Приютино — Малашкино — Весьегонский уезд — Тверская губ[ерния].
Я или в своей должности, или мир[ским] судьей.
Книжный магазин.
Журнал в Твери педагогический.
Журнал Комитета грамотности после приезда Сергея.
Попечение о здоровье.
Последний пункт и отвел нас, кажется, от дальнейшего развития Федоровского предложения, — сетует Д. И. Шаховской, имея в виду возникшие разногласия с Сергеем. — Я совсем не считаю этого пункта о здоровье незначительным. И со стороны Сергея я вижу большую нелогичность в том, что он отверг его обсуждение».
В письме А. А. Корнилову от 17 июня 1888 года: «Я вспомнил Шурино письмо о службе интеллигенции презираемому правительству. Но надо же поставить и вопрос о средствах к жизни. И вопрос этот не разрешается, конечно, земской службой. Конечно, не безнравственно получать деньги за общественную службу, но уметь жить только этим очень плохо — а в нашем положении и совсем почти невозможно. Литературный труд ближе к делу. Но и он не разрешение вопроса. Земледелие — как этот вопрос ставится у нас теперь — тоже далеко нет. Учительство? Да, отчасти. Но и это не то. Потому что учить мы обязаны тому, чего от нас требуют несогласные с нами люди. А между тем вопрос: как Ты добываешь хлеб: от кого и за что его получаешь — действительно огромной важности вопрос».
Далее эту мысль Д. И. Шаховской развивает: «Мне казалось, что Сергей считает, что мои нравственные теории столкнулись с болезнью Анюты и бессознательно для самого меня пошли на сделки и уступки. Что в этом один из элементов поворота моего на политику». Это мнение, по-видимому, расходилось со взглядом Дмитрия Ивановича на проблему. Для него политика никогда не являлась самоцелью. Не политическая деятельность и политический идеал выступали на первый план, а идеалы нравственные. В то время как часть молодежи увлекалась радикальными идеями, идеями народовольцев или марксистов, другая часть — приютинцы разрабатывали духовно-нравственные приоритеты жизни. Не переделывать внешний мир, признавая его негодным, а переделывать себя, помогать в этом другим и тем самым приближать осуществление на земле справедливого строя. По своим политическим симпатиям они были весьма различны, разношерстны и неопределенны, что сами и не скрывали. Но душевный настрой у всех был одинаковый. Они были воодушевлены единым порывом выработать принципы, которые должны были руководить их ближайшей и дальнейшей деятельностью, личной и семейной жизнью. Идеал политический отступал на задний план, вместо него выступал идеал нравственный — переделывать себя, помогать другим работать над собой, и тогда постепенно приблизится осуществление на земле справедливого строя. Вот такое общее воззрение овладевало всеми тогда{187}.
Приютинское братство не представляло собой политической партии, потому что политический идеал и даже отношение к политике у его членов были довольно несхожими. Ф. Ольденбург отмечал: «Конечно, мы не сходимся, вероятно, во взглядах на общегосударственную политику. Но есть политическая область, в которой мы совсем не можем не сходиться и на которой можем действовать вместе: это местное самоуправление и свобода мысли, слова и личности. И потому-то мое предложение о политической деятельности совсем реально, а осуществимо и будет служить средством соединения, а не разногласия».
«Мысли наши не готовы для общегосударственной политической деятельности, и деятельность эта нам недоступна теперь — исключая создание убеждений. Но деятельность местная уездная нам очень доступна и мысль к ней готова — и она для нас собственно необходима», — считал Д. И. Шаховской.
В письме к Гревсам от 6 июля 1888 года он рассуждал: «Я прежде говорил: я не признаю для нас теперь возможной политическую деятельность. Поэтому наши поступки теперь (я именно прямо и сознательно на это напирал) должны определяться другими мотивами. А Вы нападали на мою узость, но и сами никакой политической деятельности не указывали. Теперь я говорю: политическая деятельность для нас теперь доступна и, если мы честные люди, мы не можем не присоединить мотивов политических к прежним мотивам». В письме к Ф. Ф. Ольденбургу от 14 марта 1888 года: «Для меня так все яснее становится необходимость принять либеральную программу. И как странно это — я перескочил через Владимира] Ивановича] и Гревса, и они тянут теперь в другую сторону, как тогда, так и теперь понимая меня односторонне».
Дмитрий Иванович не понимал, почему высказанные им взгляды смущали и приводили в недоумение его друзей. Как раньше их поражали нравственные убеждения князя, так теперь, казалось Д. И. Шаховскому, поражала его политическая точка зрения. «Надо всегда служить тем потребностям, которые видишь сегодня. И если я завтра увижу новые потребности, то это совсем не значит, что я вчера поступал плохо», — утверждал князь. Этот постулат он воплощал в своей жизни безукоризненно. Особенно яркой иллюстрацией этого является его деятельность в первые годы советской власти.
Д. И. Шаховской выступал против сословности, произвола, бесправия личности, гнета мысли, «тайного и скверного законодательства», «ребяческой правительственной опеки». Ему близки были идеи, проводимые «Вестником Европы», Ф. И. Родичевым, П. А. Корсаковым. И он готов был не только примкнуть к их рядам, в которых видел «современное выражение либерализма», но пойти дальше — «быть даже строже и последовательнее их». Либерализм был привлекателен для князя тем, что он касался области правовых отношений. По его мнению, либерализм способен был развить в народе правосознание, «представление о каждом совершеннолетнем жителе как о равноправном и способном понять свои интересы гражданине». А это являлось важной предпосылкой для проведения регулярных социальных реформ. Поскольку в либерализме не было либеральной религии, философии или нравственности, то Дмитрий Иванович мог считать себя не связанным какими-либо социальными, нравственными и религиозными взглядами, а свобода от такого рода чуждых ему нравственных стеснений имела решающее значение для Д. И. Шаховского.
И, наконец, принципиальное разрешение соотношения либерализма и социализма дается Д. И. Шаховским в письме к А. А. Корнилову от 23 октября 1890 года. Отношение к социализму князя можно увидеть из следующих его слов: «Я даже не могу себе представить, как мыслящий искренний человек из нас не был бы социалистом»; «Я не согласен именно с тем социализмом, к[ото]рый ставит перед собой известный идеал экономического строя и готов посвятить все для достижения идеала, — и поэтому я готов даже спорить против национализации земли, или, лучше, с тем отрицательным отношением ко всякой земельной собственности, к|ото]рое было у тебя, — национализации земли ведь еще нет. Для меня ясно, что «Декларация прав…» должна расширяться и исправляться, и я люблю Французскую революцию не за ту именно декларацию, она провозгласила, а за то, что она вообще провозгласила права человека, т. е. осмелилась построить человеческое общество на началах разума и справедливости… Я понимаю социалистические принципы именно как расширение прав человека…»
«Конечно, истинный либерализм и истинный социализм не противоречат, а дополняют друг друга, — продолжал князь. — Но, понимаемые односторонне, они постоянно сталкиваются. Поэтому я ровно ничего не могу возразить против твоей общей точки зрения, и потому, что совершенно с ней согласен, но постоянно буду спорить против тех твоих частных положений, где будет, пусть излишнее, увлечение какой-либо частностью или недостаточно внимательное отношение к особенностям русского строя, которые придают иногда первостепенную важность развитию чего-либо самого по себе и не особенно желательного. Так, развитие личности в русском человеке ужасно важно и желательно. Я не хочу, чтобы из него развивался узкий индивидуалист, но я не могу не стараться изо всех сил, чтобы в нем сильнее выразилась определенная личность с сильными желаниями, ясным сознанием своих целей и твердостью и постоянством в их достижении. Я готов поклоняться культурности не потому, чтобы я ее ценил высоко, а потому, что я всякий день вижу, как погибает русский человек от некультурности. Поэтому либерализм должен занимать особенно видное место в нашей программе… пока не разовьется личность, никакая вообще деятельность невозможна, возможны только стихийные движения, а я хочу настоящей человеческой жизни. Я убежден, что тут нет ровно ничего нового».
Политическая программа Д. И. Шаховского включала следующие пункты: 1) вопрос о разделении власти в государстве между главой и народом; 2) провозглашение личности гражданина и его прав: права на труд и пользование продуктами труда, право общественного призрения, право на школу. Как видно, важное место занимают не только политические права личности и даже не столько, сколько ее социальные права{188}.
Неутолимая жажда деятельности, причем деятельности совместной, солидарной, освещенной общей целью, ни на минуту не покидала Д. И. Шаховского. Трудности с организацией Приютинского проекта подвигли князя более активно заняться другими конкретными делами, в которых он с невероятной силой сумел проявить свою творческую энергию.
Бологое, 28 апреля 1889 года.
Добравшись до Бологого, князь, сойдя на станции, прошел на почту, где решил написать письмо отцу:
«Пишу Тебе из Бологого, по дороге в Весьегонск, куда я заеду на два дня, на выборы уполномоченных от мелких землевладельцев для участия на съезде крупных землевладельцев для выбора земских гласных.
Оттуда поеду в Ярославль, заеду в Романовское и Углицкое имение, а главное — подготовлю по возможности почву для залога Ярославского имения в Дворянском банке…»{189}
Закончив письмо, Дмитрий Иванович опустил его здесь же на вокзале в почтовый ящик и вышел на перрон. Ему предстояло пересесть на другой поезд и постараться добраться до Весьегонска еще до наступления сумерек.