Впервые в печати слово предоставляется лейтенанту Д. Максутову:
«...Затем направились мы в Петропавловск и пришли туда в середине мая. В то время не было телеграфов, и хотя война уже была объявлена, но мы об этом еще ничего не знали. Заботливый генерал Завойко, однако, не сидел, сложа руки, и у него уже было намечено, где строить батареи, и приготовлен лес для платформ. Меня он сейчас же списал с корвета, назначил своим помощником и поручил строить батарею N° 2, которой я и назначен был командовать. Припом-ня уроки фортификации, я составил план батареи и, по утверждению его генералом, приступил к постройке. Батарея вышла у меня некрасивая и неуклюжая, над которой немало издевался приехавший впоследствии военный инженер Мравинский, строитель всех следующих батарей, однако на деле она показала свои достоинства. В июле мес. пришел транспорт «Двина» и привез чел. 300 солдат, назначенных в пополнение 46 экипажа, а затем, кажется 19 июля, фрегат «Аврора». Видя военное судно, входящее под всеми парусами, мы ожидали, что оно подлетит к якорному месту, бросит якорь и сразу уберет все паруса, но не тут-то было. Оно начало убавлять их поочередно и долго возилось с уборкою. Это обстоятельство нас крайне поразило, но скоро выяснилась причина. Фрегат «Аврора», ввиду ожидающегося разрыва, редко заходил в порты, оставался в них самое короткое время и не имел возможности освежать команды, вследствие этого на судне развился сильный скорбут и по приходе в Камчатку около 200 чел. лежало. Фрегат сейчас же втянули в гавань, а больных свезли на берег и поместили в палатках, где они сейчас же начали поправляться, хотя многие умерли. Затем пришло одно американское судно и привезло формальное известие о войне с Англией и Францией. В это время были мы уже совершенно готовы и ждали прихода неприятеля. Только никто из нас никогда не думал, чтобы для овладения Камчаткой пришла бы такая сильная эскадра. В это время люди уже были расписаны по орудиям, назначены стрелковые партии и каждая единица уже знала и свое место и свои обязанности. На «Авроре» пришел мой брат Саша, с которым я не виделся 3 года. 17 августа 1854 г. в 10 ч. утра с дальнего маяка был дан сигнал: «Вижу военную эскадру из 6 судов».
На Камчатке, как и в других отдаленных местах, офицеры и высшие чиновники обедают у начальника, так было и у нас. Ранний обед, около 12 ч., был не из веселых, разговор был обрывистый и вообще не клеился, все были озабочены и заняты своими думами, но самое тяжелое положение было, конечно, генерала, т. к. он, кроме ответственности и забот обо всем, имел еще заботу о семье, которая после обеда, захватив что попало, отправлялась в деревню Авачу, верст за 12 от порта, а семья состояла из жены и 8 детей. В 1 час ударили тревогу.
Прислуга моей батареи выстроилась близ губернаторского дома, тут я ее проверил, сняли шапки, перекрестились и сказали: «Да будет воля Твоя», вызвал песенников вперед, и мы весело пошли, не думая о том, что многие у нас идут этой дорогой в последний раз. В этот день вошел, однако, только пароход, а эскадра держалась при входе в бухту. На следующий день, 18 августа, около 4 ч., вошла эскадра в следующем порядке: английский пароход «Вираго», французский бриг «Облигадо» —18 пуш., английский адмиральский фрегат «Президент» — 52 пуш., английский фрегат «Пик» — 44 пуш., французский адмиральский фрегат «Форт» — 60 пуш., французский фрегат «Евридис» — 32 пуш. Едва суда вошли в пределы пушечных выстрелов, как батарея № 3, а затем и № 1 открыли огонь, неприятель отвечал тем же, и дело кончилось несколькими выстрелами с дальнего расстояния, ни убитых, ни раненых не было. 19 августа замечено было особое движение на неприятельской эскадре. Шлюпки сновали от одного судна к другому, и особенная деятельность замечалась на пароходе, который затем ушел в Тарьинскую бухту, откуда возвратился часа через три. Впоследствии мы узнали, что при входе эскадры в квачинскую бухту застрелился английский контр-адмирал Прайс и 19 августа пароход ходил в Тарьинскую бухту для похорон адмирала. Причина, побудившая адмирала покуситься на самоубийство, осталась неразгаданной. Наконец, настал роковой день 20 августа. С раннего утра на эскадре началось движение, частые сигналы и усиленная деятельность показывала, что неприятель намерен сделать решительное нападение. В 71/2 часа утра на батарею № 1 приглашен был священник отслужить молебен. В это время неприятель уже занимал боевую позицию и во время чтения Евангелия над головами молящихся разорвалась первая бомба. Неприятель наступал, как значится на плане, имея пароход в середине, с левого борта — «Президент», с правого — «Форт» и за кормой — «Пик». Сначала поставлен был на позицию «Пик», потом «Форт» и «Президент». Суда расположены были в таком же порядке, что ни моя батарея, ни «Аврора» и «Авина» не могли по ним действовать, так как они защищены были Сигнальным мысом. Батарея № 4 была сбита очень скоро, а в 10-м часу засыпало и батарею № 1, так что обе они заклепали орудия и прекратили огонь. Тогда неприятель подвинулся вперед настолько, чтобы не подвергаться выстрелам с фрегата, и весь свой огонь направил на мою батарею. Мы начали пальбу орудиями, и я лично наблюдал за каждым выстрелом, так как зарядов у нас было мало и порох нужно было беречь. Но скоро начался такой ад, что от дыму и пыли в двух шагах ничего не было
видноу и потому, спрятав людей за бруствером, я прекратил пальбу и ходил по батарее, наблюдая за неприятелем, и, чуть только он показывался, снова начиналась пальба орудиями. Так продолжалось до 7 часов вечера, /согдя неприятель, не сбив моей батареи, должен был отступить. Однако к концу боя батарея моя была значительно повреждена и из 11 орудий осталось только 5. Я никогда не забуду вечера этого дня. Когда отступил неприятель, приехал на батарею Завойко благодарить меня и команду за то, что каждый исполнил свой долг, а затем мои боевые товарищи поздравляли, целовали и от души жали мою руку. По правде тебе сказать, я только тогда и очнулся, так как все это время я был в напряженном состоянии, не замечал или старался не замечать, что делается кругом, и наблюдал только за неприятельскими судами и своею прислугою. 1'оды ли были такие или что другое, но я ни разу не подумал об опасности. Ожидая нападения наутро, ночь провели мы беспокойно. После короткого отдыха принялись за исправление бруствера и исправление подбитых станков, и к утру батарея была в порядке и могла действовать 10 орудиями. Однако ожидаемое нападение не повторилось. Ночью был слышен на эскадре стук от производившихся там плотничных работ, а утром увидали, что «Президент» и пароход накренены на правую сторону и чинят повреждения в подводной части, на других судах заметны повреждения в рангоуте и такелаже. 22—23 числа на неприятельской эскадре — те же занятия. Утром (в 4 часа) на пароходе приготовляли десантные боты, барказы и шлюпки, а вслед за тем пробита тревога. В 51/2 часов пароход взял на буксир с левого борта «Президента», а с правого «Форт» и повел их по другую сторону Сигнальной горы. Фрегат «Форт» оставил против батареи № 3, а «Президента» против батареи N° 7. Бриг «Облигадо» крейсировал вдоль берега, а у левого борта парохода были шлюпки и десантные боты. Ъатареи держались недолго, в особенности N° 3, где пал брат Александр, а вслед за их падением неприятель высадил десанту батареи N° 7. На гребне Никольской горы находился небольшой отряд, долженствовавший защищать гору, но он занял не самую вершину, а пространство от гребня до порохового погреба, полагая, что неприятель пойдет на батарею N° 6. Неприятель же пошел в обход и занял самую вершину горы и оттуда стрелял на выбор. Тут были ранены: инженер Мровинский, казак Карандагиев, управлявший горным орудием, убит купец Колмаков и др. Ошибка эта скоро
была исправлена. Стрелковые партии с фрегата «Аврора» начали подниматься на гору со стороны перегиейка, а остальные партии рассыпались в длину всей Никольской горы и, скрываемые кустами, начали подниматься в гору, а затем дружно ударили в штыки и атаковали неприятеля с фронта и с двух флангов. Неприятель сразу дрогнул, и ему ничего не оставалось, как отступить, а так как за спиною у него был крутой спуск к морю, то он и был сброшен моментально. Вслед за бегством неприятельского десанта суда начали обстреливать гребень Никольской горы. Наши партии спустились с горы и остановились у порохового погреба, а камчадалы и лучшие стрелки засели в кустах на вершине горы и добивали неприятеля меткими выстрелами. Отступление было самое беспорядочное, и немногие добрались, уплыли. По сведениям, опубликованным уже после войны, союзники потеряли убитыми и ранеными 27 офицеров и 300 с чем-то нижних чинов. Неприятель посылал уже последние выстрелы, как у порохового погреба уже рылась яма для погребения и наших, и врагов в количестве 80 чел. Затем благодарственный молебен на месте погребения убитых, а потом в городе торжество и ликование. Ши счастливые минуты были отравлены потерею моего брата. Ему оторвало руку ядром, причем сильно контузило левую сторону. Хотя он хорошо выдержал операцию и перевязку и в первое время чувствовал себя хорошо, но со всяким днем слабел и у мер 10 сентября. 25 августа пароход отправился в Тарьинскую бухту, имея на буксире 3 барказа, хоронить своих убитых. На эскадре день и ночь слышен был стук от плотничных и конопатных работ и замечено исправление рангоута и такелажа. Пароход возвратился в ночь на 27 число. Утром в 7х /2 часов эскадра снялась с якоря и вышла в море. Ровный попутный ветерок подгонял ее, и она скоро скрылась из вида. Сборы в путь были очень вялые. Медленный подъем больших гребных судов, беспорядочная постановка парусов и пр. доказывали, что на эскадре громадные потери в людях. По уходе эскадры люди отозваны были с батарей и собрались в соборе, где был отслужен благодарственный молебен. Нечего тебе говорить, с каким чувств