С изучением университетского вопроса был связан и план систематического издания студенческого ежегодника, составленный В. И. Вернадским. Предполагалось включить в него раздел об общем значении университета, историю Петербургского университета и очерк студенческой жизни в России за 1882/83 год, распоряжения правительства, расписание лекций, сведения о средствах студентов на жизнь, статьи по истории высшего образования и его положения в других странах. Для освещения всех этих вопросов планировалось использовать подготовленные членами кружка рефераты. В. И. Вернадский в письме от 30 июня 1883 года убеждал С. Ф. Ольденбурга: «Твой брат мог бы представить здесь свой лучший из наших рефератов, даже я мог, пожалуй, тоже вновь переделать историю (только историю) Оксфорда и Кембриджа, обзор литературы об университетах с 1880 года; причем о русской можно бы представить и критические отчеты».
Вернадский предлагал также включить в план издания отчеты студенческих научно-литературного и математического обществ. Возражая Ольденбургам, он настаивал на ограничении сведений ежегодника только столицей: «Обо всех университетах мы не можем толковать с той подробностью и тем знанием дела, с каким можем толковать о Петербургском. Даже больше. Если наш ежегодник будет иметь успех — он найдет подражателей и в других университетах». Из-за цензурных соображений, правда, пришлось бы пожертвовать разделом о «жгучих» вопросах студенческой жизни.
Издание по широкой программе, намеченной В. И. Вернадским, включавшей сбор сведений о том, сколько из ежегодно приезжавших в Петербург молодых людей не смогли поступить в высшее учебное заведение, какова судьба окончивших курс студентов, размеры общественной и земляческой помощи и т. д., к сожалению, не осуществилось. Переписка В. И. Вернадского с С. Ф. Ольденбургом показывает, что Вернадский вообще начал сомневаться в плодотворности подобной деятельности. «Этим летом мне как-то не по себе и опять завладело мной сомнение как в своих силах, так и возможности какой бы то ни было полезной деятельности у нас на Руси», — писал он С. Ф. Ольденбургу 30 июня 1883 года. 3 августа 1883 года он снова спрашивал своего друга: «Не делаем ли мы работу Данаид, так как у нас на Руси работать не стоит. Ей-богу, я дохожу до отчаяния»{137}.
Вместе с тем деятельность студенческого научно-литературного общества продолжалась. Во многом благодаря членам «Ольденбургского кружка» общество становилось заметным явлением в жизни Петербургского университета. Показательной была картина собраний общества. Научный отдел много старался придавать им содержательности, систематизировать работу. Большие заседания устраивались не часто, только когда из занятий отдельных членов выдвигались труды по общему вопросу, могущему интересовать значительное число слушателей и оказывать серьезное образовательное воздействие. Наиболее видные рефераты общество выносило на суд всего студенчества на открытых собраниях. Дважды в месяц в большой 11-й аудитории университета собиралось 60–80 человек студентов, чтобы выслушать очередной доклад и возражения оппонентов.
Особенно торжественно обставлялись годичные собрания, где заслушивались отчеты, избирались почетные члены, обсуждалась постановка новых задач. Читались и сообщения о новинках в области научных открытий. Философия чередовалась с математикой и естествознанием, история и литература с правом и политической экономией. Кроме того, научный отдел постоянно уведомлял общее собрание о своих планах, заботясь о поддержании тесного взаимодействия внутри общества. Всего за время его существования было прочитано 27 крупных рефератов, 95 сообщений, 13 стихотворений. В чтении их принимало участие более 50 человек.
Со временем около научного отдела возникли кружки по отдельным специальностям, которые ставили более конкретные профессиональные цели. Это был, например, исторический, сплачивавшийся около теоретических вопросов исторической науки, другой кружок занимался социологией и первобытной культурой, действовал математический кружок. Когда в научном отделе поднимались более сложные вопросы, он выделял из своего состава временные комиссии, которые привлекали компетентных экспертов из членов общества. Такая практика также углубляла работу и расширяла взаимодействие.
Однажды в студенческом научно-литературном обществе родилась мысль не прекращать деятельность общества и летом, когда его члены разъезжаются на каникулы, и продолжать изучать жизнь отдельных местностей, их природу и культуру. Эта задача, предложенная научным отделом, вызвала к себе особый интерес. Составлены были списки имеющихся программ для собирания сведений и наблюдений по геологии и климатологии, флоре и фауне, а также по землевладению, кустарным промыслам, правовым обычаям, народным песням и поверьям, состоянию народного образования, религиозным верованиям, памятникам старины и т. д.
Общество фактически переросло в орган отечествоведения, всестороннего изучения страны и народной жизни. Позже специально для изучения «земской жизни» России в различных ее местных особенностях был создан при обществе областной отдел. Задачей его стало служить «школою для теоретической подготовки будущих деятелей русской земли, — служить родине на местах научным знанием, отданием труда жизни на благо народа, его свободы и культуры». Этой установкой подчеркивалась реалистичность идеализма, вырабатывавшегося руководителями общества, — наука для познания правды жизни, поднятие своего сознания для работы на пользу других, прежде всего бедствующих, — но не разрушительным, а созидательным трудом. Идеи народности и служения Родине прочно входили в сознание членов кружка. Деятельный патриотизм становился мощным стимулом в жизни Д. И. Шаховского и его друзей.
После напряженно проведенного лета многие члены общества возвращались с немалым запасом накопленного материала. Д. И. Шаховской, например, в 1885 году после своего пребывания в Весьегонске Тверской губернии (о чем речь пойдет в следующей главе) составил отчет о состоянии народного образования, с которым выступил на одном из собраний научного общества, устроенного по инициативе братьев Ольденбургов. Он поделился результатами своего первого опыта на важном жизненном поприще. Доклад Д. И. Шаховского был выслушан с неослабевавшим вниманием, а потом долго не смолкала живая, содержательная беседа. Ф. Ф. Ольденбург был счастлив. Как было не радоваться: давался отличнейший образец осуществления дорогого замысла, сочетания в работах общества теоретического изучения науки с наблюдением отечественной действительности, и заслуженным героем хорошего дня являлся близкий, любимый друг.
Дмитрий Иванович считался идеальным членом научного отдела. Никто не умел так сочувственно поддержать всякий живой, серьезный интерес, проникнуть в то, что может вызвать энергию и работу другого, никто и не возбуждал с большим рвением других к труду, как он. В 1883–1884 годах он был секретарем научного отдела, и именно он сплотил его в тесное дружество и стал душою его.
Другим средоточием сплотившейся группы, как и раньше, был Ф. Ф. Ольденбург. И. М. Гревс вспоминал: «Я наблюдал Федора как агитатора и восхищался деликатностью его действий: никакого натиска, дискредитирования противников или искажения их мыслей, полное уважение к спорящему, доверие к его искренности. Замечательно от такого поведения хорошо становилось на душе. Это — великий дар: признавать достоинство противника, искать добра в разногласящем, не ослабляя своего убеждения. В политической деятельности своих последних лет Федор Ольденбург так же благородно и гуманно вел себя с политическими врагами. Сомневаюсь, чтобы это можно было назвать неопределенностью или уклончивостью. То была совсем особенная вера в человека, которая порождала и плодила много блага кругом».
Общество постепенно выросло до 300 человек и приобрело популярность в университете среди студентов и преподавателей. Радикалы, сначала чуждавшиеся его, мало-помалу стали вступать в число его членов, достигалось желанное сближение, общение между различными направлениями на почве общего, казалось, интереса к науке. Сравнительно с приемами и стилем радикалов, «ольденбурговцы» сразу манили терпимостью, находили общую почву с теми, с кем только что жарко боролись. Это были люди, уважающие разногласия, зовущие к общему делу «инакомыслящих», признающие и почитающие личность, мягкие, гуманно воспитанные. От всего этого веяло чем-то новым, невиданным, все это сближало, побеждало, привлекало помимо воли к себе. «Меня неудержимо тянуло слиться с ними всецело, — вспоминал И. М. Гревс. — Входя в ольденбурговский кружок и испытывая со стороны его членов усиливавшуюся симпатию, я переживал часы и дни внутреннего возрождения. Они помогли мне найти самого себя и начертать по-должному линию трудовой и идейной жизни».
История «обращения» И. М. Гревса весьма характерна. В начале 1880-х годов значительная часть молодежи испытывала разочарование в революционном народничестве. У одних оно выразилось в поисках новых путей борьбы; другие навсегда ушли из революции. Либерализм проникает в это время в студенческую среду, собирая вокруг себя и слабых, разочарованных, предлагая им путь удовлетворения идейных запросов вне революционной борьбы. Этот процесс и выдвинул в лидеры студенческого либерального движения «Ольденбургский кружок».
По словам Гревса, в членах кружка его очаровала «струя почитания культурных благ». В душе разгоралась «сдерживавшаяся революционною ортодоксиею жажда свободной умственной влаги. Ольденбурги отдавались духовным интересам с открытым увлечением и сознанием таящейся в том правды. Они проникнуты были принципиальностью совсем иною, чем привычное мне политическое доктринерство. Их задушевные девизы вновь будили потребности и искания, и мною реально ощущавшиеся, но осуждаемые революционною моралью как запретные (теперь бы сказали — «буржуазные») привиле