[241]. По неизвестным причинам почитание князя Пожарского незаметно убрали из богослужебного календаря где-то в петровское время.
Желание опорочить гордого и бесстрашного воина возникло у некоторых лиц сразу после его гибели под Конотопом в 1659 году. Вероятно неукротимый нрав и богатырская сила Пожарского раздражали многих. Он привык действовать напористо и решительно. В бою Семен Романович бывал азартен и беззрасудно смел, порой забывая об осторожности. Своим честолюбием и высокомерием он восстановил против себя многих вельмож. Однако при жизни князя мало кто рискнул бы ему перечить. Известны только две попытки местничества с ним, причем одним из участников местнического спора был представитель младшей ветви Пожарских — князь Иван Дмитриевич Пожарский, сын героя 1612 года, князя Дмитрия Михайловича.
Дипломатическими талантами Семен Романович не отличался: он не проявлял изворотливости, не заключал сделок, не шел на компромисс, не унижался перед родовитыми боярами. После его смерти появилось не мало клеветников, из тех, кто хотел опорочить нового русского святого и лишить его доброго имени. Однако далее всех пошел упомянутый австрийский посол А. Мейерберг, сильно раздраженный неудачей своей дипломатической миссии в Москву. Уличая русских в грехах и пороках, он, без всяких на то оснований, обвинил Пожарского в убийстве жены (!).
«В 1659 году пал, в передовом полку, в сражении с польским, казацким и татарским войском князь Семен Романович Пожарский. Потомок Ивана, второго сына Всеволода, князя Московского, человек, отягченный безчестными делами и преступлениями и недавно снискавший себе дурную известность убийством жены; и Алексей Михайлович торжественно причислил даже его к мученикам, и в честь его ныне бывает особенное богослужение в церкви»[242].
На самом деле вдова князя Семена Романовича — Евдокия Васильевна Пожарская (в девичестве Третьякова) на сорок лет пережила мужа и скончалась в Московском Ивановском женском монастыре около 1700 года, когда ее земли отошли названному монастырю[243]. Этот факт, также как отсутствие малейшей информации о «противоправном поведении» Пожарского в документальных источниках, приводят к выводу о том, что Мейерберг писал со слов недоброхотов князя. Слова эти являются не более, чем клеветой и не находят подтверждение в источниках.
Комментируя реплику А. Мейерберга о Пожарском, современный российский историк А.А. Булычев пишет: «Думается, что негодование Мейерберга, старательно передавшего в своих мемуарах самые грязные сплетни о Пожарском, вызывал не столько моральный облик новопрославленного князя, сколько сам факт существования у православных «схизматиков» подлинных святых. Именно последняя причина побудила его после филиппики по адресу С. Р. Пожарского еще с большим сарказмом обрушиться на преподобного Сергия Радонежского и сотворенные им чудеса»[244].
В истории есть немало примеров того, когда рядом с яркими и достойными людьми появляются завистники и клеветники, которые впоследствии пытаются опорочить известного и заслуженного человека. Зная благочестие царя Алексея Михайловича, превыше всего ценившего религиозно-нравственные принципы, трудно поверить в то, что человек «отягченный безчестными делами и преступлениями» долгое время — с 1647 по 1658 гг., мог находиться среди его ближайших друзей и сподвижников. Как было отмечено, Пожарский неоднократно упоминается в «Дворцовых разрядах» в числе двух-трех наиболее близких людей, приглашенных к царскому столу, сопровождает государя в поездках на богомолье, выполняет его самые сложные и ответственные поручения с присущей ему энергией и усердием. Прибегая к аналогиям, возможно не совсем уместным, заметим, что князя Семена Пожарского можно было бы назвать «русским д'Артаньяном». Это сравнение вполне логично. Оба лица жили примерно в одно и то же время, отличались неукротимой отвагой и энергией, верно и храбро служили своим государям и своей стране, прекрасно владели оружием, превыше всех материальных благ и привилегий ценили свою честь, честь и достоинство своего рода. Несомненно и то, что чувство личной чести у Пожарского, чести «в высокой степени индивидуализированной», было свойственно лишь немногим представителям московской элиты того времени. В этом смысле он человек двух эпох — наследник старых родовых московских традиций и представитель нового поколения энергичных и деятельных людей Нового времени, когда «родовая честь уступила сознанию аристократической корпоративной чести»[245].
Царь был человеком образованным и талантливым, он окружал себя сильными и примечательными личностями. Присутствие среди «избранного круга» Алексея Михайловича безнравственного, «неправедного» человека представить невозможно. Тем более трудно согласиться с тем, чтобы православная церковь, имея какие-либо порочащие сведения о Пожарском, позволила бы причислить его к лику святых.
Согласно «Новгородскому хронографу» князь Пожарский положил «душу свою за церкви божия и за благочестие великого государя и за православную христианскую веру… И той храбрый и терпеливый воин мучения кончину прият, и царству божию наследник бысть»[246].
Попытки отыскать тело князя Пожарского на поле битвы, предпринятые русскими служилыми людьми осенью 1659 года, успехом не увенчались, место его захоронения неизвестно.
Князя Семена Романовича Пожарского по праву можно назвать последним богатырем Московской Руси. Несмотря на все попытки отдельных лиц очернить его образ, в народной памяти он был и остался героем и мучеником за православную веру.
Приложение
За рекою, переправою,
За деревнею Сосновкою,
Под Конотопом под городом,
Под стеною белокаменной,
На лугах, лугах зеленыех,
Тут стоят полки царские,
Все полки государевы,
Да и роты были дворянские.
А из далеча-далеча, из чиста поля,
Из того ли из раздолья широкого,
Кабы черные вороны табуном табунилися,
Собирались-съезжались
Калмыки со башкирцами,
Напущалися татарове
На полки государевы.
Оне спрашивают, татарове,
Из полков государевых
Себе сопротивника.
А из полку государева
Сопротивника не выбрали
Не из стрельцов, не из солдат-молодцов.
Втапоры выезжал Пожарской-князь,
Князь Семен Романович,
Он боярин большей словет,
Пожарской-князь.
Выезжал он на вылазку
Сопротив татарина
И злодея наездника,
А татарин у себя держит в руках
Копье вострое,
А славны Пожарский-князь —
Одну саблю вострую
Во рученьки правыя.
Как два ясныя соколы
В чистом поле слеталися,
А съезжались в чистом поле
Пожарской-боярин с татарином.
Помогай бог князю
Семену Романовичу Пожарскому!
Своей саблей вострою
Он отводил востро копье татарское
И срубил ему голову,
Что татарину наезднику.
А завыли злы татарове поганые:
Убил у них наездника,
Что не славного татарина.
А злы татарове крымские,
Оне злы да лукавые,
Подстрелили добра коня
У Семена Пожарского,
Падает его окарачь доброй конь.
Воскричит Пожарской-князь
Во полки государевы:
«А и вы, солдаты новобраные,
Вы стрельцы государевы!
Подведите мне добра коня,
Увезите Пожарского,
Увезите во полки государевы!»
Злы татарове крымские,
Они злы да лукавые,
А металися грудою,
Полонили князя Пожарского,
Увезли его во свои степи крымские.
К самому хану Крымскому,
Деревенской шишиморы.
Его стал он допрашивать:
«А и гой еси, Пожарской-князь,
Князь Семен Романович!
Послужи мне верою,
Да ты верою-правдою,
Заочью не изменою;
Еще как ты царю служил,
Да царю своему белому,
А и так-то ты мне служи,
Самому хану Крымскому,
Я ведь буду тебе жаловать
Златом и серебром,
Да и женки прелестными,
И душами красными девицами!»
Отвечает Пожарской-князь
Самому хану Крымскому:
«А и гой еси, Крымской хан,
Деревенской шишиморы!
Я бы рад тебе служить,
Самому хану Крымскому,
Кабы не скованы мои резвы ноги,
Не связаны белы руки
Во чембуры шекловые,
Кабы мне сабелька вострая,
Послужил бы тебе верою
На твоей буйной голове,
Я срубил тебе буйну голову!»
Скричит тут Крымской хан,
Деревенской шишиморы:
«А и вы, татары поганые!
Увезите Пожарского на горы высокие,
Срубите ему голову,
Изрубите его бело тело
Во части во мелкие,
Разбросайте Пожарского
По далече чисту полю!»
Кабы черные вороны
Закричали-загайкали,
Ухватили татарове
Князя Семена Пожарского,
Повезли его татарове
Они на гору высокую,
Сказнили татарове
Князя Семена Пожарского,
Отрубили буйну голову,
Иссекли бело тело
Во части во мелкие,
Разбросали Пожарского
По далече чисту полю,
Они сами уехали
К самому хану Крымскому.
Они день-другой не идут,
Никто не проведает.
А из полку было государева
Казаки двоя выбрались,
Эти двоя казаки-молодцы,