Словно на что-то надеясь, подчиняясь одним лишь рефлексам, я выхватил «Подбирина» из кобуры, что было сил дернул спусковой крючок, но ничего не случилось — я и забыл, что двое-из-ларца заблокировали мне такую возможность.
Вами получено достижение!
«Что написано пером...»
Обратить написанное святыми чернилами в священного зверя.
Награда +1 очко способностей.
Получен опыт: 300 единиц...
Я заковылял в сторону так и не пришедшей в себя Слави, чуя, как меня покидают последние силы.
Глава 16
Суета любила образ сладких снов. Удерживаясь на грани лютого бреда, она вот-вот собиралась ухнуть в откровеннейший и постыдный абсурд.
Надо мной звучал гомон голосов. Хрипел Кондратьич, но его болтовня казалась непереводимым собачьим рычанием. Другой голос звенел, словно колокольчик в руках сиротки. Остальные звуки спешили смешаться в единое, блеклое, ничем не отделимое от белого шума месиво.
Я открыл глаза, когда меня похлопали по щекам. Благость сна сменилась обидой и желанием воздать по заслугам тому наглецу, что осмелился на подобную глупость.
Встал рывком и тотчас же об этом пожалел — лицо едва не взорвалось. Боль — острая, мерзкая и скользкая — была повсюду. Во рту вместо языка, казалось, была заполненная песком варежка.
— Лежи, — властно велела мне оказавшаяся рядом девчонка. Поначалу я принял ее за светлый образ Майи, в очередной раз латающей мои раны. Понял свою ошибку, лишь когда разглядел золотистые, блестящие на тусклом свету локоны.
Кондратьич подскочил ко мне, что ужаленный, подхватил за спину, но надавил ладонью на грудь, помогая лечь. Зашептал что-то старческое и убаюкивающее.
— Где мы? — выдавил я из себя.
Взор то и дело цеплялся то за тусклый свет качавшейся под потолком лампы, то за битые плиты стен. Здесь пахло стерильностью хлорки и в то же время мало чем отличалось от той подпольной больнички, куда мы притащили Ночку.
Врачевала меня Славя. Ей было неудобно и тесно в узком, почти крохотном зале. Крылья, повисшие рюкзаком за спиной, то и дело задевали холодные, мокрые, неприятные стены.
Славя была сосредоточена, как маленький хирург. Сейчас для нее не существовало полудемона Федора Рысева, был лишь израненный, изможденный этим миром человек.
Интересно, подумалось мне на миг, она так же, как и Биска, читает души? Тоже знает, что я не отсюда?
Мне казалось, что в темном проходе неосвещенного коридора стоит смерть. Как и положено — в балахоне, с косой. Лениво ждет и читает газету, будто чуя, что и сегодня получит от ворот поворот. Ей-то спешить некуда — она точно знает, что рано или поздно этот мир меня доконает.
Набатом звучало в голове предупреждение Егоровны. Мир меня изживет, и будет лучше, если я не стану совать нос в чужие дела, а заживу тихонечко, словно мышка — авось, он про меня и забудет...
— Где мы? — повторил свой вопрос.
На этот раз он прозвучал глуше и невнятней. Как и прежде, отвечать мне не спешили. Отложив в сторону газету, мрачный силуэт костлявой двинулся ко мне. Она не шла — парила по воздуху, оставляя за собой рваные облачка мглы. Тусклый свет щипал ее фигуру, будто в самом деле пытался растворить.
Я вдруг понял, что не могу пошевелиться. Смерть склонилась надо мной, игривым, вкрадчивым шепотом спросив, такая ли уж большая разница, где мы сейчас. Главное, где мы будем через пятнадцать минут: все еще тут или уже там?
Словно заметив мрачного жнеца из моих галюнов, Славя помахала ладонью у меня перед лицом; силуэт Смерти заспешил растаял.
В полумраке местной лечебницы даже девочка-ангел выглядела зловеще.
Ее лицо закрывала полуарка прозрачного нимба — фиалкового цвета глаза внимательно изучали меня. Она словно перестала дышать, целиком и полностью обратившись в изучающую машину. Надо мной нависло прекрасное. Наверное, бугорки ее груди — единственное, чему я был бы рад на пороге смерти. А мы ведь еще над михалковским «покажи сиськи» смеялись...
— Барин, держись. Дева святая, она тебя почти с того света вытащила. — Голос Ибрагима, наконец, из царапающей ухо хрипоты стал понятным и членораздельным.
— Еще не вытащила, — мрачно отозвалась Славя. Ее пальцы касались пустого места, лишь где-то на границе сознания, краем глаза я замечал незримые клавиши божественных машин.
Смерть, теперь ставшая размером с птицу, видела их тоже. Недовольно, будто мрачный нимб, кружилась над головой ангелицы: отдавать уже побывавшую в ее руках добычу ей хотелось меньше всего.
— Но буду над этим работать. Могу я попросить вас уйти?
Старик нехотя кивнул в ответ. Уже второй раз я совершенно беспомощен, уже во второй раз стою одной ногой в могиле.
Мне хотелось крикнуть Ибрагиму, чтобы он не уходил, но не было сил даже на то, чтобы пошевелить языком. Поверженные мной демоны ада и встреченный там же убийца наверняка завывали на все лады и были готовы удавиться повторно. Мне удалось вырвать свою жизнь из их опыта и умения крепко держать клинок в руках, но проиграл я бумажному рисунку. Унизительней, наверное, по их мнению, было бы низвергнуться с лошади и попросту сломать шею. Будто знаменуя мою скорую кончину, убитые мной покойники взирали отовсюду. Я чуял их голодный до моей души взор. Черт — большой и толстый — занимался тем, что вил веревку, на которой меня, будто на аркане, потащит в самое пекло. Душу обещал в случае невыполнения контракта с Сатаной?
Вот и не бузи.
Не хватало только, чтобы явилась Биска и брякнула свое извечное «как грубо».
— Ты полудемон, — проговорила Славя сразу же, как только коридорная тьма поглотила силуэт Кондратьича. Где-то вдалеке, словно за добрую тысячу верст отсюда, хлопнула на прощание дверь. Девчонка, будто только и ждавшая этого сигнала, продолжила:
— Тебя очень, очень сильно потрепало. Моя вина. Это я приковала тебя цепью.
Она говорила спокойно и без малейшего сожаления о содеянном. То ли внутренний хлад мешал ей прямо выражать свои чувства, то ли она питала ко мне лишь холодное же презрение.
В любом случае та кавалькада бесов, мертвецов и упырей, что принялись скакать вокруг меня хороводом, были всего лишь бурными фантазиями воспаленного разума. Вряд ли бы Славя допустила, чтобы рядом с ней творилось нечто подобное.
Оправдания давались ей на редкость легко. Словно достаточно было лишь назвать причину, чтобы содеянное стало необходимым.
— Я не знала, как ты отреагируешь. Ты мог обратится в демона и наброситься на меня. Как думаешь, этому городу за последнее время не слишком много приключений?
Я позволил себе наглость не отвечать. А даже если бы не позволил — не сумел ничего сказать.
Мое молчание было ей по нраву. Она плавала в нем, будто рыба в воде. Едва Кондратьич ушел, как ей стало в разы спокойней. Славя будто не ведала прелестей общения, скорее, напротив, всячески его избегала.
— Если бы не твоя дьявольская вторая половина, возможно, ты не пережил бы нападения. Второй вопрос, что она не улучшила, а ухудшила твое состояние. Теперь ты понимаешь, что испытывает демон, которого бьют святостью.
Она вышагивала вокруг стола, почти неслышно констатируя факты. Ее пальцы отбивали чечетку по незримым клавишам, призывая себе на помощь столь же недоступный мне интерфейс. Я видел, как в рамке нимба на ее глазах целиком отражается моя фигура. Словно умные очки из будущего, они выводили ей прямо на сетчатку глаз изображение и полную информацию о моем состоянии. Девчонка зачем-то прикусила нижнюю губу, огладила мою грудь ладонью — меня словно коснулись лезвием и пером одновременно.
Демон, сидящий внутри, не ведал покоя. Он метался, будто затравленный зверь — злой оскал на любое касание. Еще чуть-чуть — и он снова прорастит сквозь кожу на спине крылья, заставит покрыться огнеупорной кожей. Вырастут ли у меня рога, оставалось загадкой.
— Я введу тебя в транс. И войду в него сама. Капля святых чернил попала в твою кровь. Для демона это смертный приговор, для тебя — смертный приговор с отсрочкой. Воспользуемся же ей и попытаемся помочь.
Я вдруг ощутил себя мелким таракашкой на ее огромной, нежной ладони. Она поглаживает меня пальчиком второй руки, нежно приговаривает, шепчет, заставляет шевелить усиками, а на самом деле попросту лишь проверяет мою реакцию. Подопытная крыска, на которой сейчас добрая тетя ученый будет испытывать методы экспериментальной медицины. Веди себя хорошо, не дергай хвостом и, может быть, в конце получишь вкусный кусочек сыра…
Мне реагировать почти что было нечем. Та попытка встать была первой и, вероятно, последней. Тело намекнуло, что если я вздумаю повторить сей замысловатый фокус, то оно вырубится и, как знать, может, уже не включится.
Главное, думалось мне, чтобы лицо было на месте. Воображение рисовало страшные картины того, как на нем остались жуткие, некрасивые шрамы. Ужасно чесалась щека, хотелось коснуться ее рукой и проверить, на месте ли она. Но я сдержался.
Славя, не говоря лишних слов, отщелкала стакатто на одной лишь ей доступной клавиатуре, обернулась ко мне, мило улыбнулась.
— Ну, начнем!
Она сказала прежде, чем ее палец коснулся пустоты. Золотистая лужица нажатия тот же час всего на миг сверкнула в моих глазах, прежде чем я ощутил рев божественных машин.
Словно бесы, притаившиеся во мгле, они спешили ко мне клыками спиц, захватов и когтями шприцов. Мне, наверное, в пору было бы кричать: «Флюгегенхаймен!»
В былые времена я поминал темноту добрым словом. Она медленно прятала под своим покрывалом свет рабочего дня, пахла дорогим парфюмом девчонок, пивом, манила прохладой подушек. Мягкая, нежная, словно любящая мать, она обещала скорый отдых и возможность хоть немного расслабиться.
В этом мире темнота была совершенно иной. Ей ни к чему было что-то там вытворять с солнцем — как-нибудь само закатится за горизонт. Нарядившись в обтягивающую кожу и вооружившись дубиной побольше, с диким гоготом она врезала мне прямо по лицу.