ической части». Федору Ольденбургу он предлагал: «Я бы хотел еще, чтобы всякий изложил, как он смотрит на Приютино. У тебя есть на этот счет много записочек. Их надо бы вытащить на свет Божий и заставить других написать в том же духе»{176}.
К 30 декабря 1887 года, как было постановлено друзьями после окончания университета, должен был состояться письменный обмен мнениями. Свои письма прислали далеко не все. Но по отдельным письмам все-таки можно создать представление о положении вещей. Судя по переписке, основные вопросы для обсуждения сформулировал Сергей Ольденбург. Касались они целого ряда положений.
Во-первых: что означало Приютино для каждого?
Первоначально Приютино ассоциировалось с небольшим имением, служащим поддержанию связей между несколькими университетскими товарищами и являющимся временным приютом для некоторых членов. В дальнейшем обнаружились более глубокие цели его организации, например, сближение с народом, воспитание детей при более благоприятных условиях, воздействие на местную жизнь. Для Федора Ольденбурга к этому времени идея поддержания связей с товарищами ради простой радости общения перестала быть существенной. Требовалась выработка идеала жизни, который приютинцы могли бы указывать другим. Идея Приютина должна была встать в ряд с основными убеждениями его членов и осуществляться как можно скорее, хотя бы и в несовершенном, неоконченном виде. Для А. А. Корнилова, например, отношение к Приютину соединилось с предположительным устройством всей его жизни — служению крестьянскому делу в России.
Понятия Братство и Приютино к этому времени четко были разделены и не отождествлялись, вместе с тем между ними сохранялась тесная взаимосвязь. Приютино осмысливалось как организационный шаг к осуществлению братских начал, для чего необходимо было использовать все силы и энергию. В. И. Вернадский утверждал, что «если б не было братства, не было бы Приютина». Эту точку зрения разделял и Иван Гревс. Братство, по его убеждению, живет внутри каждого члена как нравственное начало, которое позволяет выделить его из окружающей среды. Это прежде всего нравственная поддержка, которая изменяет понятия и привычки. Приютино же — это «только способ осуществления братских бытовых форм жизни». Оно является духовной родиной всех членов Братства.
Абсолютно идентичной была точка зрения А. А. Корнилова. «Наша компания, если на нее смотреть с этической стороны, является братством, соединенным любовью членов друг с другом и некоторыми этическими правилами, если же на нее посмотреть с социальной точки зрения, то мы являемся Приютинцами, соединенными общею идеею служения народу, так что, пожалуй, в некотором смысле Приютино почти все равно, что народники». Только Д. И. Шаховской был склонен сетовать и утверждать, что Братства фактически нет, поскольку все еще отсутствовала долгожданная совместная работа по осуществлению «лучших форм жизни», а также непосредственное общение и обмен мнениями с целью выработки общественных и нравственных идеалов. «Ведь для меня не существует братства не только фактически, теперь, айв возможности», — утверждал Д. И Шаховской.
Смысл идеи Приютина сводился фактически к принципу — стремиться жить для других, живя открыто между собой и показывая другим пример, организовать свою и окружающих жизнь в конкретных социально-бытовых формах, в которых могла бы реально быть воплощена идея Братства. И тем самым иметь перед собой величественный образ общечеловеческого братства — идеал приютинцев{177}.
Следующим для обсуждения был поставлен вопрос: кого можно считать приютинцами? Единогласно все признавали, что приютинцами являются члены Братства. Таковых было насчитано 25 человек. Полный перечень имен можно обнаружить в письме Ивана Гревса. Что касается новых членов, то ими могли быть те, кто разделял принципы Братства и был проникнут духом его идей. Нельзя сказать, что вхождение новых членов было делом легким и для всех доступным. Необходимо было согласие всех членов Братства по поводу принятия кого-либо. «Искать новых членов следует, но принимать осторожно» — гласило мнение{178}.
Подробно рассматривались вопросы устройства Приютинской жизни — местность, хозяйство, ценз, наличие прислуги, денежные вопросы. Необходимо заметить, что это были отдельные мнения участников Братства и при этом взгляды каждого из них оставались в полной мере неизвестными остальным, поскольку переписка ограничивала возможности общения. Ситуацию хорошо иллюстрирует письмо Д. И. Шаховского Гревсам от 6–8 апреля 1888 года. Обращаясь к Ивану Михайловичу и Марии Сергеевне Гревсам, Дмитрий Иванович пишет: «Ведь письма, которые вы читаете, пишутся Федору, и вы понимаете, что многое в тоне этим обусловливается, многое, что ему известно или что вытекает из его писем, вам непонятно, а с другой стороны, от вас совсем, совсем ничего… Ведь вы не забудьте, что я до сих пор ни от кого ни слова не слыхал о 30 дек[абря], и в совершенном неведении, что кто думает о моем письме и о моих письмах»{179}.
Поэтому в действительности и выходило, что общих принципов построения братской жизни выработано не было, известны были лишь отдельные частности, да и то далеко не всем. Кроме того, с наступлением 1887 года произошли значительные перемены в жизни семейств членов Братства. В мае 1887 года супруги Ольденбурги выехали в заграничную командировку, пребывая сначала в Париже, затем в Лондоне. Ожидались перемены в личной жизни Федора Ольденбурга. На лето 1888 года была намечена его женитьба. В семьях Шаховских, Вернадских и Гревсов произошло пополнение: родились Илья Шаховской, Георгий Вернадский и Екатерина Гревс.
Семейные хлопоты, домашние обязанности, профессиональная деятельность отодвинули идейные мечтания. «Предприятие несколько сузилось, общение поослабело, петербургский центр уменьшился». Отношения и взаимодействие, происходившие благодаря главным образом переписке, развивались вяло и слабо, что провоцировало взаимные нападки, обвинения, резкость тона, пессимизм, грубое непонимание и даже «метание камня» в огород товарища. Если и бывали встречи друзей, то они, как правило, были кратковременны и «ужасной стороной» их являлись споры, «бессмысленные и ненужные столкновения», затрудняющие настоящее выяснение вопроса. Все это давало основания некоторым членам Братства, например, Д. И. Шаховскому, выражать сомнения по поводу какой-либо реальной возможности совместной деятельности, опасения, что когда «семьи разрастутся, молодой пыл уляжется, больше станет благоразумия, мы еще отдалимся друг от друга — и у нас совсем не станет энергии на новое еще постороннее текущим делам дело»{180}.
Могло создаться впечатление, что университетские товарищеские связи превратились в нечто безжизненное, отвлеченное и бездушное, что Братство «не что иное, как гнилая подпорка», на которую нельзя опереться; однако нельзя сказать, что в действительности была совсем уж такая черная картина строительства братских взаимоотношений. Понятно, что в процессе развития идеи и внутренних связей друг с другом неизбежно должны были возникать разногласия, споры, неудовлетворенность, разочарования. К тому же жизнь вносила свои коррективы. Вместе с тем выработка идеи продолжалась, взаимные отношения закалялись и укреплялись, ведь недаром дружба и искреннее общение товарищей, поддержка и взаимовыручка сохранились на многие, многие годы.
В этот период особенно подробно проблемы Братства обсуждали Д. И. Шаховской и Федор Ольденбург. Дмитрий Иванович вообще называл Ф. Ф. Ольденбурга «pater familia Приютина». Братство понималось ими как «свободное и любовное соединение людей, преследующих одни цели и работающих вместе», а Приютино — местом, «куда теперь же можно приехать и трудясь на которое делаешь общественное дело»{181}.
Основная ошибка Ф. Ф. Ольденбурга, по мнению Д. И. Шаховского, состояла в том, что он рассматривал деятельность по созданию Братства отдельно от индивидуальной или общественной деятельности членов Братства. Такой подход, считал Дмитрий Иванович, лишал Братство всякого смысла. Сам же Шаховской под словом «деятельность» подразумевал достаточно широкие понятия согласно своим философско-религиозным взглядам — например, воспитание детей, добывание средств к существованию, самовоспитание, здоровую жизнь, близость к народу, привычку к настоящему труду, формирование своего чувства.
Без Братства, по утверждению Д. И. Шаховского, невозможна была никакая плодотворная деятельность — ни специальная (или индивидуальная в формулировке Ф. Ф. Ольденбурга), ни общественная. Д. И. Шаховской считал, «что 1) нельзя признать постановку специальной деятельности членов братства Приютина удовлетворительной и 2) что совершенно необходимо совместное участие в деятельности общественной».
Своей индивидуальной деятельностью Д. И. Шаховской был весьма не доволен, как, впрочем, и остальных: «Конечно я кое-что делаю. Но совсем я не могу сказать, чтобы я был доволен своей специальной деятельностью и чтобы исполнял ее вполне добросовестно…
Специальная деятельность Генерала, по-моему, непременно должна перемениться, и я ее не считаю хорошей.
Спец[иальная] деятельность Адьки, по его собственному сознанию, есть лишь подготовка и должна измениться.
Спец[иальной] деятельности Сергея я, по совести, совсем не понимаю (кроме кафедры в университете).
Владимир сознает, что не умеет располагать временем и относиться к делу как надо.
…Это показывает, что вопрос о братстве следует ставить в ближайшей связи и с нашими специальными деятельностями — а не откладывать эти последние в сторону».