Соблюдение введенной по уставу 1884 года формы неукоснительно требовалось: за то или другое отступление делался выговор, пришедшего в партикулярном платье не впускали в здание университета, были и случаи отсидки в карцере. У каждого студента было свое место на вешалке верхнего платья, так что инспектора могли проверять, «кто ходит и кто не ходит на лекции». Студенчество присмирело{150}.
С запретом любых студенческих кружков при уставе 1884 года даже академическая работа в землячествах попала в разряд опасных. В 1886–1887 годах, по словам В. Вернадского, «являлся я в глазах университета неблагонадежным и в действительности им был». Лишь случайно он не был арестован в то время. «У меня чуть ли не еженедельно, — писал В. И. Вернадский о 1886 годе, — собирался Совет объединенных студенческих землячеств, председателем которого был я»{151}.
Летом 1884 года Д. И. Шаховской успешно закончил Петербургский университет и остался в столице. Продолжая увлеченно заниматься русской литературой, он готовит кандидатскую диссертацию «О языке Домостроя о. Сильвестра», не оставляя и своей общественной деятельности в кружке народной литературы и других научных объединениях университетской молодежи{152}.
На старших курсах университета Дмитрий Иванович близко познакомился с К. Д. Кавелиным, знаменитым профессором истории и одним из столпов российского либерализма, который еще молодым студентом был недолгое время домашним учителем И. Ф. Шаховского. Теперь Кавелин с большой теплотой и вниманием отнесся к сыну своего бывшего ученика, приглашая его на свои традиционные журфиксы по воскресеньям. На одном из них Д. И. Шаховской встретился с известными уже тогда тверскими земцами — П. А. Корсаковым и Ф. И. Родичевым.
Ф. И. Родичев, будучи предводителем дворянства Весьегонского уезда Тверской губернии, сделал предложение Шаховскому: поехать в Весьегонск на земскую службу, заведовать школами уезда{153}. После некоторых колебаний и размышлений Д. И. Шаховской согласился и осенью 1885 года отправился по Волге и Мологе к месту своей будущей службы.
Решение Шаховского сыграло важную роль в его жизни, во многом определив все ее дальнейшее направление. Это был вполне осмысленный выбор. Судя по переписке с М. С. Громекой, он внутренне давно уже готовил себя к подобному шагу. Его размышления об ответственности интеллигенции за судьбу страны, о ее предназначении и служении народу были для него не отвлеченными умозаключениями и уж ни в коем случае не данью моде. Это были глубокие и искренние убеждения, нашедшие свое выражение в активной общественной деятельности на гражданском поприще. В формировании мировоззрения членов компании влияние идей и поступков князя Шаховского трудно переоценить. Его переезд в Весьегонск неслучайно совпадает с дальнейшей эволюцией отношений внутри кружка.
Середина 1880-х годов ознаменовалась для «ольденбурговцев» ярким событием, оставившим отпечаток на всей их дальнейшей жизни, — рождением Братства. Годом его рождения считается 1883-й. Этот год «прошел очень интенсивно, — писал впоследствии В. И. Вернадский, — во-первых, это начало формирования Братства и, во-вторых, — моей работы в студенческом научно-литературном обществе, куда я был выбран в руководящий научный совет»{154}.
«Связь наша сделалась тесной дружеской связью, — вспоминал А. А. Корнилов, — даже и независимо от тех общих этических и общественных интересов, которыми мы увлекались. Мы еженедельно собирались, кажется, по четвергам, у Ольденбургов и иногда засиживались далеко за полночь и даже раза два до утра, беседуя, мечтая и споря об основах нашей будущей жизни и деятельности. В одно из таких всенощных бдений возникла у нас мысль — не помню, кем первым формулированная — скрепить нашу дружескую связь в будущем покупкой на общий счет какой-нибудь земли, где мы могли бы впоследствии съезжаться, хотя летом, и обновлять, таким образом, постоянно и наше дружеское общение, и те этические принципы жизни, которые нас связывали, хотя тогда еще и не были, сколько я помню, никем из нас точно формулированы. Так как мысль о покупке такого маленького имения связывалась у нас и со стремлением стать ближе к народу, и с желанием иметь общий уголок земли, в котором мог бы, в трудный в материальном отношении момент своей жизни, каждый из нас найти временный приют, то и будущее имение наше, так и оставшееся потом в наших мечтах, решено было тогда же назвать Приютиным, а отсюда и члены нашего кружка стали потом называть себя «приютинцами», и именно Федор Федорович на многих письмах и записочках того времени (1884–1885 годы) так и подписывался: «Федор Приютинец» или сокращенно: «Ф. Пр-ц»{155}.
И. М. Гревс писал: «Выдвигалось правило долга писать: пиши друзьям не в случайную свободную минуту, а выделяй часть рабочего времени, увеличивай его, чтобы эту обязанность честно выполнять. Установлен был особый день 30 декабря, в который должно было происходить годовое собрание кружка для подведения итогов прожитого и сделанного, для построения плана должного на следующий год, для проверки дружеским добрым сердцем взаимных настроений, просто для рукопожатия и объятия в свете и тепле общей любви. Постановлено было, чтобы и разбросавшиеся по разным углам России при малейшей возможности съезжались к этому дню в Петербург, во всяком случае списывались. На компанейской годовщине в конце 1885 года мы с женою участвовали уже по полному праву. Эти собрания наши 30 декабря осуществлялись ежегодно в продолжение тридцати двух лет без пропуска. Только в 1917 году 30 декабря прошло без собрания. Все, очевидно, вело к объединению всех нас в дружество особой природы; все двигалось к превращению компании добрых приятелей в коллективную личность нового, необычного вида»{156}.
Размышления вслух, споры завершали внутреннюю кристаллизацию группы. Они постепенно стали осознавать себя Братством. Но зарождавшееся Братство не могло ограничиться только живым одушевлением, идейным сплочением в порывах горячей юношеской любви, требовалось нечто еще, что давало бы смысл и удовлетворение. Остро ощущалась необходимость объединения не только одним общим чувством, но и общею мыслью и работой. Встреча с В. Фреем была расценена членами кружка как путь к разрешению такой потребности.
Американец Вильям Фрей по происхождению был русским — Владимиром Константиновичем Гейнсом. Необычно не только имя, но и судьба его. Потомок шотландца, переселившегося в Россию еще при Петре I, он следовал вначале традиционной для его семьи военной дорогой. Обладая яркими математическими способностями, Гейнс уже к 24 годам закончил две академии и преподавал в Академии Генштаба. Его ожидала блестящая карьера. Но внезапно штабс-капитан оставил службу и отказался от своего круга. Поначалу он примкнул к народникам, но необходимость вести подпольный образ жизни претила ему как человеку необычайно цельному. Владимир Гейнс вместе с женой покидает Россию и отправляется в Америку, где в земледельческих коммунах пытается на практике осуществить свои идеалы равенства и справедливости. Тогда-то он и переменил имя и стал называть себя Вильям Фрей, что означало «свободный».
В течение многих лет Фрей скитался по США. Все его замыслы и начинания неизменно заканчивались неудачей. Но несмотря на отчаянную нищету, на невозможность осуществить свои мечтания, он все же не растерял веру в людей, в науку и в доброе начало жизни. В 1886 году он вернулся ненадолго в Россию, чтобы увидеться с Л. Н. Толстым. На квартире у Ольденбургов Фрей встретился со студентами и девушками, совместно работавшими к тому времени в кружке по народной литературе. Беседа произвела на молодых людей неизгладимое впечатление. Привлекла их не столько «религия человечества», которую проповедовал Фрей, сколько сама личность моралиста: нравственная чистота, юношеский, несмотря на его сорокалетний возраст, максимализм, почти детская в своей искренности вера в самое высокое предназначение человека и человечества{157}.
В наши дни редко вспоминают об идеалах молодости. А ведь было время, когда молодые люди относились к ним серьезно, открыто и искренне судили о моральных ориентирах и ценностях. Их опыт и жизненные искания сегодня вызывают наш отклик и небезразличны нам, поколению куда более рационалистического века. Может быть, разгадка прочности дружбы кроется в неких особенностях поколения людей, рожденных в начале шестидесятых годов XIX века? Начало их жизненного пути совпадает с отменой крепостного права, а гимназические годы пришлись на десятилетие реформ. За какие-нибудь полтора десятка лет происходит ломка устоев, державшихся столетиями, а затем вновь потрясения… Рубеж 70—80-х годов XIX века — кризис реформаторской политики правительства, террор народовольцев, наконец, цареубийство Александра II — роковое событие русской истории — ввергает в шок российское общество. Кажется, сбываются пророчества Достоевского о бесах, терзающих Россию, коим «все дозволено»; о душе человеческой как поле битвы между темными и светлыми силами. Нравственный выбор героев в таких условиях уже вопрос не художественного произведения, а актуальная задача реальной действительности, над решением которой ломают головы многие мыслящие и ответственные люди в России. Д. Шаховской и его друзья также пытаются найти ответы на вызовы своего времени.
Глава 8ВЕСЬЕГОНСК
Глухой Весьегонский уезд Тверской губернии — типичный «медвежий угол», — где Д. И. Шаховскому предстояло прожить три с половиной года, с сентября 1885-го по январь 1889-го, в определенных кругах общественности рассматривался как «опытная станция созидательного русского либерализма». Местное дворянство еще с давних времен порою очень явно и открыто демонстрировало свое особое отношение к центральной власти и к проводимым ею мероприятиям. Тверское земство, состоящее из представителей дворянских родов Бакуниных, Олениных, Корсаковых, Родичевых и др., как