но неприятно поражал меня низкий уровень политического образования и общественной подготовки студенческих радикальных групп»{127}.
В декабре 1882 года в Петербургском университете вспыхнули беспорядки, связанные с открытием Поляковского общежития и с холопским адресом жертвователю, поданным группой студентов от имени якобы всего петербургского студенчества. «Наш кружок был против сходок, бывших явно на руку реакционным врагам университета, — писал Владимир Вернадский, — и мы решительно агитировали на предвыборном собрании, доказывая их безуспешность»{128}.
Осенние волнения 1882 года закончились большой студенческой сходкой 10 ноября. Она началась в актовом зале университета и верхнем коридоре, потом перелилась в вестибюль и раздевальни. «Не сумею точно восстановить, что ее вызвало непосредственно. Но поводы для вспышек возникали чуть не ежедневно. Инспекция, действовавшая по наитию от охранки и жандармов, обыски, аресты, высылки, стеснения остатков студенческих организаций, читален, кружков — все это нервировало», — вспоминал Корнилов.
«Ольденбурговцы» резко отрицательно относились к тактике радикалов, сознавая невыгодность студенческих волнений для дела академической свободы. «Мы все уклонялись от участия в сходках и пытались бороться с тактикой радикалов», — вспоминал один из них{129}. Оставаясь идейными оппонентами своих товарищей, они все-таки приняли участие в «беспорядках», разделив с ними ответственность за все происходящее в университете. Утром до сходки, члены «Ольденбургского» кружка всюду в университете доказывали ее бесцельность и вред, утверждали, что политика неуместна в университете, что дело студентов — готовиться к борьбе в жизни путем углубления в научную работу и сплочения друг с другом во имя просвещения. В разгоряченной толпе проповедь воздержания успеха иметь не могла.
Сходка завершилась крупным разгромом. Здание университета было окружено войсками и блокировано, а оставшиеся в нем студенты под конвоем препровождены в находящийся по близости манеж Павловского училища. Несколько сот студентов было арестовано. Среди арестованных оказались и наши друзья. Когда университет был захвачен полицией, они, протестуя против насилия сверху, слились с оцепленной толпой и были уведены в соседний манеж Павловского военного училища. Как это часто бывает, трагическое положение перемежалось комическими сценами. Все это было впоследствии изображено с юмором А. А. Корниловым в сочиненной им поэме «Манежиада». «Тогда мы много смеялись, а теперь жутко вспомнить: сколько вымучено было времени, крови и сил. Вечно многострадальная молодая Русь!» — вспоминал Гревс.
Корнилова выпустили раньше остальных товарищей. «Когда меня выпустили из дверей манежа, — писал он, — в 11 часов вечера на Университетскую набережную, то я тут же столкнулся с матерью Ольденбургов Надеждой Федоровной, с беспокойством ожидавшею своих сыновей. Мы стали ходить с ней по тротуару и проходили довольно долго, пока она не дождалась, наконец, Федора и Сергея, выпущенных один за другим».
Многие из арестованных студентов были исключены из университета и отправлены в ссылку. Из «варшавян» в эти дни пострадал С. Е. Крыжановский. На вопрос полиции, кто устроил сходку, он заявил: «Полиция и попечитель». Его задержали на несколько суток, и он просидел в полицейской части, куда, впрочем, был доступ для друзей и где «заключенные студенты проводили свое время довольно весело, благодаря добродушному отношению к ним полиции»{130}.
Что касается Д. И. Шаховского, то он в числе других участников движения был предан университетскому суду и присужден к заключению в карцере на 5 суток. Как раз на это время пришлась свадьба сестры Д. И. Шаховского Натальи Ивановны, бывшей фрейлиной императрицы Марии Федоровны, и генерала П. В. Оржевского, командира корпуса жандармов, товарища министра внутренних дел. Свадьба проходила в Аничковом дворце, и посажеными отцом и матерью невесты были венценосные супруги — Александр III и Мария Федоровна, шаферами — четыре брата невесты, в их числе Дмитрий Иванович{131}. А. А. Корнилов вспоминал, что «к удивлению своему, ректор университета А. Н. Бекетов получил распоряжение выпустить заключенного на свадьбу сестры. Дмитрий Иванович был освобожден на один вечер, побрился первый и единственный раз в жизни, надел фрак и отправился во дворец, а по окончании свадьбы вернулся как ни в чем не бывало в свое заключение и отбыл его до конца».
Освобожденные товарищи вскоре энергично, с полной отдачей сил принялись за устройство помощи пострадавшим. Работа в пользу арестованных за осенние беспорядки 1882 года студентов еще более объединила и сблизила «ольденбурговцев», настоящая дружба которых только начиналась. События 1882 года позволили им поистине оценить значение кружка. Как вспоминал Ф. Ольденбург накануне нового 1886 года, «без него мы бы, наверное, или ушли глубже, и могли бы очень сильно поплатиться, или остаться вполне пассивными, как большинство, и совершенно не понять этого самого сильного, хотя и глупого проявления студенческих чувств и мыслей». Тому положению, которое завоевали себе товарищи в университете, они всецело были обязаны кружку. Именно благодаря ему они были известны в университете как «кружок дружный и тесный».
События эти обогатили кружок несколькими новыми членами{132}. В его состав вошли В. И. Вернадский, который занял вскоре одно из центральных мест в кружке, его товарищи по естественному факультету Н. Г. Ушинский и А. Н. Краснов, а также юрист М. И. Свешников, однокурсник А. Корнилова.
Владимир Вернадский выделялся и своими выдающимися способностями, и личными качествами. «Уже тогда он был определенно выраженный, очевидно очень талантливый будущий научный исследователь, натуралист-экспериментатор, но с философскою складкою ума, со склонностью даже, казалось мне, к спиритуализму, — отмечал Иван Гревс. — Последнее влекло меня к нему: он рисовался близким, несмотря на далекую специальность. Он живо интересовался гуманитарными науками, историею, правом, религиею. У него образовались очень раскинутые вкусы, он приобрел большие разнородные знания. Начитанность его была поразительна. Он одарен был способностью умно прочитывать трудную книгу с необычайною быстротой… сдержанно-приветливый, улыбающийся и наружно-тихий, он смотрел на людей с уравновешенным, критическим вниманием. Но в движениях его чувствовалась нервность, в словах и тоне проглядывала легкая насмешливость, в действиях иногда род задора. Говорил он неровно, путаясь, не доканчивая фразы, бросая мысль и переходя к другой, завершая улыбкою, которая прикрывала многоточие; но в необработанной речи ощущалось внутреннее лицо, даже вскрывалось упорство формы… Он умел промолчать в сложной коллизии фактов и отношений, постоять, посмотреть, как будет, не идя на опрометчивый шаг или наивно-прямолинейный поступок; но то была не хитрая уклончивость на эгоистической подкладке, а умное воздержание при понимании трудности положения, нежелании попасть впросак. Неуступчивый, но и неприхотливый, он являл себя иногда упрямцем в разных любимых пунктах, но не капризничал по мелочам. Он был ценный друг, умевший, если захочет, войти в другую душу. Он еще студентом соприкасался с некоторыми (довольно видными) революционерами; в нем пробуждены были политические стремления, но свободу своего духа от радикальных шаблонов он умел сохранить. Он был критик и идеалист». Таким предстает перед нами будущий великий ученый в свои молодые годы.
Члены «Ольденбургского кружка» высоко ценили друг друга, предвидя для многих блестящее будущее. Сергей Ольденбург, который всегда был самым решительным выразителем устанавливаемого в компании общественного мнения, говорил: «Между нами самый умный — Шаховской, а самый талантливый — Вернадский». Но при этом он колебался и оговаривался: «Впрочем, не знаю: пожалуй, даже наверно — Федор умнее всех»{133}.
Эта троица — Федор Федорович Ольденбург, Дмитрий Иванович Шаховской, Владимир Иванович Вернадский — стояла в центре «Ольденбургского» кружка. Как-то непроизвольно данный факт нашел отражение в полушуточном произведении одного из членов кружка. Д. И. Шаховской, когда приближалось время расходиться по жизненным дорогам, составил нечто вроде перспективных характеристик друзей под общим заглавием: «Что выйдет из нас, когда мы будем большими?» И здесь все трое были объединены в один собирательный образ с прозвищем — «Шахвербург», составленным из трех их фамилий.
Старая «варшавская» компания множилась; но кружок не распадался, и ядро его сохранялось. Рост происходил органически. Большинство его членов вышло из «привилегированных» семейств, почти все они были «генеральскими сыновьями». От дворянства у многих оставалась духовная благовоспитанность, сердечная деликатность и благородство. Они все были хорошо образованны, верили в науку и в жизнь; в них росла надежда, что наука освещает жизнь, культура ее движет. Но они проникались духом времени с его демократическими идеями и любовью к народу от всего сердца. Сознание долга служить ему придавало дополнительный импульс их общественной энергии.
Глава 7РОЖДЕНИЕ БРАТСТВА
Все участники «Ольденбургского кружка» напряженно искали и жаждали какого-то весомого общего дела, хотели не службы, а Служения. Мысли о своей будущей судьбе они связывали со стремлением к внутреннему совершенству. Внимание к моральным вопросам, страстные поиски всего того, что называется смыслом жизни, нравственное самоусовершенствование — вот что породило впоследствии Братство. Их вдохновляла вера в духовную культуру как единый путь прогресса и общественного, и научного. Они хотели, чтобы «в студенческой России вырос надпартийный, просвещенный, р