В. И. Вернадский пытался изучить человечество научными методами, у него фактически была своя собственная «геологическая» религия. «Разум homo sapiens есть преходящее планетное явление, который, мне кажется, неизбежно будет заменен более высоким проявлением разумности на планете», — утверждал он в письме И. М. Гревсу от 13 июня 1940 года. В этом же письме, посвященном Д. И. Шаховскому, В. И. Вернадский признавался: «Я думаю, что в некоторых глубоких отношениях я близок был к Мите, может быть, даже шел дальше его в критике основ религии, всякого рационалистического ее понимания, Божества, Иисуса, даже идеи единого Бога. И очень хорошо понял я его отношение к религии его глубоколюбящей его семьи, ею живущих и в то же время рационалистически сектантски, что его раздражало»{375}.
На Д. И. Шаховского свое влияние оказало толстовство. Сострадательная гуманность, самоотдача и жертвенность в отношении других, этический энтузиазм Л. Н. Толстого, постулаты с традиционным для интеллигенции пафосом «служения народу» — всегда находили живой отклик в душе Дмитрия Ивановича. Увлеченный высокими духовно-нравственными идеалами, будучи «почти святым человеком»{376}, как его характеризовали друзья и близкие, Дмитрий Иванович не мог причислить себя к православной церкви, оставаясь притом верующим человеком.
В своей общественной, просветительской деятельности он пытался реализовать одну из христианских заповедей. Д. И. Шаховской через идеи Приютинского братства стремился показать лучшее устройство жизни, построенное на началах братской любви, дружеской поддержки и взаимовыручки. Приютинцы, сами того не сознавая, на практике исполняли одну из важнейших христианских заповедей — «возлюби ближнего своего как самого себя». Но Евангелие учит прежде всего и всеми силами любить Бога; и это есть первая, главная заповедь; любовь же к человеку следует за ней. Сконцентрировав свой взгляд и усилия на одном из важнейших принципов христианской и человеческой жизни, приютинцы остановились в раздумьях перед другим принципом, поставленным во главу угла в христианстве — «Возлюби Бога всем сердцем своим, всею душой своей и всем разумением своим». Не преодолев сомнений и терзаний в принятии первой заповеди, приютинцы не могли полностью реализовать и основную свою цель — в служении и любви к людям. Без Бога и познания его истины исполнить вторую заповедь — любить ближнего своего как самого себя — трудно, если вообще возможно.
Символична история города Весьегонска, который Д. И. Шаховской одно время мечтал сделать центром Приютинского братства. Напомним, что в Весьегонске началась служба Д. И. Шаховского на общественном поприще. Служение Д. И. Шаховского людям, на благо народу и Отечеству закончилось революцией и крушением старой России.
Весьегонск известен с 1524 года как село Весь Егонская Городецкого стана Бежецкого Верха, «весь на реке Егне» (весь — древнерусское «деревня, селение»). До 1764 года село принадлежало Московскому Симонову монастырю, было крупным торговым и промысловым центром. С 1776 года село стало городом. В XVIII–XIX веках Весьегонск славился ярмарками. В конце XIX века в связи с упадком Тихвинской водной системы Весьегонск утратил значение торгово-транзитного пункта из Астрахани в Санкт-Петербург. Сам Весьегонск в 1939-м при строительстве Рыбинского гидроузла частично оказался в зоне затопления. Незатопленная часть Весьегонска стала рабочим поселком. С 1953 года Весьегонск вновь стал городом. Но станет ли он «градом Китежем» — зависит от нас.
Весьегонск в нашем представлении стал как бы олицетворением той активной и общественно полезной деятельности, которая дает свои плоды, но, не освещенная христианским пониманием, рано или поздно оборачивается поражением.
Весьегонск и Скотопригоньевск
В конце жизни Д. И. Шаховскому многое открылось и дано было понять и осмыслить благодаря Ф. М. Достоевскому и его последнему роману «Братья Карамазовы». Свое отношение к роли писателя и его произведения в судьбе русского народа и в собственной судьбе Шаховской выразил в письмах И. М. Гревсу. В одном из них (декабрь 1928 года) он сообщал: «В течение последних дней я дочитал в «Братьях Карамазовых» пропущенные эпизоды «Великий инквизитор» и «Из жития старца Зосимы».
В сущности, я бы мог ограничиться в ответ на вопрос «что есть братство» рекомендацией вдумчиво и строго критически прочитать эти два произведения. Думаю, что без них не было бы и братства в той форме, как оно вылилось. Как не было бы его и без Толстого. А в свою очередь — Толстой обусловлен — и ограничен — Достоевским, а Достоевский — Толстым».
Итак, Достоевский для Шаховского — самая глубокая литературная концепция русского самосознания. «И самосознание это есть самосознание религиозное и поглощает в себе церковную религиозность». Но при этом рассуждать о чьей-либо религиозности, не исчерпав до дна всю глубину «Братьев Карамазовых», значило бы, по словам Дмитрия Ивановича, «отрицать единство миропорядка, не говоря уже о единой субстанции русской духовной жизни». «Здесь берется вся русская мысль и вся русская действительность. Все намеренно сгущено до безумия. Тысячелетняя история сконцентрирована в историю четырех дней. Большие направления сжаты в личные образы. В Скотопригонск (так у Шаховского. — И. К., А. Л.) вмещены и ад, и рай, и чистилище. В реальных образах русского захолустного городишка разыграна божественная комедия — если не всего человечества, то всего русского народа».
Дмитрий Иванович с головой погружается во внутреннее пространство романа, глубоко переживает его сложные коллизии, стараясь разгадать то сокровенное, что хотел довести писатель в своей великой книге. «Я думаю, что «Братья Карамазовы» вообще пока еще совсем неразгаданная вещь… То, что он мог сказать, он, мне кажется, до конца высказал, надо только внимательно в это вчитаться, а не переносить своих мыслей от высказанного, столь богатого содержания к оставшемуся невысказанным и совершенно неизвестному. Для того, чтобы Достоевский смог ответить на поставленные им вопросы, ему надо бы было увидеть вот переживаемую нами теперь революционную драму. В ней разрешаются мучившие Достоевского святые и вместе с тем проклятые вопросы. Ведь и в «Братьях Карамазовых» дело идет о русской революции».
Действительно, Федор Михайлович в своем главном романе, исследуя лабиринты человеческой души, заблудившейся в чертогах рассудочности, рационализма и всеобщего отрицания, потерявшей нравственные ориентиры и оказавшейся в самом аду страстей и преступлений, предостерег Россию и всех нас от той ситуации, когда «Бога нет и все дозволено!». «Фон нарисованной им драмы, — замечает Шаховской — вся Россия. Скотопригоньевск — это повторение Чаадаевского Necropolis’a, не какой-то отдельный провинциальный городок. Нет. Это наше все».
Скотопригоньевск в романе — это символ разлагающейся духовности в мире, где «грехами человек может обратиться опять в скота». Нельзя не отметить, что название Весьегон-ска в чем-то созвучно этому городу. Но внешнее созвучие дополняется и географической близостью. Литературный Скотопригоньевск — это реальная Старая Русса, небольшой тихий городок, расположенный в древней Новгородской земле. Если ехать из Петербурга в Москву, то у Бологого надо повернуть направо к Пскову (как раз через Старую Руссу и станцию Дно проходил маршрут поезда последнего российского императора Николая II перед отречением). Если же из Бологого свернуть налево, то окажешься в Весьегонске. Правда, князь Д. И. Шаховской обычно ездил в Весьегонск из Москвы и поворачивал направо.
Левая — правая, где сторона? Здесь и наша география, и история, и литература. Весьегонск — Скотопригоньевск: две точки русского пространства, два полюса русской жизни. С одной стороны — «дела праведные», но известно куда вымощена ими дорога. А с другой стороны? Куда пойти русскому человеку? Какой он выбирает путь?
Шаховской видел большую заслугу Достоевского в том, что в своем романе он с «гениальной силой поставил вопрос о будущем творчестве русской жизни, поставил его так, что необходимо было на него ответить, и для меня совершенно несомненно, ответа настоящего на него не имел и иметь не мог.
Повторяю, ответ на него, пока еще вовсе не окончательный, а только в виде первой обрисовки, дает революция»{377}.
Не будет преувеличением сказать, что подлинный смысл всей деятельности Братства и всей своей жизни Дмитрий Иванович видел именно в том, чтобы приблизиться к решению этих вечных русских вопросов. Достоевский своим романом помогает Шаховскому найти опору в родной земле, на родной почве и удерживает его от рокового шага, отделяющего от пропасти безверия и разрыва с русской духовной традицией. Более того, он устремляет его мыслимый взор в будущее страны, реальным элементом возрождения которой, по Достоевскому и Шаховскому, выступают дети, обновляющая жизнь смена поколений{378}.
Глава 21ПРИЮТИНСКАЯ МОЛОДЕЖЬ
Но что именно нового внесет в будущую жизнь молодое поколение приютинцев? Точный ответ на этот вопрос Дмитрий Иванович дать не мог.
В 1920-е годы он неоднократно предпринимал попытки расширить состав Братства за счет вовлечения в него детей первого поколения приютинцев — своих дочерей Анны Дмитриевны Шаховской и Натальи Дмитриевны Шик-Шаховской, М. В. Шика, Е. И. Гревс — дочери Гревсов, Е. В. Елагиной (урожденной Шик), Е. А. Корниловой (урожденной Федоровой) — супруги А. А. Корнилова, Е. Г. Ольденбург (урожденной Клеменц) — второй супруги С. Ф. Ольденбурга, Ф. Ф. Ольденбурга-младшего и Н. Ф. Ольденбург — детей Ф. Ф. Ольденбурга.
В начале 1925 года в связи с подготовкой к 100-летнему юбилею восстания декабристов Шаховской решил направить письмо членам Братства и их детям с характерным названием «Вызов старикам и молодым». В нем он писал: «Декабристами жива Россия, и ими в глубине души жив каждый из нас. Нам надо вполне осознать это и по возможности передать это сознание другим. Без этого мы не можем достаточно послужить великой задаче, которая поставлена декабристами и пока не выполнена нами, —