— Не так уж вы и далеко ушли от людей
Она согласно качнула головой.
— Именно. Улавливаешь общую мысль. Мы в некотором роде частица людей — и потому стоящие рядом с нами или касающиеся нас чувствуют, будто мы дополняем в них самих то, чего им не хватает.
Я на миг перестал даже жевать: а ведь она чертовски права. Там, в постели с ней, чувствовал, будто сам боженька пристроил ко мне недостающую детальку паззла. И это же объясняло, почему Славя так отчаянно тянулась ко мне — ей нравилось быть частью единого целого.
Быть может, этого она и боялась все время, пытаясь остановить меня? Потому говорила, что нельзя?
Славя продолжила.
— Арабийским письмом пишут ангелы, считающие себя непосредственно детьми богов.
— Богов? Мне всегда казалось, что христиане…
— Христиане, может быть, и верят в единого. И другие верят — в своего единого. Суть не в имени, ты ведь это и сам прекрасно понимаешь. Но ангелы не только у христиан, а все что вокруг — тоже не одним существом создавалось. Понимаешь?
Я хотел было ответить, что мне все понятно, только не вызывайте к доске. Но она лишь махнула рукой, будто заведомо похоронив мою понятливость.
— Не так важно, кем они себя считают. Ты должен знать только то, что тебя это никоим боком не касается.
— Они так-то пытались мне сделать очень большую… э-э-э… бяку. И их намалеванная в полночь закорючка чуть меня не убила — могу заверить, что во всех смыслах и даже до того, как стала львом. Скажи, мы можем ее выследить? Эту тварь в виде льва?
— Я могу, — заверила она меня, но замолкла, будто собираясь сказать, что могу и хочу — вещи разные.
— Тогда, может быть, займемся этим сразу же, после того как я поем?
Она окинула меня изучающим взглядом, будто спрашивая, все ли у меня в порядке с головой.
— Дурак! Ты хотя бы видел себя в зеркале? Ты полудемон и если только явишься к иным ангелам… Что ж, заверю тебя, что они будут не столь благосклонны, чтобы заняться твоими ранами и тратить на тебя свое время.
Я закусил губу — и в самом деле: сумел бы я справиться с ангелом? С настоящим. Мне вспомнилось, сколь искусна была в бою с Никсой Славя — ей ничего не стоило изрешетить несчастную дьяволицу в клочья. Кстати. Если уж вспоминать о ней…
— Ты знала, что я приду к тебе извиняться? — вспомнилась наша встреча, едва только те дуболомы пропустили меня внутрь церкви. С Подбирина, к слову, они мне так блок ведь и не сняли — знать бы, где сейчас мой ствол? Очень хотелось бы, чтобы был у Кондратьича…
— Нет, но догадывалась. Честно говоря, подумывала, что ты и эта Никса связаны.
— Я и она?
— Что такого? Она демон, ты полудемон. А то ты не знаешь, как стал тем, кто есть.
Про Биску, выходит, Славя догадывалась. Что ж, ей положено по статусу.
— Думала, что ты будешь спрашивать, что я там делала и почему помешала тебе.
— А что ты там делала?
— Проходила мимо. — Славя ответила непритязательно и в то же время очень недружелюбно. Ощущала себя будто на допросе, а мне вдруг стало стыдно.
— Значит, ты мне не поможешь?
— Я такого не говорила. Ты напомнил мне… кое о ком, когда сказал, что я отказываю тебе лишь потому, что ты мне не нравишься. Но я только что вытащила тебя из пасти смерти, и не в моих правилах позволять тебе снова пихать туда голову. Нужно подождать.
— Подождать? — Я недоумевал. — Но сколько? Что-то мне подсказывает, что как только эта драная кошка явится к тому, кто бы ее там ни написал, они предпримут меры и убегут.
— Ты правда думаешь, что ангелы, считающие людей низшими существами, куда-то побегут? Ваши законы не распространяются на нас. По крайней мере, в этой стране. В стенах церквей мы под защитой, а если близки к тому, из чего были рождены, то и почти неуязвимы. И неужели ты в самом деле думаешь, что можно вызвать ваших Белых Свистков, указать им на крылатого и сказать «фас!»?
Я так не думал, хотя мыслишка в голову закрадывалась. Ну, если супостаты Рысева-бывшего пошли с таких козырей, то мне, пожалуй, крыть нечем. Разве что только своим упрямством, но на одной только ей не выедешь.
— Все, что тебе скажут, что дела ангелов их не касаются. В конце концов, много ли людей захочет вмешиваться в божий промысел?
— Это что же, нацепи крылья на спину, заяви, что ты дитя богов — и твори все, что только в голову взбредет?
— Дурак. И я такого не говорила. Управа есть, но, думаю, тебе не под силу к ней воззвать. Как бы там ни было, следы, по которым я могу отыскать твоих недоброжелателей, останутся надолго. Я почти чую их. И для начала проверю, с кем именно ты имеешь дело. Может быть, не так уж и неправы те, кто желает тебе зла.
— Вот уж спасибо, никак не ожидал услышать такое от ангела…
— Ты меня стыдишь?
Пожал плечами, поймав себя на мысли, что в самом деле не имею на это никакого права, отрицательно покачал головой.
— Иди. Я проверю и скажу тебе, где искать моих иных собратьев.
— Как ты меня потом найдешь? Не на запах же демона пойдешь. — Я ничуть не сомневался, что она в самом деле так может, но тут чертей выше гор, искать какого-то одного сложно.
— Твой слуга. Он мне рассказал, как тебя зовут и что ты первокурсник офицерского корпуса. По имени можно отыскать кого угодно, по сигнатуре души — вообще что угодно. — Мне на миг показалось, но ее лица снова коснулась улыбка.
Улыбок она стыдилась.
— К слову, мой слуга, Ибрагим, где он? И мой пистолет. Может, расколдуешь его? Или что тут на нем такое лежит?
Ее усталый вздох как будто бы должен был послужить ответом на все.
Глава 22
Из церкви я выходил до безумного обновленный. Заново живой, заново не растерзанный ангельской пописулькой, заново нищий. Впору было проверить через ясночтение, не стал ли я версией Рысева 2.0?
Усмехнувшись собственной шутке, нырнул в часовенку, запоздало подумав, что может случиться.
Я же полудемон, не начну ли изрыгать жуткие проклятия, пускать дым изо рта и ходить колесом, прямо как те одержимые с видосов?
Здравый смысл махнул на это рукой — мол, было бы о чем париться. В церковь заходил, на лики святые глядел, с ангелицей всяческим занимался — и никакого тебе дыму.
Дверь, хлопнувшая за мной, скрипела десятком тысяч упреков — мастеру, что обещался ее смазать вечность назад и всяким мальчишкам, что снуют туда-сюда без особой надобности.
Надобность, впрочем, у меня была: я пришел за Кондратьичем. Кем бы я был, если бы забыл про единственного человека, которому мог доверять?
Старушка, увлеченно уткнувшаяся в какой-то один из многочисленных священных текстов, подняла на меня глаза. Но, разом распознав, что я не ее «клиент», опустила взор.
Внутри пахло жженым воском и черствым, безвкусным хлебом просфор.
Священник — настоящий, не как Славя, заведующая церковью, молился и отбивал один поклон за другим величию икон.
Ибрагим от него не отставал и, закрыв глаза, повторял чуть ли не синхронно. Губы старика шептали молитвы, шевелились роскошные усы — не иначе, пока я предавался плотским утехам на лежанке да на кухне, он выпрашивал у Бога для меня всех благ.
Следовало отдать должное старому вояке и пощадить его ноги — это сколько же он, бедолага, так простоял?
Но и отрывать его посреди молитвы мне показалось грубым.
Грязь на подошве ботинок мерзко скрипела, нарушая повисшую тишину. Я чуял, как благообразная старушка готова обругать меня одним лишь взглядом.
Я облизнул высохшие губы. Не сразу, но заметил, что вокруг светло: солнечный свет пробивался сквозь окна, но его ведь явно было недостаточно. То, что горящие огненными точечками свечи тоже светят, мне как-то в голову не пришло, и я поднял взгляд.
И ахнул.
Провод тащился по потолку, будто змея. До умения знакомых мне электриков укладывать проводку так, чтобы ее едва было заметно, местному мастеру было далековато. Дело в другом — я нигде не видел снующего бесенка.
За последние дни настолько привык к тому, что черт обязательно сопровождает едва ли не любой механизм, не говоря уж о машинах, что видеть нечто подобное было в новинку.
Я сглотнул — надо будет обязательно спросить, как это здесь работает, у Слави. И почему, если можно использовать священные силы для обычных нужд, используют бесов? Мне вспомнилось, что, по словам ангелицы, электрическими компаниями заведуют инквизатории, и вопросы начали отпадать. Сюда же не лезли с своими законами, правовыми актами и прочими бумажками все по той же причине. Дело ангелов — дело ангелов, а по царскому указу они неприкосновенны.
Я выдохнул, бросил взгляд на нехитрый товар, прятавшийся за толстым стеклом витрины: держащаяся на плаву за счет пожертвований да царской милости церковь могла предложить только серость священных книг да тусклые образа икон.
Ясночтение видело их иначе. За картонками с плохо отпечатанными лицами святых ей виделись амулеты. Георгий Победонесец, столь отважно пронзающий змея, обещал подарить плюс единичку к силе. И, если верить описанию, — временно. Видать, святость уходила из них, через пару-тройку недель обращая в пустые рисунки.
Иные же обещали разное — и на интеллект, и на выносливость.
— Интересуетесь, молодой человек? — Старушка оживилась. Из безбожника, что ворвался в святой дом, даже не перекрестившись, я обратился для нее в ставшего на праведный путь агнца.
— У меня нет денег, — честно признался. Нет, после того как мы забрали из оружейной лавки едва ли не самое ценное, что там находилось, у меня остались кое-какие копейки, но...
Она смотрела на меня пристально, фыркая себе под нос, а я почуял, что меня изучают. Что, здесь у божьих людей какая-то мания особенная? Для Слави я был любопытным экземпляром, для старушки... просто экземпляром.
Она же будто силилась сквозь толщину очков рассмотреть, вру я или нет. И, наконец, выдохнув, села на место, но поманила меня пальцем.
— Ты, парень, видать, молодой, рисковый да благородный. Иначе не стала бы с тобой наша Славя разговаривать.