Упоминание Шаховского в связи с покушением на Ленина в январе 1918 года в Петрограде примечательно тем, что, согласно официальной версии, вождя от пуль своим телом закрыл ехавший с ним в автомобиле швейцарский коммунист Фридрих Платген, которого серьезно ранило. Свою реабилитацию после лечения, по некоторым данным, он проходил в бывшей усадьбе князей Шаховских в Васькино, переоборудованной после революции в санаторий. Сам же Платген, оставшийся в СССР, позднее не избежал репрессий и был расстрелян в 1942 году. Так причудливо порой переплетаются человеческие судьбы.
После ареста Дмитрий Иванович фактически отошел от активной политической деятельности, хотя, судя по его показаниям 1938 года, до 1922 года он продолжал изредка посещать заседания членов ЦК кадетской партии, проживавших в Москве{318}.
Как мы отметили выше, русская революция 1917 года внесла серьезные коррективы в оценку самими либералами своей роли в жизни дореволюционной России и приближении эпохи «великих потрясений». В. И. Вернадский, пожалуй, оказался единственным из членов Приютинского братства, кто определенно и ясно охарактеризовал ответственность либералов за крушение российской государственности. В 1923 году, находясь во Франции, В. И. Вернадский в письме своему старшему товарищу и другу И. И. Петрункевичу утверждал, что поколениями русская интеллигенция с присущими ей энергией и страстностью подготовляла этот большевистский строй: «Как химическая реакция: полученный результат освещает весь процесс. Должна в нашем самосознании произойти коренная перестройка ценностей: Радищев, Пестель, Желябов, Перовская и все прочие ближе к Магницкому, Бенкендорфу, Победоносцеву, чем к нам». Деятельность «Отечественных записок» или «Русского богатства» он оценивал как глубоко реакционную.
Интеллигенция погибла в обломках революции, «и это хорошо, — констатировал Владимир Иванович, — ибо вина за многое, что совершилось и совершается, лежит на ней». И прежде всего вина российской интеллигенции состояла в том, что она не ценила государственности как таковой. Это был беспрецедентный случай в истории, когда «мозг страны — интеллигенция — не понимала… всего блага, всей огромной важности государственности». Интеллигенция не ценила чувства свободы личности, совершенно не была связана с производительными силами страны и не обращала должного внимания на их развитие. Наконец, она была «даже не атеистична, она была арелигиозна, она пыталась прожить, не замечая религиозных вопросов, замалчивая их».
В. И. Вернадский сравнивал события октября 1917-го с кануном гражданской войны, небывалой в истории катастрофой, новым мировым явлением. Смутные и тревожные ожидания будущего, наряду с твердой верой в силу русской нации и жизнеспособность великого русского народа, желание уяснить, как изменится русская интеллигенция, наполняли душу выдающегося ученого и глубокого российского мыслителя{319}.
Решительно отвергнув Октябрьский переворот, В. И. Вернадский вместе с избежавшими ареста министрами и товарищами министров Временного правительства перешел на нелегальное положение. Сам академик, как известно, с августа 1917 года занимал пост товарища (заместителя) министра народного просвещения С. Ф. Ольденбурга. 16 ноября 1917 года вместе с другими членами подпольного правительства В. И. Вернадский подписал воззвание «Ко всем гражданам Российской республики». В период с 22 ноября 1917 года он находился в командировке от Российской академии наук для лечения и научных исследований по живому веществу на Украине. Благодаря этой командировке ученому удалось избежать трагической развязки, так как 28 ноября 1917 года в декрете и воззвании Совнаркома РСФСР кадетская партия была объявлена партией врагов народа, а члены руководящих учреждений кадетской партии подлежали преданию суду военных трибуналов.
В самый разгар гражданской войны В. И. Вернадский постоянно жил в Киеве, где плодотворно трудился и основал Академию наук Украины, а также Национальную библиотеку, носящую сегодня его имя. С крахом Добровольческой армии в течение двух месяцев В. И. Вернадский скитался по белым тылам, а в январе 1920 года ему удалось переехать в Крым. При занятии Красной армией Крыма В. И. Вернадский и некоторые другие профессора Таврического университета, решившие остаться на родине, по телеграфному распоряжению Ленина были арестованы и с семьями отправлены в Москву. В Москве позднее все они были освобождены. Вернадский вернулся в Петроград, в Академию наук{320}.
В 1918–1919 годах аресты и физическая расправа угрожали крупнейшим русским ученым. С начала сентября 1919 года Академия наук и Петроградский университет оказались перед лицом серьезной угрозы. Научному сообществу пришлось столкнуться с невиданными до того формами репрессий: арестами по классовому признаку, концентрационными лагерями, институтом заложничества, расстрелами без суда. Такие методы борьбы с учеными производили на всех сильнейшее эмоциональное воздействие.
Среди арестованных в сентябре 1919 года оказался и С. Ф. Ольденбург. Сергей Федорович, являвшийся в период с июля по сентябрь 1917 года министром народного просвещения Временного правительства, также резко выступил против большевистского переворота. При его активном участии Российская академия наук, непременным секретарем которой он продолжал оставаться в эти тяжелые годы, приняла резолюцию, направленную против советской власти. В отчете академии за 1917 год, прочитанном Ольденбургом в публичном заседании 29 декабря 1917 года, говорилось: «Темные, невежественные массы поддались обманчивому соблазну легкомысленных и преступных обещаний, и Россия стала на край гибели». С. Ф. Ольденбург становится постоянным защитником гонимых деятелей отечественной науки и культуры, подвергшихся репрессиям большевиков, но и самому ему не удалось избежать печальной участи.
За него хлопотал А. М. Горький. О том, как отреагировал на случившееся пролетарский писатель, записал 4 сентября в свой дневник К. И. Чуковский: «Сейчас видел плачущего Горького. «Арестован Сергей Федорович Ольденбург, — вскричал он, вбегая в комнату издательства Гржебина. — Я им сделаю скандал, я уйду совсем из коммунистов. Ну их к черту!» Пребывание в тюрьме, сопряженное с проводами сокамерников на расстрел, не могло не влиять на людей, это перенесших. Возможно, именно здесь кроется психологическое объяснение более чем лояльного в будущем отношения Ольденбурга к советской власти и тем преобразованиям, которые она навязывала Академии наук. У многих коллег ученого это вызывало не просто раздражение, но и откровенную неприязнь{321}.
В значительной степени благодаря знакомству с В. И. Лениным (их личная встреча состоялась в конце 1917 года), старший брат которого Александр, как мы помним, сотрудничал с Сергеем Федоровичем в научно-литературном обществе Петербургского университета, и заступничеству других видных советских деятелей, в частности В. Д. Бонч-Бруевича, Ольденбург сумел избежать печальной участи многих своих товарищей по кадетской партии и продолжил научно-исследовательскую и организаторскую работу в Академии наук на благо России.
Другой приютинец — Иван Михайлович Гревс и после Октябрьского переворота не прекращал свою профессорско-преподавательскую деятельность в Петроградском университете. Он являлся одним из основателей школы медиевистов. Ученый оставил после себя фундаментальную монографию по аграрной истории поздней Римской империи, ряд сочинений по духовной и экономической истории западного Средневековья. Однако только незначительная часть из написанного им была опубликована.
Огромный пласт неопубликованного наследия И. М. Гревса — лекционный материал. Ученый был талантливым лектором. Свидетельства этому находятся в многочисленных мемуарах студентов университета и курсисток. В разные годы И. М. Гревс читал лекции в Политехническом и Педагогическом институтах. Ближайшее окружение ученого настаивало на публикации нескольких курсов лекций. В частности, его друг В. И. Вернадский писал: «Я думаю, что издать такой курс, как твои лекции на курсах и в университете, безусловно необходимо и очень желательно, и, мне кажется, обязанностью каждого профессора, работавшего над курсами, является такое издание…» И. М. Гревсу, однако, удалось издать лишь незначительную часть своих лекционных материалов.
Главную заботу И. М. Гревса составляла организация предметной системы в университете. С этим было связано введение в программу ряда специальных курсов и различных семинаров. Отсюда вытекала необходимость устройства специальных научно-исследовательских кабинетов и библиотек. И. М. Гревс считал, что «профессорство — это прекрасная общественная роль». Сам профессор И. М. Гревс имел многочисленных учеников, которых называл своими духовными детьми. Он старался внушить студентам, что, несмотря на все трудности жизни и политические перемены, надо прежде всего ценить культуру и работать для ее развития. Он глубоко верил в будущий расцвет русской культуры. Его проповедь была оценена молодежью, которая окружала его даже в тяжелые годы гражданской войны{322}. Он был активным защитником прав и свобод учащейся молодежи.
К их числу также принадлежало и молодое поколение приютинцев, которые стали активными участниками студенческих сходок и собраний Московского университета, где решались вопросы организации академической и политической жизни. Дети многих приютинцев после эпохальных событий 1917 года вынуждены были эмигрировать из России. Так, сын Вернадского Георгий, молодой профессор организованного В. И. Вернадским Пермского университета, служил в Добровольческой армии А. И. Деникина. Затем по совету П. Б. Струве, министра иностранных дел, и А. В. Кривошеина, выдающ