еально-идеальный, искренний демократический либерализм. Они ставили ему задачею стремиться к добыванию свободы для всех. Они горячо любили народ, но высоко ставили миссию интеллигенции, не противополагая вторую первому, но и не принижая одну перед другим. Они признавали необходимость вести свою работу не разрушительным натиском, а положительным строительством. Но они предвидели в борьбе с правительством неизбежность жертвы и готовы были идти на нее»{134}.
Немало сверстников друзей «Ольденбургского кружка» вошли в жизнь с вдохновленными идеями, здесь зародившимися. Д. И. Шаховской, как и Ф. Ольденбург, уже в начале своего обучения в Петербургском университете избрал в качестве своей будущей карьеры учительство. Осознавая всю сложность своего выбора, он писал: «В обществе нашем педагогическое дело понимается до отвратительности плохо — по крайней мере педагогика — учебная литература и политические журналы трактуют об этом положительно как-то дико… опять я, пожалуй, ошибаюсь, но я нахожу, читая статьи газетные особенно, множество каких-то ребяческих недоразумений, очевидно до крайности неустановившихся, зависящих от… минутного настроения рассуждений».
В соответствии с поставленной целью — подготовкой себя к учительству, Д. И. Шаховской выработал и план своих дальнейших занятий в университете на 1882/83 учебный год, представляющий собой «нечто вроде целой системы занятий». Д. И. Шаховской предполагал до Рождества заняться народной поэзией, главным образом, сербской и русской, затем в течение месяца, с середины ноября до середины декабря, — логикой, потом — южнославянской литературой. Во втором полугодии предстояло посвятить время составлению и изданию лекций Ягича, занятиям по философии, и, главным образом, изучению всеобщей истории.
На некоторых пунктах этого плана следует остановиться. Так, издание лекций требовало много времени и усердия. Эту деятельность своего ученика М. С. Громека, очевидно, не одобрял. В письме от 26 апреля 1882 года Д. И. Шаховской признавался: «Я все до сих пор не решался Вам сказать это, но ведь я опять издаю лекции!! Что делать. Никак (право!) нельзя было отказаться… Пришлось взять Ягича. Я изо всех сил упирался, да ничего не поделаешь. Впрочем, ведь читает он в этом году историю литературы южнославянской, читает очень основательно и хорошо, и составление этих лекций будет и мне полезно».
В дальнейшем Д. И. Шаховской продолжает убеждать своего учителя в полезности изданий лекций: «На счет издания лекций я с Вами во многом не согласен. Дело в том, что издание это не есть вовсе бессмысленное записывание и переписывание лекций: добросовестно составленные лекции требуют много совсем самостоятельного труда, на который не всякий способен уже по недостатку времени»; «тут наряду с большим количеством даром потраченного времени была и разумная специализация — я познакомился с историей русского языка, в общих чертах с основными особенностями славянского народа — отчасти и практически — и у меня начинают складываться кое-какие небесполезные мысли о науке об языке, ее методе и педагогическом значении вообще… Таким образом, совсем посторонним это третье дело назвать нельзя».
План занятий Шаховского, как и в предыдущем учебном году, получился весьма насыщенным. Однако было существенное отличие. Наибольшее внимание, в отличие от предшествующего периода занятий, Митя собирался уделить не общим предметам, а специальным, которые давно его интересовали. Так, он пишет своему учителю: «Я слишком мало занимался общими предметами, много слишком славянством и русским… Занимался… и логикой, и психологией, и немецким языком, и славянством, и древнерусскими [наместниками и вопросами об искусстве, и религиозными вопросами, и педагогическими, и вопросами о народном образовании, о народе вообще, о науке языковедения. Эта та разбросанность, которую Вы знали за мной еще в Варшаве, где я мог читать 5 книг за раз. Так что разбросанность была, была и своего рода специализация, на которую уходило слишком уж много времени… Притом я занимался совершенно один и поэтому многое, что усвоилось бы более твердо, будучи передаваемо тотчас другому, возбуждая споры, совсем улетучилось из памяти».
Разбросанность или, лучше сказать, широта интересов была действительно характерной чертой Д. И. Шаховского. Еще в 1881 году он говорил: «Я готов заняться сельским хозяйством — сделаться хозяином и земцем, — профессором — учителем — публицистом — собирателем народных обычаев — промышленником, — посвятившим себя своей лишь семье, — а притом профессором 20 разнородных предметов. И, конечно, при всем этом часто кажется невозможным сделаться чем бы то ни было порядочным. Надо поэтому по возможности спокойно, без претензий и скромности, уменьшающей возможное, постараться ответить на вопросы: к чему я могу готовиться и к чему я должен готовиться и затем действовать сообразно с этим. Тут, вероятно, много ребячества. Но что же мне делать? Я сознаю невозможность или по крайней мере вред продолжать теперешнее; смутно сознаю, что все замышляемые выходы призрачны. Но я все-таки поэтому не могу отказаться от искания этого выхода… а таким средством, как ожидание, удовольствоваться не могу».
Причины подобного объяснял сам Д. И. Шаховской. Они были очень просты — «пробелов в образовании ужасно много: вот и приходится хватать отовсюду, чтобы уничтожить прорехи»; «я был подготовлен скверно и воспитывался в тяжелое время и если и не достиг цельного миросозерцания, то много для него работал».
Что касается специализации, то четкого, ясного представления, какой она должна быть, у Д. И. Шаховского не было. В письме от 23 августа 1881 года он писал: «Я думаю, что в университете нет возможности заниматься так специально, как Вы об этом пишете. Необходимо более общее образование — по крайней мере, если думать о профессорстве. И необходимо, кажется, главное внимание обратить на историю и литературу всеобщие». 26 апреля 1882 года Шаховской писал М. С. Громеке: «Поднимается опять вопрос о выборе отделения. Я склоняюсь к философскому».
Вообще, судя по письмам Д. И. Шаховского М. С. Громеке в течение 1882 года, можно с уверенностью утверждать, что между ними разразился целый диспут по вопросу о выборе специальности и плане занятий. В одном из писем Шаховской заявлял: «Все Ваши письма о выборе специальности тесно связаны между собою, и мне на них отвечать трудно, потому что тут я опять чувствую совершенное отсутствие полного взаимного понимания. То, что явилось бы сейчас в пять минут разговора, то отсутствует — и отсутствие это болезненно чувствуется — во многих случаях нашей переписки. Оба мы развиваемся, меняются наши воззрения, меняется отчасти самая терминология, круг понятий, связываемых с известным словом…»
«Из университета я выйду учителем неопытным и, вероятно, скверным», — подытоживал Д. И. Шаховской. «Что я вполне хорошим учителем не буду, это я знаю, не буду им никогда. Но эти соображения дают мне возможность ожидать все же некоторого прока от моего учительства и со спокойной совестью… идти в учителя прямо из университета».
Встать на ноги самостоятельно и начать зарабатывать учительством было чрезвычайно важным делом для Д. И. Шаховского в плане решения им своих финансовых, а главное — семейных проблем, которые мучили его со времени поступления в университет. В августе 1881 года он делился своими переживаниями с учителем: «Я понимаю, что условия моего развития теперь совсем ненормальны. Я поставлен так, что не могу делать глупостей, тратить лишнюю копейку — и право, так ужасно завидую тем, которые делают глупости — а делать нечего. Из этого вытекает, что мне необходимо обдумывать каждый шаг, вообще хорошего тут не очень много. А между тем оно необходимо. Я не могу оставлять отношений к семье так, в неопределенном виде. Мне просто как-то стыдно и на деньги отца жить, когда я думаю, что весьма возможно, что моя деятельность будет радикально противоположна тому, что он от меня может ожидать. Тут всякий обман мне мучителен. А чтобы не было обмана — надо что-то, какое-то объяснение — но я не понимаю, как следует какое».
Через год ситуация не изменилась к лучшему. В письме от 11 марта 1882 года Дмитрий Иванович с болью писал: «Внутренние семейные отношения все хуже, по-моему, становятся, просить денег мне очень тяжело — и вообще это ужасно мучает и показывает мою несостоятельность и подлость вообще…» В другом письме: «Мои семейные обстоятельства становятся для меня настолько тягостны, что я воспользуюсь первой возможностью (по выходу из университета) пристроиться самостоятельно, начать зарабатывать собственными трудами хлеб. Я уверен, что тогда и наши семейные отношения несколько исправятся: в них, собственно, нет ничего дурного — но чувствуется ужасно тягостное отсутствие повседневной откровенности, при которой теперешняя зависимая и близкая друг к другу жизнь становится невыносимой»{135}.
Шаховского переполняли противоречивые чувства. С одной стороны, его тяготило отчуждение в семье, в частности, в отношениях с отцом, с другой — наполняла особой радостью укреплявшаяся дружба с товарищами по университету.
Пережитые события 1882 года возбудили в членах «Ольденбургского кружка» серьезный и устойчивый интерес к вопросам внутриуниверситетской жизни: к истории университетов, корпоративным устремлениям студенчества, его социальной психологии, «механизму» студенческих волнений. Свободное от занятий время друзья решили посвятить изучению организации университетской и студенческой жизни в различных странах. Члены кружка разделили это изучение между собой по странам. А. А. Корнилов, например, подготовил реферат об итальянских университетах. По его собственной оценке он был «довольно поверхностный и неосновательный. Гораздо основательнее были рефераты братьев Ольденбургов, Шаховского и Вернадского, взявших на себя рассмотрение строя германских, английских и американских университетов». Тщательно была составлена библиография по истории университетских центров в Англии, Шотландии, Японии