинкинской площади лихачей пруд пруди, а от нашего дома до этой стоянки экипажей пять минут ходьбы. Я не гордый, мне не трудно пройти полверсты, в отличие от некоторых дворян, которым гонор не позволяет пешком сходить даже к соседу через дорогу.
— Саша, Ольга, где вы были? — встретил нас Лёва в дверях. — Я устал вас ждать.
— Что-то случилось, Лев Сергеевич? — с тревогой в голосе спросила сестра.
— Проходите к Саше. Сейчас всё узнаете, — заговорщицки ответил брат и умчался в сторону моей комнаты.
— Стихи он новые сочинил,– пояснила мне по пути Алёна Вадимовна,– Как с пансиона пришёл, так из комнаты не выходил. Не одну строку переписал. О чём написано не скажу — сам сейчас всё услышишь.
И правда, стоило нам с сестрой войти в комнату, как брат взял с моего стола лист бумаги начал вслух читать:
— Река, как время, неподвластна
— Уносит свои воды вдаль.
— Уходят годы, жизнь прекрасна
— Лишь расставания печаль
— Порой бередит наши души
— И каждый поворот реки,
— Как измененья линий судеб,
— Как лист, теченью вопреки
— Гонимый ветром своенравно
— Не зная, где найдёт приют.
— Летит себе чрез реку плавно.
— Его друзья не предают.
— Это тебе навеяла моя дуэль с Кюхлей? — посмотрел я на брата. — Лёва, порой люди совершают глупости, за которые им потом стыдно. Думаю, и Вилли сейчас о многом сожалеет, но я не считаю его предателем. Да порой он ведёт себя невыносимо, но такой уж он есть. Послушай, Лёва, а у тебя нет стихов менее философских и повеселее? Мы сегодня с Ольгой такое дело провернули и поэтому хочется услышать чего-то такого лёгкого и беззаботного.
— Сейчас, — умчался брат, почти тот час же вернулся со своей тетрадью и начал её перелистывать, — Вот. Недавно сочинил. Слушайте:
О! Чу! С утра было виденье.
С Невы в тумане шум умолк
В окно я глянул на мгновенье
А там стоит косматый волк!
Ужасен, зубья так и скалит
Когтя с охотой низ окна
Я проморгался — Ринг шакалит
Изображая кошмар сна.
— Ну, рассмешил, брат, — утирая слёзы, только и мог я выдавить из себя, как в комнату примчался щенок.
— И ты здесь, Рингер? — вновь зашёлся я смехом,– Услышал, что про тебя речь идёт и решил проверить?
— У меня тоже кое-что есть, — заявила, отсмеявшись, Ольга и вышла из моей комнаты, чтобы через минуту вернуться с листом картона в руке.
— Вот. Тоже, как ты говоришь, навеяло, — протянула сестра мне рисунок.
На переднем плане акварелью были изображены мы с Кюхлей, целящиеся друг в друга из дуэльных пистолетов. Между нами на фоне покосившейся деревянной часовни стояли Дельвиг, Пущин и доктор, а рядом в плечо Бакунина лицом упёрся Корсаков.
Странно, осину с вороньём я хорошо помню, а часовню не приметил.
— А что скособоченное строение означает? — поинтересовался я у Ольги.
— Все мы под Богом ходим, — пояснила сестра. — И если всех крестят под крестами, то не каждому после смерти суждено лечь под них на отпевание.
— Если краски и картон кончатся, дай мне знать, — попросил я Ольгу, разглядывая рисунок, — У тебя определённо талант. Так верно выражение лиц передать — то дорогого стоит.
Павловский дворец не самый большой из мной увиденных, но пожалуй, один из самых ухоженных, так как Императрицей, немкой по рождению, он поддерживается в образцовом состоянии. За ворота, во внутренний двор нашего извозчика не пропустили, так что пришлось нам с сестрой топать до дверей пешком.
Наверняка, не сообрази я вовремя, и не обратись к бабушке за советом, меня бы охрана и в ворота не впустила, невзирая на мой новый титул, а так, посетил секретаря Императрицы в Зимнем дворце, и ву-а-ля, через три дня получил приглашение на «короткую беседу вместе с сестрой».
Заинтересовать Императрицу было несложно, пара намёков на наше соглашение и обещание преподнести ей приятный сюрприз. И никаких деталей! Сообщил лишь, что с собой собираюсь привезти сестру, «чтобы в дальнейшем безотлагательно и со всем тщанием и прилежанием исполнять взятые на себя обязательства». Великий русский канцелярский язык — вроде всё сказано, но попробуй разберись, что именно! Умеет чиновничья братия порой такое завернуть, что впору просить перевести с русского на русский, чтобы понять, что же они хотели сказать.
Вот и я пошёл по тому же пути. Императрица — прежде всего женщина, а дамам свойственно любопытство. И это сработало!
В довольно минималистски обставленной гостиной нас продержали недолго, всего-то полчаса. За это время важный дворецкий через одного из слуг вызвал другого, через кого и передал о нашем прибытии.
Куда уж тот ходил, непонятно, но он явно не слишком торопился, справедливо рассудив, что ему же и придётся нас провожать, так что набегаться он успеет.
Так оно и вышло. Мы прошли дворец насквозь, ведомые нашим провожатым, и из внешнего двора попали в замечательный парк, с полноводным каналом и красивыми каменными мостками над ним. Там слуга не остановился, более того, чуть добавив хода он повёл нас через один из мостиков за канал, по отлично устроенной каменной дорожке. Я, издалека узрев изящную ротонду со множеством колонн, хотел было указать на неё сестре, но тут слуга резко сменил направление и мы свернули вовсе в другую сторону.
— Огород! — с изумлением выдохнула Ольга, когда мы вышли из-за зарослей кустов роз на обширную поляну, где десятки, а то и сотни грядок выстроились в безупречном порядке, как гвардейцы на плацу, — Я что, шила платье для огорода⁈
Хм, ну так-то, да. Огород. Кочаны капусты, самого разного цвета и величины, растущие на множестве грядок, с цветами никак не перепутаешь.
— Её Императорское Величество давний и признанный селекционер, — снизошёл до нас провожатый, — А здесь собраны не только лучшие европейские образцы, но и итоги её многолетних трудов.
Мария Фёдоровна нашлась в неприметной беседке, сделанной из дерева и укрытой в зарослях акаций. При ней были четыре дамы, и если бы не Знаки на их повседневных платьях, я никогда бы не признал в них фрейлин столь высокой особы.
Двое из них, явно со знанием дела, обдирали листья с двух разных кочанов, а остальные с интересом следили за процессом. Тут же стояли обычные весы, с набором чугунных гирек, а чуть в стороне был расположен изящный стол с шестью креслами.
— Проходите ближе, Александр Сергеевич, — махнула рукой Императрица, предлагая мне зайти внутрь беседки.
— Моя сестра — Ольга Сергеевна Пушкина, — не повёлся я на индивидуальное приглашение, которое должно было оставить Ольгу за порогом, и представил заробевшую сестрёнку пред очи Императрицы, чуть ли не силой при этом вытягивая её за руку из-за своей спины.
— Похожа она на вас… ээ… Очень похожа, — посмотрела Мария Фёдоровна на сестру, и кажется, нечеловеческим усилием воли сумела проглотить слова: — «к сожалению», которые прямо чудом не сорвались у неё с языка, — А как вы одеты интересно! — Тут же переключилась она на нейтральную тему, обращаясь к Ольге, — Что за модистка вам такое порекомендовала?
— Ваше Величество, платье мне сшито по моделям, подсказанным братом. Он и ткани выбирал, и цвета, — присела сестра в книксене, отвечая, как мы с ней и договаривались.
— Александр Сергеевич? — вскинула брови Императрица, обозначая вопрос.
— Должны же мы, хоть иногда, быть застрельщиками моды, а не плестись вслед за французами. А то мне иногда мне кажется, что это не они, а мы войну проиграли, — пожал я в ответ плечами, — Патриотизм штука сложная, иногда даже не поймёшь, из каких мелочей он складывается, — добавил я, словно между делом, но Императрица прищурилась, и похоже, прекрасно меня поняла, что и подтвердила едва заметным кивком головы.
— Ольга Сергеевна, не могли бы вы моим фрейлинам тщательней показаться. Пусть они ваш наряд досконально изучат, и мне потом своё мнение выскажут, но не здесь, — чуть поморщилась она, поведя глазами, — Тут у нас освещение явно недостаточное. А вот на улице вам будет в самый раз. Потом возвращайтесь к нам на чай. Я вас позову, — технично послала Мария Фёдоровна всех в огород, чтобы не мешали нам разговаривать.
— Итак, Александр Сергеевич, зачем вы искали со мной встречи?
— Собственно вот, Ваше Величество, не знал, как мне правильней поступить, оттого и напросился на встречу, — достал я из внутреннего кармана незапечатанный конверт с чеком на пятьдесят восемь тысяч восемьсот рублей ассигнациями и протянул ей.
Всё по-честному. Копейка в копейку. Двести восемьдесят тысяч серебром на день платежа составили один миллион сто семьдесят шесть тысяч в переводе на ассигнации. За рубль серебра в тот день давали четыре рубля двадцать копеек. По этому курсу Строганов со мной и рассчитался чеком.
Возражать против ассигнаций я не стал. Скоро конец года. Когда придёт пора выплачивать налоги, дворяне кинутся скупать ассигнации, которых у меня вдоволь. Ценность ассигнаций поползёт наверх и мне останется всего лишь дождаться курса в три рубля сорок копеек, чтобы с лихвой перекрыть все свои потери от выплаты налогов и обещанных отчислений Императрице, обратив их обратно в серебро.
Обычная валютная спекуляция. В своём мире я такие проводил иногда не по разу в день. Здесь так часто не получится, но и дельта в разы шире.
Времени на рассуждения у меня было достаточно. Мария Фёдоровна внимательно прочитала чек, потёрла висок, а затем, отложив в сторону конверт, изучила весь чек ещё раз сверху донизу.