мы должны были переизбираться ежегодно, в начале каждой сессии. Это обстоятельство, по замыслу авторов «Учреждения Думы», должно было, по-видимому, способствовать определенной независимости секретаря и его помощников от руководства палаты.
Служащие думской канцелярии должны были назначаться и увольняться возглавлявшим ее секретарем палаты. Сформулированные Правилами основные положения организации службы в думском аппарате являли собой оригинальное сочетание основных элементов, присущих службе по вольному найму, с некоторыми нормами государственной гражданской службы. Этот принцип прекрасно использовал Д. И. Шаховской, проявив себя на этом ответственном посту талантливым организатором. Он приглашал служащих по вольному найму в значительной степени из числа членов своей партии или ей сочувствовавших из лиц так называемого «третьего элемента», которые постепенно начали вытеснять присланных в Таврический дворец чиновников Государственной канцелярии. Служащие по вольному найму считали работу в Государственной думе своим правом и привилегией. Чиновники Государственной канцелярии принесли с собой в думскую канцелярию отчетливость, систему, давние навыки первоклассно поставленного государственного учреждения. Однако антагонизм между теми и другими чувствовался во всем. М. Я. Глинка, яркий и способный государственный деятель, прослуживший в Думе на протяжении всех 11 лет ее существования, заметил о Шаховском: «Он всячески оберегает от посторонних глаз все, что касается внутреннего делопроизводства, и уже до выработки штатов замещает должности своими людьми — кадетами».
Д. И. Шаховской сумел в короткий срок наладить работу думской канцелярии, создав тем самым «для следующих Дум деловую рамку». Для организации канцелярии Государственной думы он в помощь себе вызвал секретаря Московской городской думы Н. И. Астрова. В этом деле сначала царила полная неразбериха. Будучи всецело поглощен организационными совещаниями в Государственной думе, Д. И. Шаховской в первые дни буквально выбивался из сил.
Н. И. Астров так вспоминал первую встречу с князем Шаховским: «Дмитрий Иванович выходит из своего кабинета. Он в своем неизменном сереньком однобортном потертом пиджачке. Он еще более похудел. Глаза красные, но оживленные…
— Дмитрий Иванович, что с вами? Вы нездоровы, устали. Вы похудели за эти дни. Каково общее положение дела?
Он встрепенулся. Громко захохотал своим характерным смехом:
— Да нет же! Все очень хорошо! Уверяю вас, все очень хорошо. Где вы остановились?»
«Он вообще смеялся много и громко. Это сбивало с толку. Могло казаться, что он потешается над людьми, — отмечала А. Тыркова. — На самом деле он смеялся каким-то своим мыслям, даже не всегда мыслям, а облакам, проходившим где-то в душевной глубине». «Шаховской был человек глубинный, как позже стали говорить, интуитивный. Иные видели в нем фантазера, мечтателя. Были и такие, что считали его безумцем, одержимым демоном демократии. Меньше всего думали о нем как о практическом работнике. Между тем за семьдесят дней своего секретарства в первом русском парламенте Шаховской доказал свой талант организатора. Он поставил думскую канцелярию, определил сложные подробности спешного печатания стенограмм, сношения с печатью, раздачу билетов для прессы и для публики. Очень хорошо работал крайне важный в парламентской жизни стенографический отдел».
Так полетели дни за днями, почти не прерываемые ночами, по словам Н. И. Астрова. «С Дмитрием Ивановичем почти ежедневно мы возвращались в нашу- гостиницу против дома Фредерикса около пяти часов утра, с тем чтобы в девять часов утра быть снова в Таврическом дворце». Работа «все усложнялась и не допускала замедления. Только особое одушевление тех дней и особый нервный подъем помогали выдержать это напряжение. Неподвижно склоненный над грудой бумаг, с резко очерченным профилем, большим лбом, характерным носом с горбинкой, рыжеватой бородой, он всей своей изможденной фигурой напоминал иконописного угодника, силою духа превозмогающего и усталость, и, может быть, сомнения. Иногда среди ночи заходил к нам С. А. Муромцев, тоже до утра засиживающийся в своем председательском кабинете. Он садился у моего стола и начинал рассказывать о впечатлениях дня, об отношениях к Думе, о слагающихся думских нравах. Он выражал уверенность, что крикливые трудовики скоро выдохнутся, втянутся в работу и умерят свой пыл. Выражал надежду, что Дума удержится и отношения с правительством станут со временем более нормальными».
Несмотря на свои обширные секретарские обязанности, Д. И. Шаховской лично участвовал и в думских дебатах. В стенографических отчетах Первой думы зафиксировано 25 выступлений Д. И. Шаховского, разъяснений, реплик. Так, в ходе обсуждения программного думского документа, ответного адреса государю 3–4 мая 1906 года, Дмитрий Иванович пять раз поднимался на думскую трибуну. Он защищал всеобщее избирательное право, но считал, что обсуждение этого вопроса надо отложить, чтобы позже иметь возможность «более солидного и основательного» его освещения. Д. И. Шаховской выступал по поводу и других поправок в ходе обсуждения ответного адреса, защищая редакцию, выработанную думской комиссией. При этом заметил: «Мне представляется вообще совершенно неправильной та тактика, которая здесь замечается, чтобы вопросы, безусловно спорные, непременно решить при выработке ответного адреса, как бы до обсуждения, то есть без достаточного и всестороннего их обсуждения».
3 мая Д. И. Шаховской выступил по центральному вопросу ответного адреса царя — поправки об ответственности министров. Его не устраивало красивое сравнение Думы с «вешней водой, которая льется поверх всяких плотин». Поэтому он заявил: «Мы можем написать какие угодно законы, но если министров Думе не подчиним, то мы ничего не сделаем, а страна нам этого не простит. Подчиним министров Думе — только в этом наша задача, в этом главная потребность страны». Его речь была встречена аплодисментами. Таким образом, уже в Первой думе был поставлен вопрос об ответственности министров, который в дальнейшей истории думской борьбы станет краеугольным камнем. Д. И. Шаховской высказался в поддержку этой поправки еще задолго до того, как лозунг ответственного министерства стал знаменем прогрессивных либеральных кругов в годы Первой мировой войны.
Д. И. Шаховской не только выступал за ответственное думское министерство, но и подписал аграрный проект «42-х» с требованием принудительного отчуждения помещичьих земель за справедливый выкуп, высказался за принятие пакета законопроектов кадетской фракции о гражданских правах и политических свободах, всеобщей амнистии и отмене смертной казни. Он давал справки организационного характера, оглашал результаты избраний и баллотировок, озвучивал ряд заявлений депутатов, в том числе по аграрному вопросу.
Дмитрий Иванович «никого не стремился удивить, поразить, — вспоминала А. В. Тыркова, — он не оглядывался на других, не искал популярности, не искал власти над людьми, но заражал их своим политическим горением и умел каждого повернуть к жизни лучшей его стороной. Он находил единомышленников, сплачивал их, пробуждал в них политическое сознание, направлял распыленную энергию к одной цели. У него был огромный, заслуженный моральный авторитет. Он не способен был покривить душой. Это понимали даже его противники».
Некоторые характеризовали его радикалом, «освобождением». Дмитрий Иванович был прямым потомком декабристов. «Та же была в нем рыцарская прямота, непоколебимое чувство долга, наивная влюбленность в свободу, равенство и братство… Но Шаховской был менее отвлеченным идеалистом, чем декабристы, он лучше понимал насущные потребности России. Он ощущал действительность, старался найти в ней опорный пункт для борьбы за конституцию. Но он искал поддержки не в офицерстве, как делали это декабристы, а в новой, земской среде. Земцы на работе изучили нужды и желания населения. Они выработали в себе общественные навыки, научились обращаться с народным хозяйством, с общественными делами и деньгами. Это были не чиновники, присланные из далекого центра, а местные, выборные люди, честно преданные интересам своего края и ответственные перед избирателями. Позже, присмотревшись к европейским порядкам, которые издали казались нам образцовыми, завидными, я поняла, на какой высокой степени стояло наше земство, каких деятелей оно воспитывало, какие возможности в себе носило», — писала А. В. Тыркова.
По результатам работы Первой думы был принят один законопроект — об уничтожении смертной казни. Однако Государственный совет, рассмотрев законопроект, отверг его. Первая дума просуществовала сравнительно недолго. В момент, когда никто не ожидал роспуска, Дума была распущена на каникулы. Н. И. Астров так вспоминает те дни: «Однажды моей жене ее старый знакомый П., сообщавший ей периодически о настроениях высших сфер, сказал:
— Ну, вот, наступает конец вашего пребывания в Петербурге: Дума будет распущена на этих днях.
Это было сказано в то самое время, когда в полном разгаре были переговоры о новом министерстве.
Я поторопился сообщить полученные мною сведения кн. Шаховскому. Он откинулся на спинку кресла, раскрыл рот и стал громко хохотать:
— Что это за новости! Именно теперь-то всякая опасность роспуска устранена.
Сергей Андреевич (Муромцев. — И. К., А. Л.) тоже с полным недоверием отнесся к сообщенному мной. Рассказал о том положении, в котором оказываются переговоры о новом кабинете»{264}.
9 июля 1906 года стало известно о закрытии Государственной думы. Дума была оцеплена войсками и полицией; «у передней решетки садика стоял густой наряд полиции, учтиво указывавший дорогу единичным появлявшимся депутатам». П. Н. Милюков около семи часов утра на велосипеде объехал квартиры членов Центрального комитета, пригласив их собраться немедленно у И. И. Петрункевича. Главным вопросом дня стала выработка решения, что делать, как бороться. И. И. Петрункевич и Ф. Ф. Кокошкин предложили идею не вполне новую, но «она носилась в воздухе уже с момента трево