Характерно, что как только создалась первая постоянная организация — кружок «Беседа», так сразу же возник вопрос о более или менее определенной программе (а вернее сказать, о тактике действия), которую затем выработали «освобожденцы», дополнив тактические методы борьбы идейной программой. В этом и заключалось историческое значение перехода от кружковской тактики «Беседы» к идейной программе «Освобождения».
В Шафгаузене впервые в истории русского либерализма были выдвинуты в качестве программных социально-экономические мероприятия, которые намечалось осуществить в «интересах трудящихся масс», но только после выполнения ближайшей цели — ликвидации самодержавия и установления правового государства. Именно эта последовательность в проведении реформ: сначала политические, затем — экономические — позволяла рассчитывать на объединение пусть в весьма эфемерном союзе очень различных по своим взглядам людей{238}.
После возвращения из Шафгаузена будущие руководители «Союза освобождения» развернули активные действия. Большая работа была проведена в Ярославле 15–25 августа 1903 года на сельскохозяйственном съезде и второй выставке по народному образованию, инициатором которой выступил председатель Ярославской земской комиссии по народному образованию Д. И. Шаховской. В Ярославль съехались земцы ряда губерний. Они провели несколько нелегальных совещаний, на которых обсуждались вопросы о «необходимости тесной организации оппозиционных элементов и противодействия всеудушающей деятельности правительства». Д. И. Шаховской, по сведениям Департамента полиции, был «главный руководитель и агитатор всякого революционного движения в г. Ярославле и губернии»{239}.
Учредительный съезд «Союза освобождения» состоялся в Петербурге 3–5 января 1904 года. В работе съезда приняли участие 48 человек, представлявшие 22 города. О нем можно сказать вкратце словами его заключительного определения: «Союз освобождения ставит своей первой главной целью политическое освобождение России. Считая политическую свободу, даже в самых минимальных ее пределах, совершенно несовместимой с абсолютным характером русской монархии, Союз будет добиваться, прежде всего, уничтожения самодержавия и установления в России конституционного режима. Союз Освобождения употребит все усилия, чтобы политическая проблема была решена в духе широкого демократизма, и, прежде всего, признает существенно необходимым положить в основание политической реформы принцип всеобщей, равной, тайной и прямой подачи голосов. Ставя на первый план политические требования, Союз Освобождения признает необходимым определить свое принципиальное отношение к социально-экономическим проблемам, выдвигаемым самой жизнью: в области социально-экономической политики Союз будет руководиться тем же основным началом демократизма, ставя прямой целью своей деятельности защиту интересов трудящихся масс. В сфере национальных вопросов Союз признает право на самоопределение за различными народностями, входящими в состав Российского государства»{240}.
Однако как ни обтекаемы были программные положения, они сразу же вызвали критику с двух сторон. Справа земцы, возглавляемые Н. Н. Львовым, возражали против включения в цели Союза социально-экономических требований. Слева нападки возглавил Г. А. Ландау, объявивший, что он выступает от «группы демократов», и призвавший «оставить в покое рабочих и крестьян и говорить только о мелком городском населении».
Итак, уже первый день работы съезда, заседания которого проходили под председательством Петра Дм. Долгорукова, обнаружил разнородность соединявшихся сил. По всей вероятности, в первый же день заседания был сделан доклад и о проекте конституции. Это был первый проект конституции, из которого впоследствии выросли все освобожденческие и кадетские варианты. Важно отметить также и другие обстоятельства. Во-первых, проект исходил из последовательного осуществления политических свобод — тех свобод, которые народы России так и не получили вплоть до февраля 1917 года. Во-вторых, политические права гарантировались формально провозглашенной судебной ответственностью министров и других чиновников в случае их нарушения последними. В-третьих, еще за год до начала революции «освобожденцы» шли в своих требованиях кое в чем гораздо дальше того, что было обещано самодержавием в октябре 1905 года. Между тем в ходе революции либералы значительно радикализировали свои требования и к осени 1905 года разрыв между этими требованиями и тем, что сочло возможным дать правительство, стал еще большим, как справедливо отмечали советские историки{241}.
Д. И. Шаховской выступил на съезде с докладом о тактике «Союза освобождения». Доклад начинался с указания на необходимость поторопиться с тем, чтобы «занять самостоятельную и твердую позицию, которая дала бы нам возможность в развертывающемся ходе событий сказать свое обдуманное и определенное слово и сомкнутой колонной стать на защиту… либерализма». Не жалея слов для резкой критики самодержавия, а заодно — и для критики «мечтательного славянофильского либерализма», докладчик решительно разграничивал понятия «самодержавие» и «монархия», заявив, что, будучи непримиримым врагом первого, он в то же время считает практически полезным удержать монархическое начало в том строе, который в ближайшем будущем призван сменить русское самодержавие. На вопрос о том, как добиться этой смены, доклад не давал почти никаких ответов. Дело сводилось к порицанию и отказу от старой земско-либеральной тактики — никаких адресов, петиций, увещеваний и всеподданнейших записок, но с характерной оговоркой: если за ними не будет стоять реальной и принудительной силы организованного общественного мнения. В докладе выделялась задача широкого и обдуманного воздействия на общественное мнение «в целях подготовки его к мысли о необходимости ликвидации существующего строя». Этим и должны были заняться образуемые кружки. В докладе твердо заявлялось, что в России неизбежно последовательное проведение демократического либерализма{242}.
Следует отдать должное творческой мысли Д. И. Шаховского. Оставаясь в принципе монархистом, он остро критиковал наиболее одиозные формы самодержавного строя в России, делая принципиальное отличие между самими этими двумя понятиями: монархия и самодержавие. Использованный Д. И. Шаховским термин «демократический либерализм» мог быть наполнен разнообразным содержанием. Для самого Дмитрия Ивановича демократическими либералами могли быть и социалисты, и славянофилы-консерваторы, и земские либералы. Все это характеризует его как одного из ярких самобытных общественных деятелей России рубежа веков, способного не просто предложить, но и выработать и осуществить позитивную программу модернизации страны.
После обсуждения докладов, принятия программы, устава и выбора Совета «Союза освобождения», в который вошел и Д. И. Шаховской, съезд закончил свою работу. Образование новой нелегальной либеральной организации стало крупным событием в истории русского либерализма.
Программа, устав, социальный состав, тактика и организация «Союза освобождения» были настолько отличны от традиционного земского либерализма, что давали все основания говорить о новом либеральном направлении или «новом либерализме». Новый либерализм был генетически связан со «старым» земским либерализмом, он включил в себя не только наиболее левых его представителей, но и вынужден был в ряде случаев идти ему на уступки. Однако генеральная линия «Союза освобождения», всецело оставаясь в пределах либерализма, уклонилась резко влево от либерализма земского. Это проявилось во всем: в программе — в безоговорочном отрицании самодержавия и в признании необходимости выдвижения социально-экономических требований «в интересах трудящихся масс»; в тактике — в принятии нелегальных методов борьбы; в социальном составе — в заметном преобладании (до трех четвертей) «лиц свободных профессий». Все это придало «Союзу освобождения» отличный характер и от «Беседы» и от «Союза земцев-конституционалистов». Союз отличался от земского либерализма еще одним свойством: более стройной организацией. Он не стал политической партией, сохранив черты организации переходного типа. Но все же это была организация, в то время как земский либерализм никогда не выходил из стадии неорганизованного конгломерата лиц и не поднимался выше иррегулярных нелегальных общеземских съездов, съездов земцев-конституционалистов и малочисленной замкнутой «Беседы»{243}.
Заметное влияние на общественное движение в России в начале XX века оказала Русско-японская война. Сначала она резко затормозила рост оппозиционности либералов, а затем усилила его. На царский манифест о начале войны с Японией земские собрания ответили «единодушным, патриотическим порывом». Земства, соревнуясь одно с другим, жертвовали на войну миллионные средства. При всем этом война с самого начала была непопулярна и рассматривалась как результат безответственной, авантюристической правительственной политики на Дальнем Востоке. Недовольство правительством перерастало в критику всего государственного строя. В обществе укоренялось мнение, что Русско-японская война была преступлением, «попыткой шайки придворных авантюристов и членов династии, ценою русской крови, добыть богатство в чужом крае», как писал И. И. Петрункевич. Цусима явилась ярким доказательством полной неспособности власти успешно вести войну в интересах России. Революция, которую, по выражению П. Н. Милюкова, министр внутренних дел Плеве хотел потушить при помощи «маленькой победоносной войны», приобретала новую силу{244}