кала его от главной темы — Чаадаева, он предлагал продолжить свой многолетний труд с эрмитажными рукописями Я. Л. Барскову, чьи занятия масонством и французской просветительной литературой XVIII века были известны кругу специалистов. Шаховской называл князя Щербатова «подлинно почвенной фигурой»{343}.
Необходимую помощь в изучении масонских сюжетов Д. И. Шаховской оказывал также сыну своего друга — Георгию Вернадскому, который еще 22 октября 1917 года защитил диссертацию о масонстве эпохи Екатерины II. Г. В. Вернадский в своих воспоминаниях писал: «Мне захотелось через работу над диссертацией освоиться с более новым периодом русской истории — с XVIII веком. Я советовался с отцом, с А. С. Лаппо-Данилевским и с моим гимназическим учителем Яковом Лазаревичем Барсковым… Барсков убеждал меня взять темой историю русского масонства при Екатерине II. Он сказал мне, что в Государственном архиве и в рукописном отделе Публичной библиотеки есть много ценного рукописного материала по масонству, а что в самой Публичной библиотеке я найду драгоценное собрание книг XVIII века, и русских и иноязычных, которые также будут мне необходимы для разработки темы»{344}.
В процессе работы Георгия над диссертацией Д. И. Шаховской постоянно справлялся о ходе его исследования и по возможности помогал. Шаховской гордился Г. В. Вернадским как своим учеником и высоко его ценил. Так, в письме В. И. Вернадскому от 15 июля 1934 года он отмечал, что «работа Георгия по масонству одна из образцовых работ в этой области. И затрагивает сторону, совершенно не выясненную для XIX века… В свое время, в связи с масонством, он очень интересовался Щербатовым. Георгий чрезвычайно умело в романе Щербатова «Путешествие в землю офирскую» раскрыл масонскую утопию». Из сохраненной переписки видно, что Георгий Вернадский был благодарен князю за оказываемую им поддержку, например, за предоставленные в его распоряжение интересные выписки из Щербатова или за указатели (карточки) к каталогам русских чинов XVIII века{345}.
Как мы помним, князь Шаховской в общественно-политической деятельности в свое время отдал дань увлечению масонству и был близок с некоторыми из русских «вольных каменщиков», но прямыми данными о его личном участии в ордене мы не располагаем. Более того, известны иронические отзывы Д. И. Шаховского о масонах, которых он называл «смешными предтечами построения настоящего светлого храма вечного разума во вселенной»{346}.
Оба Вернадских также решительно отвергали принадлежность к масонству. Еще в молодости, в 1889 году, находясь в командировке за границей, В. И. Вернадский познакомился с людьми, с которыми у него позднее завязались более или менее прочные связи, сохранившиеся на всю жизнь. В круг таких лиц входил минералог, издатель сочинений А. И. Герцена Г. Н. Вырубов. У него Владимир Иванович несколько раз обедал. Г. Н. Вырубов приглашал его вступить в масонскую ложу, указывая, что это открывает «очень широкую дорогу во французское и международное общество». Но, по словам В. И. Вернадского, он отказался. Позже масоны уверяли Георгия, что его отец был членом масонской ложи. «И не верили, когда Георгий это отрицал».
Любопытно, что родной дядя матери В. И. Вернадского входил в состав Кирилло-Мефодиевского братства, тайной политической антикрепостнической организации, созданной в 1845 году в среде интеллигенции и объединявшейся вокруг Киевского и Харьковского университетов. В марте — апреле 1847 года братство было разгромлено жандармами. А племянник В. И. Вернадского Б. К. Алексеев составил для Министерства внутренних дел исторический очерк масонства в XX веке в России по данным Третьего отделения. В. И. Вернадский эту рукопись не читал, но выражал желание ее посмотреть.
Свой интерес к масонской тематике Георгий Вернадский объяснял широкими международными связями русского масонства и возможностью исследования его на фоне истории европейской умственной жизни. На эту сторону вопроса обратил внимание и его отец. Интерес к масонству, с точки зрения соборного поиска истины, неоднократно был выражен у Д. И. Шаховского. На этом основании некоторые современные исследователи высказывают гипотезу о том, что, «вероятно, справедливо предположение о типологическом сходстве Братства с русским масонством XVIII века»{347}.
Действительно, в основу идейных принципов и жизненных исканий приютинцев были положены три начала — единство, свобода, любовь. Но это были основополагающие евангельские заповеди, которым стремились следовать и приютинцы, несмотря на их неоднозначное отношение к христианству и Православной церкви.
Глава 20СОБОРНОЕ СОЗНАНИЕ:ПРОЗРЕНИЯ И ИСКУШЕНИЯ
30 декабря 1921 года в квартире Вернадских в Петрограде состоялось традиционное годовое собрание приютинцев — последнее в истории Братства.
Братство существовало, пока живы были его члены. Но это собрание оказалось малочисленным — на нем смогли присутствовать только те из приютинцев, кто жил в Петрограде и его окрестностях. Собрались Вернадские, Сергей Ольденбург, Л. А. Обольянинов, М. С. Гревс и, как сочувствовавшие, шлиссельбуржцы И. Д. Лукашевич и Н. А. Морозов{348}.
Вся послереволюционная эпоха в жизни Братства — это годы, когда было «необходимо напрягать все усилия для того, чтобы сохранить рост культуры», время попыток членов Братства «делать дело, которое останется при всех переменах». Это и пора подведения итогов «кончающихся жизней» и углубленного осознания их смысла и значения в общем потоке отечественной истории, «итожное время», по выражению Д. И. Шаховского.
За более полувека существования Братства отложился большой массив документальных материалов, который можно рассматривать как архив Братства. Как известно, письма пересылались от «брата» к «брату» и затем совместно обсуждались. Отдельные наиболее значимые «круговые» письма, обходившие по кругу всех, входивших в «Приютино», сохранились в различных редакциях. «Напряжение сознания», по выражению Вернадского, было так велико в той переписке, что и через 30–40 лет «братья» вспоминали о письмах 1880-х годов, как будто они написаны вчера{349}.
Тем более что круг обсуждаемых проблем со временем только расширялся, но при этом в своих письмах приютинцы постоянно возвращались к идейным предпосылкам возникновения их духовного объединения. В декабре 1928 года Д. И. Шаховской писал И. М. Гревсу: «Наше понятие о Братстве было прямым выводом из всей жизни того поколения, завершением которого были Толстой и Достоевский. И не только они… Но непосредственно на нас особенно сильно повлияли они, да, пожалуй, еще — Влад. Соловьев»{350}. («Конечно, отнюдь не Фрей, — продолжал Дмитрий Иванович, — это ты, Иван, оставь. Не вводи себя и почтенную публику в заблуждение. И сам-то Фрей явился к нам в значительной степени отражением Толстого».)
И далее принципиальное замечание Шаховского: «Я не знаю братства в нашем смысле вне русской жизни. Может быть, эта форма — примитив, который или умирает, или выливается в нечто более резко оформленное — партию, монашеский орден, секту, школу, компанию, заговор. В первом случае (умирания) истории нечего делать с такой зачаточной формой, во втором (перехода в оформленную организацию) мы в истории имеем дело с этой установившейся формой (монастыри, масонские ложи, философские школы, карбонары и т. п.). Самое блестящее и богатое последствиями братство — оформившееся в церковь с уверенностью, что и врата адовы ее до окончания века не одолеют, — христианская община I века. Я, впрочем, не очень рылся в исторических аналогиях и, вероятно, кое-что упустил»{351}.
Между членами Братства «Приютино», как уже отмечалось, шла заинтересованная дискуссия по самому широкому кругу вопросов. В результате их насыщенного духовного общения выкристаллизировалось их нравственное и идейное ядро, определялась их гражданская, научная и человеческая позиция, рождалась их философия жизни, истории и культуры. Так, вдохновляемый и своими научными исследованиями, и общественной деятельностью, и глубоким самоанализом Дмитрий Иванович подошел к идее соборного сознания. Она созревала в нем постепенно, открываясь своими скрытыми гранями.
Примечательно, что идея соборного сознания у Д. И. Шаховского и идея ноосферы у В. И. Вернадского содержательно близки. Обе имеют целью достижение единства всего человечества, людей как братьев. «Одному нельзя обнять мир, — писал Д. И. Шаховской В. И. Вернадскому 25 июня 1931 года. — Приходится так или иначе взяться за руки многим — и всегда (теоретически) можно составить такую длинную цепь, которая охватила бы по крайней мере весь земной шар. Наука и создает такую цепь. Создает — не очень. Не вполне. Есть прорывы. И держатся люди за руки часто не любовно, а… всячески, но не любовно. Да и руки в науке слишком заняты, каждая пара рук свои и не очень склонны отдаваться в чужие руки. Есть, конечно, и много других путей и способов соединения рук: религия, философия, семья, род, государство… Но, мне кажется, наш юношеский инстинкт верно указал нам еще один, своеобразный, давний, но недостаточно оцененный человеческим сознанием путь — братство». Братство в представлении его главного идеолога Д. И. Шаховского было исканием обогащения единичного сознания сознанием мировым. Единство, свобода, любовь — именно эти три начала познания истины были положены им в основу. Вслед за блаженным Августином он повторял: «В главном — единство, во второстепенном — свобода, всюду — любовь»