Коротышки отчаянно сопротивлялись неведомому противнику. Тот отчаяния не ведал, обращая их в мелкий, рубленый фарш.
Всякого я навидался, но сейчас даже мои крепкие нервы норовили дать сбой. К горлу подкатил тошнотворный комок, я помахал у себя ладонью перед носом в тщетных попытках немного развеять устоявшийся мертвецкий дух.
Казалось, что я все еще чую тепло их маленьких тел. Жизнь уходила из коротышек не спеша. Безмятежность деревни говорила лишь о том, что нападения ждали меньше всего на свете.
Я вслушивался в тишину, как в симфонию смерти. Ждал и сам не знал, чего именно.
Любопытство звало заглянуть хоть в одну из хижин, я же держал его в узде. Что-то мне подсказывало, что хорошего там увижу мало.
Это хорошо, вдруг мелькнула у меня в голове мысль. Хорошо, что я заставил девчонок уйти. Не знаю, как бы они отреагировали на этот мясной ужас, но вряд ли положительно.
В голову лезли глупости.
Словно долго выжидавшие своего часа, теперь они получили долгожданную возможность показать себя во всей красе. Им будто больше нечем было заняться, из недр памяти, из самого голоштанного детства они вытаскивали образы Фредди Крюггеров и прочих Джейсонов верхом на Вурхизах. Разбуженный, глубоко засевший ужас спешил подсказать, что они если не за спиной, то прячутся за углом.
И обязательно выскочат, чтобы я сумел хорошенько навалить в штаны.
Шорох, вдруг коснувшийся ушей, заставил встрепенуться, рука сама ухватилась за рифленую рукоять клинка.
Словно уже привыкший к тому, что на любое подозрительное следует сначала бить, а уж потом думать, я крутанул оружием над головой.
Алиска таскала с собой отнюдь не легенькую шпажонку, но даже этой орясиной мне удалось вычертить символ защиты — словно эгида, он осыпал меня ворохом блестящих искр, обещавших помощь в отражении чужой атаки.
Где-то там, наверху, ютясь в уютной кровати, икнула от моей благодарности Валерьевна.
Чутье выдохнуло, когда из-под завалов выскользнул паук. Я почти успокоился и тотчас же вспомнил, что подобная живность бегала в хозяйстве Виты.
Могла ли они прихватить одного восьминога с собой? Могла. А могли ли сами гмуры, взяв с нее пример, разводить их как домашний скот?
Ответить я не успел. Куча мертвяков вдруг зашевелилась. Я сделал шаг назад, чувствуя, как все тело сковало ужасом. Колени предательски задрожали, здравый смысл обещал не сейчас, но вскоре подыскать разумное объяснение творящемуся.
Я понял, что у него не получится, когда мясистый окровавленный гмур, по-неживому разинув рот, обнажив гнилые зубы, свесил голову на бок.
Мне казалось, что еще чуть-чуть — и я в обязательном порядке услышу зловещий гогот. Притащился в ловушку — сам! Один! Для этого, наверное, обязательно быть Рысевым и носить в своей крови дар ясночтения.
Нэя металась, словно пойманная в силки птица. Ей-то проще — может просто вспорхнуть над коротышками и унестись прочь…
Словно желая мне возразить, один из покойников настиг ее в прыжке. Сжал в огромных лапищах, покатился кубарем по земле.
Я атаковал сразу же и без раздумий. Меч тащил меня за собой на выручку несчастному порождению Слави. Клинок жадно и отчаянно, будто в самом деле был кровожаден, впивался в еще не до конца закоченевшие тела. Отрубленные руки, ноги, головы и туловища валились наземь, а я пробивался к тому поганцу, что смел коснуться Нэи.
Теперь я понимал, что ощущал Конан-варвар в горячке боя. Мгла вокруг, мрак безглазо пялилась изо всех щелей. Враг повсюду и везде сразу, от него нет спасения. Словно безликая волна, он медленно, прощупывая почву защиты, подползал все ближе и ближе.
Малышке моя помощь оказалась без надобности.
Схвативший ее гмур вдруг надулся, словно воздушный шар. Из мертвой глотки полилось кровавое бульканье, прежде чем он взорвался ошметками. Нэя стрелой вознеслась над нами, обещая окончательную смерть каждому, кто осмелится тронуть ее хоть пальцем.
На миг они остановились, дрогнули, словно кто-то натянул поводки. С омертвевших глаз на меня смотрело само равнодушие. Ближайший ко мне малец широко и непосредственно развел руками, словно говоря: извини, пацан, нам бы здесь лежать и гнить, а вон поди ж ты… заставляют.
Ее голос звучал повсюду и нигде. Словно ополоумевший, я позволил себе ошибку обернуться — но за спиной никого не было.
Кроме покойников.
Не ведая подлости, абсолютно бесхитростно, они не спешили бить отвлекшегося противника.
Вита же, казалось, уменьшилась до размеров мухи и вещала прямо из моего уха:
— А ты ненасытен, братец. Любопытный.
— Покажись. Отпусти их… давай просто поговорим.
Она ответила мне насмешкой. Троица гмуров из общей кучи стала мне ответом. Накинувшись так, словно моих мозгов хватит на целую дюжину, они будто говорили, что время мирных разговоров прошло там, за кухонным столом. Где я, не ведая подвохов, уплетал обе щеки ее стряпню.
Клинок Алиски помог мне подарить им посмертный покой. Дабы не сидеть без дела, будто вопрошая меня, почему я до сих пор не впал в звериную ярость, он заставил обрушить всю мощь моих сил на столпотворение по бокам.
Лезвие вспарывало животы один за другим. Рвались свежие, только недавно натянутые нити кукловода.
Словно не желая оставлять меня в этой пучине мрак один на один с чужой смертью, Нэя в стремительном полете бросилась на клинок. Не распознав ее замысла, я вздрогнул, когда ее тельце самоотверженно нанизалось на меч. Ослабевшие, повисшие ручки, потерявшие всякую волю ноги — она была похожа на человека, как никто другой.
Она растворилась вмиг, обратившись лужицей благодати. Словно святая вода, она спешила объять оружие солнечным светом.
Меч вспыхнул священным, карающим клинком, обещая прощение всякому, кто отважится сложить под ним голову.
— Какие у нас могут быть с тобой разговоры, милый братец? Ты заявился сюда, устроил погром в моем доме, отказался немного поиграть. Разве тебе в самом деле есть, что сказать?
Мне было. Мертвяки, чуя собственное спасение от моих рук, наперегонки устремились, расталкивая менее расторопных собратьев.
Им хотелось, чтобы я их убил.
Им приказывали убить меня.
Вита не унималась, продолжая тираду, я же чувствовал, как постепенно теряю дыхание. Ожившие трупы накатывали на меня волна за волной — в мыслях бился лишь вопрос: да сколько же здесь этих тварей? Я перебил едва ли не больше, чем их здесь было до, но они словно гидра; на месте одного павшего возникало трое новых.
Скрюченные, толстые пальцы тянулись ко мне. Будь они живы, в их арсенале нашлась бы всякая каверза. Шаман сплясал бы мне очередное проклятие, коротышки поменьше подарили бы мне по камню из своей пращи, а уж сколь чудесен яд, коим смазаны кинжалы коротконогих крепышей!
Вместо этого они пытались повиснуть на мне неподъемным грузом.
Я отчаянно и зло заревел, когда один из них запрыгнул мне на спину, сбив едва начавшуюся контратаку. Я подался вперед в тщетной надежде скинуть поганца прочь, его пасть клацнула у меня прямо над ухом. Полная посмертного равнодушия морда скалилась пиловидными клыками, обещая повторить свою попытку через мгновение. Его менее удачливые собратья, минутой назад располовиненные мной, словно истосковавшиеся по ласке рабыни, спешили обхватить меня за ноги. Не ведая разума и здравого смысла, мохнатые руки хватались за лезвие клинка, после равнодушно взирая на отвалившиеся пальцы и натекающие из обрубков лужицы крови.
— Всю жизнь меня гоняли, словно крысу. Я думала, что вырвусь из застенков и там — жизнь!
Молния божьей карой ударила с клинка, резанула пытавшегося оттяпать мое ухо гмура. Его подбросило вверх, словно резиновую куклу. Плеть электрического разряда, ярко освещая мне путь, стегнула всех, кто осмелился в меня вцепиться. Я не представлял, что мертвые умеют визжать, а теперь знал об этом.
Лог был строг, как и мироздание — не желая терпеть подобного своеволия, он заспешил скушать десять процентов от общего состояния Нэи.
Остаться здесь без нее было все равно, что скормить самого себя непроглядной мгле. Мрак слепоты кривозубо ухмыльнулся мне из плохо освещаемых ниш, обещая, что поиграет со мной вдосталь, едва эта мелкая поганка вновь уйдет на перерождение.
Когда гмуровы тельца на миг отступили, я рванул в контратаку. Ясночтением прощупывал тьму в надежде выхватить прячущиеся в нишах очертания.
Вита словно скакала от одной стены к другой, была везде и повсюду.
Еще чуть-чуть, понял я, и она заговорит со мной губами мертвецов с отрубленных голов.
— Мир оказался совершенно иным. Сначала я хотела вернуться к отцу — новую, сильную, он признает меня! Но он отверг. Я искала встречи с твоим отцом, но инквизатории встали на моем пути. Они толкали меня бежать. Без денег, без семьи, без рода — они словно насмехались надо мной, снова и снова подталкивая вернуться в ставшие родными казематы.
Я выдыхался. Меч тяжелел в руках с каждым ударом. Я пытался повторить магию речи, которой учила нас Романовна, но та лишь отрицательно качала головой. Неа, говорила она, ты хоть на голове стой, че хочешь делай, а эту шнягу я попросту не вывезу.
Как не вывезу и я сам.
Правдой оборачивались Майкины слова. Там, рухнув на колени, она умоляла меня одуматься. Кричала, что найдет по мою душу лучших священников, сыщет каких угодно изгонителей дьявола, лишь бы я только не ходил один.
Что я ей тогда сказал на прощание? Какую-то патетичную глупость…
Сквозь толпу забрезжил просвет. Бесконечное воинство дрогнуло под святым напором. Нэя, чуя, что не стоит распылять саму себя на самоубийственные атаки, делилась благостью по чуть-чуть.
Солнечный свет рубил восставшую из могилы нечисть, словно скверну. Кожа несчастных пузырилась, набухала волдырями ожогов. Отчаянно, едва коснувшись клинка, они истошно завывали на все голоса.
Будто разом забыли, что мертвым положено безмолвие…
— Я почти так и сделала. Почти отчаялась, пока не нашла вход в эти катакомбы. Здесь было много тех, кто хотел меня убить. У нас случился с ними симбиоз, братик. Они видели во мне сочный кусок свежего мяса, ну а я…