Быстро не только образовались новые семьи, но и наметились будущие дети – к зиме утицей ходила Порусь, счастливо блестели глаза у Елицы, радовалась будущему дитю от сына Радока Летослава Тигода… Еще несколько молодух горделиво поглядывали на незамужних, вызывая у тех зависть. Великая Богиня-Мать одобряла объединение Родов, столько детей никогда не ожидалось ни у тех, ни у других.
Но одобрила она не только живущих в веси, дите ждала и Мста. Когда молодая женщина поняла, что тяжела, долго не решалась сказать Волхову. Но радость, плещущую в глазах, не скроешь, сам заметил.
– Чему ты радуешься?
– А чего мне не радоваться, коли все у нас хорошо?
Было и впрямь хорошо, Волхов все еще держался в стороне от веси, но любовь Мсты словно отогрела его, стал нормальным голос, отпустил вяжущий по рукам и ногам страх, что власть Чарга вернется, появился блеск в глазах. Они оба не ленились, потому запасов хватало и в этом доме. Но главное – Мста ни на мгновение не оставляла любимого наедине с собой, словно чувствуя, что только так сможет уберечь его. Вместе ходили на охоту, вместе ловили рыбу, валили деревья, собирали травы, горячо обнимались по ночам, каждую минуту Мста была рядом.
И Волхов успокаивался, не зная, что ему еще многое предстоит.
Но пока они были счастливы!
Когда еще завывали ночами злые метели, занося дома снегом по самые крыши, у Поруси родилась дочь! Старая Ибица придирчиво осмотрела девочку и объявила, что все в порядке, у новорожденной есть все, что нужно для жизни. Когда счастливая мать впервые вынесла малышку к очагу, Тимар, как положено, поинтересовался, как родители хотят назвать дитя, чтобы узнать, согласны ли боги с таким именем.
Рус не успел ответить, первой воскликнула Порусь:
– Полистью!
По тому, как обернулся к ней муж, стало ясно, что Порусь так решила сама. Верно, это право матери выбирать имя девочке.
Родовичи замерли, хотя о Полисти давно не вспоминали, но и забыть не забыли. Люди Рода Первака с удивлением смотрели на новых сородичей, но вопросов не задавали, понятно, что с этим именем было связано что-то необычное…
– А если еще будет, назову Илмерой!
– Пусть будет Полисть, – согласился Тимар.
Так в Роду появилась новая маленькая Полисть, как напоминание о той, погибшей…
Чуть позже Рус смущенно спросил жену:
– С чего ты так?
– Рус, ты любил Полисть, пусть это будет память о ней.
– Но это будет и тебе напоминание.
– Я не забывала Полисть и не ревную тебя к прошлому. Знаешь, Рус, я и тогда любила тебя, только ты меня не замечал.
– И тогда? – с сомнением покосился на жену князь.
Порусь рассмеялась:
– Ты, Рус, слепой и глухой! Я с тебя глаз не спускала от самого Треполя. И теперь не спущу! Ты мой и только мой!
Князь обнял любимую так крепко, как только мог, чтобы не причинить ей боли.
– А ты моя! А дочерей и сыновей у нас еще будет много-много!
Весной родила и Мста. Своего живулечку они с Волховом назвали Желотугом. Всю зиму Волхов упорно держался подальше от родовичей, а Мста постепенно стала приходить все чаще. Но весной они вдруг пришли вдвоем. Сверток в руках у Мсты все объяснил, родовичи собрались вокруг, стали обрадованно интересоваться: кого родили? Но счастливые родители молчали. И только подойдя к Тимару и князьям, Волхов вдруг взял из рук жены малыша, протянул волхву и, блестя глазами, произнес:
– Сын родился. Примите в Род.
Тимар важно кивнул:
– Как назвали?
– Желотугом.
Все три князя поднялись, шестеро рук приняли от Волхова его драгоценность, чуть подержали и вернули обратно:
– Род принимает Желотуга!
Ни от кого не укрылось, как смотрела на все эти действия Мста, готовая в любой миг броситься на защиту сына, да и сам Волхов глядел не на отца, Руса или Первака, а на спеленатого сына.
Немного позже Словен попросил:
– Внука-то покажите.
Вокруг вдруг сообразили, что Словен стал дедом! Рус глянул на брата и заметил седину в его волосах. Словен заметно сдал за эти годы, пережив крушение своей мечты, но за ним опыт и мудрость лет.
Хотя если бы спросили родовичей, то те бы ответили, что у самого Руса опыта уже не меньше. И все же Словен, как и Первак, был старшим князем, а Рус младшим. Хорошо, что его это не беспокоило, иначе не миновать беды. Правда, и брат с Перваком прислушивались к младшему. Его слово иногда бывало главным.
И снова пришла весна, а за ней лето и осень. Постепенно забывалось страшное происшествие прошлого года, иногда казалось, что это был просто сон.
В новом Роду теперь было много детей, а потому прибавилось забот. Но это приятные заботы, для чего человек живет на этой Земле, если не для заботы о детях? А еще о стариках.
Произошло много радостных событий, но были и грустные. Один за другим умерло несколько стариков, видно, пока шли, это и держало их на свете. Среди умерших был Тимар, который пережил подругу своих последних дней Ибицу всего на полгода.
Тимар, понимая, что ему уже недолго топтать Землю-матушку, исподволь, незаметно готовил Руса к мысли, что взять на себя большинство его обязанностей придется именно князю. Сначала Рус и слышать не хотел, он слишком хорошо помнил, что бывает иногда с волхвами.
– Рус, я не хочу, чтобы ты становился волхвом, это не обязательно. Но ты должен многое запомнить и передать следующим. Подумай, что было бы, не обучи Илмера Порусь? То, что узнали отцы и деды, не должно пропасть, иначе каждое поколение будет начинать все сначала. Ты должен учиться, Рус!
Видя, что князь задумался, Тимар настаивал:
– Я однажды уже говорил тебе, что издревле с богами говорили самые достойные в Роду – князья.
Рус помнил такой разговор. Он тогда был еще совсем молодым и главное, что понял, – князь должен быть достоин!
– Сейчас ты не мальчик, Рус, многое вынес и многому научился, ты должен стать настоящим князем!
– Но у нас два князя, их учи.
Тонкая, словно иссушенная временем рука Тимара легла на запястье князя:
– Я знаю, что наступит день и князем, старшим в своем Роду, станешь ты! Твой Род будет славен в веках, по твоему имени назовут новых людей. Будь достоин этого, князь Рус!
Рус смотрел на старого волхва, вытаращив глаза. Тимар уже не раз твердил ему, что именно его Род оставит множество потомков и будет славен, но молодой князь думал, что это все просто чтобы он не забывал своих обязанностей. Но теперь, незадолго до своего ухода в Ирий, Тимару не должно говорить впустую, значит, он действительно в этом уверен?
– Уверен, Рус. И в тебе, и в будущем твоего Рода тоже.
После того разговора Рус с Полистью забрали к себе двоих стариков и все вечера слушали и слушали их наставления. Услышав приглашение перебраться к ним, Ибица сморщилась от нахлынувших слез:
– Рус, а ведь я о тебе плохо думала…
Тот рассмеялся:
– Я знаю. Хорошо хоть не прокляла!
Старуха засмущалась:
– Ты чужой был, а еще… я боялась, что ты погонишь всех старых, чтобы освободить дома для молодых.
Раскатистый хохот был ей ответом. Не выдержав, рассмеялась и Порусь, потом Тимар и, наконец, сама Ибица.
И вот не стало сначала Ибицы, а потом и Тимара. Рус чувствовал себя осиротевшим, Порусь тоже. Вредная старуха оказалась на поверку вовсе не такой уж вредной, просто она желала, чтобы молодые жили по заветам старых, а многое делалось не так!
И снова все накрыло снежным покрывалом… Шла одиннадцатая зима с тех пор, как родовичи покинули берега Непры и вторая после прихода их к Роду Первака. Роды слились тесно, не разберешь, кто чей, но этого и не требовалось.
Славута с такими же, как он, молодыми парнями, едва получившими допуск к охотничьим секретам, отправился к дальнему кряжу, там видели берлогу с большой медведицей. Настоящим охотник может считаться только тогда, когда убьет либо медведя, либо лося. Это не обязательно, зверей не берут просто так, но каждый желал иметь на шее медвежий зуб, либо укрываться лосиной шкурой.
Снег, солнце, легкий морозец, хорошие лыжи и, главное, надежные товарищи – что еще человеку нужно, чтобы чувствовать себя счастливым? Славута был счастлив. Парню шел семнадцатый год, его еще не коснулось молодое томление, когда сердце тянется к сердцу, не накрыла собой волна влюбленности, все было впереди, пока хватало и повседневных забот. Они шли вдоль берега реки, но по верху, чтобы не ломать лыжи на камнях и не снимать их то и дело.
И вдруг Гудок впереди замер. Остальные встали тоже: если остановился ведущий, значит, увидел кого-то, кого нельзя спугнуть. Но парень сделал знак, чтобы спрятались. Свернув в лес, они едва дождались появления самого виновника задержки. Гудок был взволнован:
– Там люди!.. Идут по реке в нашу сторону!
Только тут парни вспомнили, что как раз в этих местах когда-то Волхов напугал чужаков!
– Много?
– Я увидел только двоих.
Решили разделиться, двоим бежать в весь, а троим наблюдать, но в драку не ввязываться.
Славута с Гудком залегли у камней, где когда-то лежал Волхов, а третий, Рядик, пристроился подальше. Если с этими двумя что случится, он тоже метнется в весь сообщить.
Напряженно вглядываясь в даль, парни затихли, стараясь дышать в рукавицы, чтобы пар от дыхания не заметили с реки. Солнце слепило глаза, но они терпеливо наблюдали. Время тянулось невыносимо медленно, Славута уже открыл рот спросить, не померещилось ли Гудку, как на речном льду действительно появились трое. Они шли явно с опаской, оглядываясь на обрыв.
Парни замерли совсем, слившись с камнями. Чужаки остановились, один из них принялся показывать на обрыв и на берег, видно рассказывая о событиях полуторалетней давности. Ясно, значит, привел к богатой веси тех, кто решил рискнуть. Сколько их? Пока трое, а позади?
И вдруг Славута вспомнил рассказ Руса о том, как Волхов столкнул камень с обрыва. С этого начался весь ужас для чужаков тогда. Вернее, начался с улегшихся спать, но такое Славуте и Гудку не по силам. А вот столкнуть камень вполне можно, пара хороших валунов совсем рядом с обрывом. Парень показал на камень Гудку, тот, видно, подумал похоже, кивнул.