Ого, кто бы мог подумать, а Леня-то оказался не так уж и непопулярен у девчонок. Словно мне на зависть, ей на раздражение, к сыну книгоиздателя заспешили представительницы благородных домов.
Мне почему-то казалось, что окажись рядом Биска или Славя, они обязательно бы испортили все ядом цинизма. Сказали бы, что в мыслях вертихвосток не резвость и платонический дух любви от романтичного пухляша, а именно что корыстный интерес.
С любовью на него смотрела разве что азиатка. Как там, Женька говорил, ее зовут? Юдзу?
Ясночтение запомнило лучше моего, а может, попросту знало девчонку с тех же самых младых ногтей, что и Дельвиг.
Мисудзу придерживалась традиционной скромности. Она рада была видеть Дельвига, готова была растолкать окруживших ее со всех сторон фотографов из газет и броситься к Дельвигу. Распихать конкуренток, погрозить им кулаком и повиснуть на его необъятной туше. Но строгость правил запрещала ей идти в этом направлении, хоть и видят боги — она жутко хотела.
Класс — скрипачка. Никакущая сила, незначительная ловкость. Интеллект болтался на отметке где-то чуть ниже среднего. Ясночтение было в ее отношении жутко скептично — я бы, наверно, даже из большой жалости не пожелал брать ее в свои прислужники.
— Она правда так хорошо играет? — спросил я у растаявшего от непрошенного женского внимания толстяка.
Он не сразу, но ответил.
— Ты разве не помнишь, что она показывала уже тогда, в детстве? Сейчас... ты же сам видишь, даже от семьи Императора явились взглянуть!
Мне не хотелось его расстраивать, вливая стылую воду реализма в его бурлящий поток восторга. Не уверен, что он сможет здраво оценить заметку, что сильные мира сего в одной корзине собираются очень редко. И будь ты хоть семи пядей во лбу...
Намечалось что-то крупное, почти за гранью моего понимания.
Подошедших к нам девиц я сначала и не признал. Дельвиг, едва бросивший на них взгляд, залился краской смущения.
Майка была само великолепие. Ослепительное платье, наверняка еще по утру сидевшее в ателье на манекене. Тугой корсет изукрашен цветами, подчеркивая хорошую, правильной формы грудь. Девчонка носила на себе маску легкого смущения, ясночтение же было убеждено, что румянец вызван двумя бокалами вина.
Для храбрости.
Алиска была одета иначе. Не желая низвергать саму себя в пучины скромности, она позволила себе легкость халата горничной — видимо, та хламида нижних юбок успела ей поднадоесть.
— Так вот для кого ты просил билеты? — Дельвиг был сообразителен и понимающе кивнул. — Пойду-ка я, поищу Женьку. Он ведь обещал прийти, а значит, либо уже тут, либо в пути. Ох, чую, он тоже не один явится!
Толстяк разве что не потирал ручонки — творящаяся вокруг романтика возбуждала в нем творческие порывы.
Честно признаться, я не знаю, что вообще на свете их у него не вызывало.
Майя окинула меня взором, словно видела в первый раз. Что-что, а впечатление в этом тряпье я сумел на нее произвести.
Она сглотнула, подавив в себе желание тотчас же маленькой девочкой броситься мне на грудь. Я ее понимал — соглядатаи отца, о которых говорила Алиска, были повсюду.
Никого не стесняясь, лисица вдруг немного приосвободила плотно сжатую халатом грудь, чуть отпустив узел шнурка. Манящие прелести приковывали чужие взоры, а Алиске будто только того и надо было.
Мол, смотрите-смотрите, юные князья с графьями. Пусть ваши дамы тоже смотрят и завидуют.
Я отвесил Майке услужливый, церемониальный поклон. Отвечавший за традиции и историю препод мучал нас не хуже Валерьевича на марш-броске, заставляя раз за разом повторять эту поебень.
Пока она не дошла до автоматизма.
Взял нежную, украшенную перстнем руку, одарил чуть заметным поцелуем. Алиска тоже была бы не против сунуть мне ладонь, но она ведь всего лишь прислуга, перетопчется.
Едва мы вместе завернули за угол, как Майя тут же стиснула меня в объятиях.
— Федя... Федечка... ты пришел. Я думала, после случившегося ты будешь меня избегать, а ты... пришел.
В ней прямо был полный джентльменский набор — и слезы, и сопли. Алиска уже успела протянуть ей невесть откуда вытащенный платок.
Я погладил Майку по голове, прижал ее покрепче. Мне стало стыдно — за целую неделю-то мог бы хоть через Биску послать ей весточку, хоть пару слов. А то после утех, коим мы предавались в беседке, пытаясь смыть наслаждением чувство вины перед Ночкой, я словно обратился в монолитную стену.
Да и Биска тоже хороша — видела ведь, как несчастная мучается, неужели не могла пойти хоть чуточку дальше возложенной на нее задачи?
Совесть велела не перекладывать свою вину на мифическую женскую солидарность.
— Все в порядке, малыш, ну что ты? Разве я мог оставить тебя после такого? Просто не хотел доводить до скандала с твоим отцом...
— Обрадовалась, как ребенок, когда я показала ей билеты. Все не могла поверить, что от тебя. — Алиска мне вдруг подмигнула, — И знаешь что? Она сегодня совсем без труси...
— Алиска! — Майя запунцовела пуще прежнего, но желание рыдать с нее будто ветром сдуло. Поправив волосы, она снова прижалась ко мне, на этот раз уже не так тесно.
— Ты поговорила с Евсеевой?
— Да. Она сначала не верила, думала, что это розыгрыш. А потом, когда поняла...
— Вы не говорили ей, что это от меня?
Алиска выдохнула и закатила глаза, как будто вопрошая — я что, их за идиоток держу? Майя предпочла промолчать.
— Я все еще не верю, что это не сон, Федя. Что ты правда тут, что я могу коснуться тебя рукой. Знаешь, как долго пыталась отмыть ладони — мне казалось, что сажа с обгоревшей кожи той девчонки въелась и больше никогда не выветрится.
Теперь стала понятна пара бокалов, выпитых перед тем, как идти сюда. Что-то подсказывало, что огненная дочь Тармаевых велела соглядатаям приволочь сюда целую бутылку, а то и две. Одну — если я приду и праздновать. Две — если все окажется ложью, чтобы упиться в горести.
Я чувствовал, что Майя, будучи пьяненькой, готова сейчас на многое, но меньше всего хотелось выслушивать ее причитания. Я вдруг схватил ее за ягодицы, чувственно ущипнул, заставил податься вперед и вскинуть руки так, чтобы она грудью приземлилась в мою ладонь.
— Ты моя девочка, Майя. Хорошая, плохая — не важно. Главное, что моя. Просто знай об этом, и давай больше не будем возвращаться к этому вопросу, хорошо?
Она не сразу, но с пониманием кивнула. Грубость вперемешку с мужским поведением сыграли свою роль.
— Я уже давно не видел свою сестру. Здесь все разодеты так, что никого не узнаешь — я вас-то с трудом...
— Хочешь, чтобы мы отвели ее куда-нибудь к балюстрадам?
Велеска сегодня была сама проницательность. Ее взор был направлен на торчащую плеяду балкончиков — на таких парочки обычно предаются самозабвенной любви. Найти более подходящего места было попросту невозможно.
Я кивнул ей в ответ, сунув руку в карман. И письмо, и кольцо сегодня были со мной.
Глава 16
Какой я ее себе представлял?
Да никакой, не было у меня времени представлять свою сестру.
Евсеева оказалась плотной девчонкой, с лицом так и не выросшего подростка. Красота, я б сказал, на любителя.
Майка с Алиской каким-то чудом затащили ее на балкон, я же тенью следовал за ними.
Мне бы и в самом деле не помешало обратиться в тень — отовсюду норовили выскочить знакомые, знакомые отца, знакомые знакомых. Перед глазами мелькало бесконечное количество рук, кои следовало пожать в ответ, заверить в своей благодарности и прочем.
И больше всего я боялся, что на меня выскочит Дельвиг, и просто так отвязаться от толстяка и не обидеть его у меня выйдет вряд ли.
Я выдохнул, только когда оказался на одном с ними этаже. Первой вынырнула Майка, послушной служанкой за ней последовала рыжая лисица, игриво помахивая пушистым хвостом.
Я ощущал, как внутри пробежала нервная дрожь — сейчас что-то будет.
Знать бы только что...
Трусить времени не было, и я пошел к Евсеевой. Девчонка решила не спешить и поглазеть на пока еще пустое, не заполненное звездами небо.
— Привет. — Голос даже для меня самого прозвучал на удивление хрипло и сухо. Наталья развернулась так, будто вместо приветствия ее огрели кнутом, но, поняв, что это всего лишь я, облегченно выдохнула.
— Федя? Ты тоже тут? Рада тебя видеть. — На шею она мне бросаться не спешила, говорила лишь пустые формальности, но и не чувствовала себя пойманной в ловушку.
Сарказм потешался надо мной, словно спрашивая — а ты чего ждал? Что едва твоя мрачная рожа мелькнет перед ней, как она рухнет на колени, примется заламывать руки, возводить очи горе и умолять о прощении?
Решил не тянуть кота за бантик. Пальцы от нервного напряжения плохо слушались, но я вытащил лист письма, спешно развернул его, сунул ей под нос.
— Узнаешь? Твой почерк.
Она пробежалась глазами по строкам. По ее лицу пробежала тень, сама она побледнела, перевела на меня взгляд.
Знал, что сейчас чувствует девчонка. Мне тоже было не по себе — план-то мой был прост, как три копейки, и останавливался ровным счетом на том моменте, где я предъявляю ей доказательства, а она понимает, что ее схватили с поличным. Сейчас даже я сам спрашивал себя — а дальше-то что? Выудишь из нее признание, накажешь силой, стукнешь головой о каменные перила?
Свидетели нашего разговора были. Словно все дела в мире уже переделаны и ничего в нем интересного не осталось, небольшие компании молодняка оккупировали балкончику снизу, сверху, сбоку... Нет-нет, да и бросали на нас взгляд.
Мне думалось, что сейчас Ната скомкает письмо или разорвет его, клочками швырнет мне в лицо, выдавливая из себя некое подобие ухмылки.
Ничего подобного. Ее как будто покидали силы — последние их остатки она тратила, чтобы удержать письмо.
— Желать убить собственного брата... это как минимум нехорошо, Наташа. — Ее молчание действовало мне на нервы. В таких случаях следовало только давить — и давить до последнего.