— Не пойдет, — сказал толстяку. Тот скуксился, приуныл, но решил не подавать виду.
У него где-то внутри словно торчал моторчик внутреннего счастья. Стоило только пасть духом, как тот тут же выдавал свежее топливо.
— Не пойдет, — улыбнулся я. — Эта палка прошла много боев и цела. А сапфировая настойка после пары глотков сойдет на нет.
— Жисть! — Пузатик возразил, будто я оскорбил его в лучших чувствах. Не отпей я уже из бутыля, он бы тотчас же забрал его. — Вода синай жистя давать, жистя лучшее делать! Лана забилай, боль забилай, холос-с-со!
— Верно. Но палка «гани»… — переглянулся со стариком вновь, хотел бы я знать, что обозначает это чудное слово. Кондратьич не знал, я прочистил горло и продолжил: — Палка эта много всяких штук может. Мало одного синай вода, понимать?
— Понимать, моя понимать! — Он разве что не подпрыгнул на радостях. Господина не совсем отказался ему палка отдавать, господина решил торговаться.
А гмур, кажется, больше всего на свете любил торговаться.
— Господина сисяс такой увидеть, никогда не видеть, да?
Он вытащил передо мной холщовый мешок. Сдавалось мне, что он малость по странному понимал смысл слова торговаться. Мешок, конечно, неплохой, но…
Я присмотрелся к его свойствам, и глаза чуть не полезли на лоб. Мешок обещал быть общим на всю группу — все, что засунуть в него, одновременно оказывалось в сумках у других. Правда, в конце путешествия мешок обещал исчезнуть, ибо не мог существовать за пределами подземелья, но это натолкнуло меня на мысль!
— Бумага, чернила… чем черкать по бумаге есть?
— Господина полюбиться месок? — не желая терять нити разговора, переспросил торгаш. Впрочем, и обрывок бумаги с письменными принадлежностями у него нашлись. Вместо пера с чернилами был изгрызенный в корень карандаш.
— Палка мне, их бесплатно полусать.
И с пониманием «бесплатно», кажется, у него тоже были большие проблемы. Ну да не мне его судить.
— Вытащи из винтовки патроны, — шепнул я Кондратьичу.
— Барин, ладно это пойло — гляжу, у тебя румянец по щекам побежал, но эта сумка-то тебе зачем? — Старик был крайне удивлен моим выбором, но повиновался. Заворчал, что у этой-то образины все одно к винтовке обнаружатся пули. Не в этой сумке, так в другой…
Кондратьич оставался безоружным. Выдохнув, отдавая ружье в руки пританцовывающего на радостях гмура, он вдруг вытащил нож из-за сапога. Небольшой, но и с ним можно было делов наделать. Я в Кондратьиче на этот счет не сомневался.
— Там же тупик, — сказал я торговцу, когда он взвалил на свою спину тюки и заспешил в обратную от нас сторону. Внутри меня жило разочарование — надо было спросить поганца, не видел ли он пробегавшую мимо девчонку, но было уже поздно. Теперь-то он потребует за это дополнительной платы: кому, как не ему знать, что информация — самый ценный товар?
— О, господина заботиця обо мне. Плиятно. Но пусть господина не волновайса — моя всегда свой путь идти, да? Мы еще встретится — вы деньга собилайте, да?
Ибрагим буркнул ему в ответ что-то нечленораздельное — кажется, пообещал заместо денег хорошего тумака.
Винтовки ему было откровенным образом жаль: наверняка не раз и не два она вытаскивала его из самых тяжелых ситуаций. Ладно, ружье — дело поправимое, как и кортик: были б живы, а деньги на новое найдем.
— Барин, сумка-то тебе начерта? Что ты в нее пихать собрался? — Старик высказывал недовольство в вопросах. Я же дождался, когда мгла этих коридоров поглотит гмура-торговца, еще раз осмотрел приобретение. Если я все правильно понял, то это возможность.
Возможность послать весточку на ту сторону.
— Ибрагим, можешь меня оставить на минутку? По мужским делам надо.
Старик недоуменно, с неохотой кивнул. Явно хотел уж было мне сказать: «Да сцы прямо тут, барин, нешто я что новое увижу?», да не осмелился. Молодец, хвалю…
Остатки свечи старик разломил надвое, сунул мне огарок — гляди-ка, а я до такого вот не додумался.
Свет от магической вещички будто бы поделили на два, но его все еще вполне хватало.
Биска сразу ухватила суть за хвост — остаться-то с ней наедине я хотел только лишь ради разговора.
— Биска, ты ведь знаешь, что тут случилось? Ты можешь сходить к девчонкам?
— Могу, но не пойду. — Словно не было на свете занятия интересней, она принялась рассматривать собственные ногти. Из жаждавшей моего внимания дьяволицы она обратилась в просто дьяволицу…
Я кивнул — вполне ожидаемый ответ с ее стороны.
— А сказать, живы они хотя бы? — Я почуял стыд, в первую очередь за самого себя. Этот вопрос мне следовало задать в первую очередь и еще там, при первой встрече. Пусть Кондратьич хоть обсмотрелся бы в ужасе, как я разговариваю с пустотой, но мне было бы спокойней.
Не было бы. Биска кровожадно ухмыльнулась, сверкнула желтыми очами.
— Кто знает, живчик, кто знает? — Она вильнула мне за спину, словно поток, обняла за плечи. Женственные руки дьяволицы потянулись к моей ширинке. Острый — и на слова, и буквально — язычок коснулся моего уха, оставляя влажный след. — Может быть да, может быть… нет.
— Не искушай судьбу, — потребовал от нее и услышал томный, полный возмущения вздох.
— Не пойми меня неправильно, живчик. Я не могу: ведь это могут рассмотреть как помощь. В особенности после того, как ты это озвучил.
— Ты притащила к нам этого торговца — разве это не помощь?
Держа меня за руку, она выскользнула передо мной вперед, отрицательно покачала головой.
— Какая же это помощь? Я собирала ваши грехи. Твое отчаяние, его жадность. Он лишил вас хорошего оружия, хоть вы и взяли пущую безделицу. Мне поставят пять с плюсом за умение нагадить там, где вы меньше всего ожидаете.
Лгунья из нее была так себе. Может, она и игриво изображала из себя дьявольскую принцессу, но гмура она привела к нам не корысти ради.
Ладно, если говорит, что не может, значит, сумка получает сразу два очка к уровню полезности.
Найдя плоский камень, я расположился поудобней, чуть не сунул в рот кончик карандаша: вовремя опомнился. Биска игривой лаской терлась у меня за спиной, пытаясь выглянуть из-за плеча. Словно заботливой учительницей сейчас будет подсказывать и исправлять.
Только бы, сказал я самому себе, запихивая послание на клоке бумаги, эта сумка и в самом деле работала. Если девчонки живы, если девчонки целы и с ними все хорошо, то…
Из колеи меня выбил отчаянный, едва различимый крик. Рассекая плотную пелену мглы, он врезался мне в уши, заставил подскочить на ноги. Сумку я мигом закинул на плечи, ринулся вперед — Биска осталась мрачно стоять там же, где и была. Куда только делось ее природное любопытство?
Крик разом стих, заглох, оставив после себя хрипящий стон гуляющего по стенам эхо. Надежда разом ушла в пятки, вместе с сердцем.
Учат же нас в фильмах, что разделяться — очень хреновая затея, так ведь нет же, мы…
Додумать я не успел. Свет огарка выхватил впереди раскрытый зев голодной пропасти. Я остановился в последний миг, закрутил руками, ловя пытающееся увильнуть равновесие.
Не прокатило.
Земля под ногами затрещала, отдаваясь в ушах смачным хрустом. Инстинкт самосохранения велел развернуться, в отчаянии бежать прочь, но было слишком поздно.
Почва ушла у меня из-под ног — грудью и подбородком я ударился по ее остаткам. Руки, впиваясь ногтями в твердь, заскользили. Пустота ждала меня с распростертыми объятиями.
Глава 9
Я рухнул вниз, не удержавшись от крика. Отчаянное «А-а-а» полилось из моей глотки потоком.
Падение закончилось быстрее, чем я успел испугаться. Встретившая меня твердь земли одном ударом выбило из меня весь страх и желание кричать — воздуха не хватало.
Интерфейс желал знать, рад ли я новому достижению. Умилялся, паскуда: ну, мол, в этот раз хотя бы ребра целы, ага?
Ага, мать твою, еще как ага…
Словно без сомнительных наград, как без пряника, за столь удачное падение меня наградили аж 25 очками дополнительного здоровья.
Только бы, мелькнула в голове мысль, не разбился графин с сапфировой настойкой. Я вдруг понял, что совершенно не помню, куда его положил.
Вокруг клубилась серая пыль. Она настырно лезла в глаза, забивала собой рот и уши, мешала дышать. Я разразился кашлем и тут же услышал ответный. Кондратьич был не так далеко. Старик не понаслышке знал, что такое удача, и потому уже стоял на ногах. Прикрыв глаза рукавом камзола, второй рукой пытался развеять пыльную тучу — получалось у него так себе.
— Барин? Живой?
Он рухнул передо мной на колени: кажется, про удачу я поспешил. Едва с него слетел первичный шок, как у старика подкосились колени. Изможденное тело несчастного стонало. Да, говорило оно, когда-то мы ходили в атаки, были готовы прыгать грудью на вражеский редут и отчаянно не ведать устали в горячке боя. Но сейчас суставы, артрит, хрупкие кости — сигать в пропасти не лучшая затея.
— Кондратьич, ты как?
Он пытался встать с моей помощью — важно и злобно топорщились усы. Как будто старик обиделся на весь этот подземный мирок за свое падение.
— Где это мы? — Удержаться от вопроса было попросту невозможно. Провалившись в небытие, явно не ожидаешь увидеть вокруг себя величественные руины.
Петербург хранил в себе множество тайн. Пыль медленно, но рассеивалась, уходила прочь. Не помня самого себя, я выудил еще одну свечу — чародейский свет стал ярче, выхватывая из потемок зловещие, женственные очертания статуй.
Кем бы ни были те, кому поклонялись вознесшие эти монументы, но добротой во плоти их назвать было сложно. Лица искажались в жутких, зловещих оскалах. Вместо глаз блестел хрусталь — даже сквозь мглу.
Я закусил язык, пытаясь унять любопытство. Словно забыв про недавнюю боль, оно заставляло коснуться резных колонн.
Почему-то на ум шли немоглики, над которыми я когда-то сам угорал. Скудоумные спешили утвердить, что не мог столь величественный град, как Петербург быть построен людьми, да еще и при царе. Словно им нечем было заняться, они выискивали лазерную резку и плазменную шлифовку везде, где только могли. «Отланты» и инопланетяне, по их словам, были строителями прошлого.