осуществить русскую правду»{379}.
Стремление князя сплотить всех родных и близких приютинцев вокруг общего дела не находило соответствующего отклика. Дети старшего поколения приютинцев были вдохновляемы совершенно иными, отличными от взглядов их родителей идеями. Во многих семьях приютинцев между родителями и детьми возникла глубокая стена отчуждения, непонимания и даже обиды и горечи. Молодежи, по признанию Георгия Вернадского, было свойственно внутреннее неприятие «приютинского» духа{380}. Это было отличительной особенностью второго поколения «приютинцев». К слову говоря, в письмах и дневниках В. И. Вернадского неоднократно упоминалось и «третье поколение» Братства. Но и они, тогда еще очень юные люди, остались безучастны к призывам стариков.
Шаховской делился с Гревсом своими горестными чувствами, что его дочери не понимают Братства и «отыскивают его не совсем там, где оно есть, хотя и не бесполезными путями»{381}. Примечательно, что дети приютинцев были очень дружны между собой. Они вместе учились на студенческой скамье. Например, Георгий Вернадский и Михаил Шик подружились еще будучи товарищами по гимназии. Старший Вернадский уже тогда выделял среди молодежи Михаила Владимировича Шика, который, хотя и был ровесником Георгия, казался значительно старше и глубже остальных. Еще в гимназические годы Вернадский-младший последовательно перепробовал традиционный для молодого человека тех лет набор исканий: кружок «самоусовершенствования», поставивший целью беседы о «смысле жизни», обсуждение этических проблем, литературы, искусства и т. д., «хождение» к Льву Толстому в Ясную Поляну, дискуссии с социал-демократами. Студентом университета Г. В. Вернадский участвовал в кампании помощи голодающим, зимой 1906 года был арестован, сотрудничал в Крестьянском союзе, работал в молодежной организации конституционно-демократической партии — фактически след в след повторяя путь идейных исканий своего отца и его друзей, членов Приютинского братства.
Молодежь, казалось, шла по стопам родителей, повторяя или осваивая их уроки. Как и в «большом» Братстве, в «малом» тоже был рельефно очерченный центр: Г. В. Вернадский (в домашнем кругу Гуля), Нина Ильинская, Нина Вернадская, А. С. Короленко — племянница В. И. Вернадского, жившая в его семье, Соня Любощинская, Илья, Анна и Наташа Шаховские, товарищи Георгия, в том числе Михаил Владимирович Шик. Все были друг для друга как «родные братья и сестры». «Это был громадный мир, связанный взаимной верой, любовью и чувством ответственности перед жизнью». По словам В. И. Вернадского, кружок был тесный, энергичный, далеко еще не сложившийся, но очень одаренный. «Он жил своей жизнью, отчасти держась в стороне от нас, очень молодых родителей». Почти все были любители театра — оперы и драмы, увлекались ходьбой на лыжах по отрогам Воробьевых гор, ходили осматривать старинные барские дворцы и старые церкви в окрестностях Москвы или ездили по железной дороге по Московскому уезду, занимались просветительской деятельностью среди рабочих.
Однако их религиозно-нравственные искания лежали в другой плоскости — плоскости постижения национального религиозного опыта и традиций русского православия. Г. В. Вернадский, автор воспоминаний о событиях тех лет, писал, что особенно это чувство обострилось после Октября 1917 года. «Вероятно, большевистский переворот обратил меня к церкви и оживил Нинино религиозное чувство. Из наших московских друзей так было и с Наташей и Аней Шаховскими». Тема религиозного переживания и обретения православия как способа самосознания личности вошла в молодежь Братства через М. В. Шика, зримо обозначив границу отчужденности между «отцами» и «детьми». «Под его влиянием мы вернулись к церкви», — вспоминала жена Вернадского-младшего{382}.
Михаил Владимирович Шик (1887–1937) был известен в своих кругах как священнослужитель и литератор. Выпускник Московского университета (1912) по двум отделениям — всеобщей истории и философии, вольноопределяющийся в инженерных войсках во время Первой мировой войны, он принял православие, как мы отмечали, в 1918 году. «Это очень хороший и талантливый человек, который интересовался главным образом философскими вопросами. По своим искренним убеждениям он крестился и стал православным священником», — характеризовал Шика академик Вернадский, знавший его по совместной научной и творческой деятельности{383}. Почти одновременно с появлением сборника «Вехи» (1909) Шик издал свой перевод знаменитого «Многообразия религиозного опыта» У. Джеймса. Эта книга в предвоенные годы завоевала авторитет властительницы дум интеллигентной молодежи обеих российских столиц.
Что касается Георгия Вернадского, то у него установились близкие взаимоотношения с православными иерархами в годы гражданской войны. Несмотря на тяжесть военного времени и трудные условия жизни, в Крыму наблюдался расцвет умственной и религиозной жизни. После прихода сюда Добровольческой армии в июне 1919 года религиозное чувство и религиозно-философская мысль прорвались наружу. Дружеские отношения установились у Георгия с архимандритом Вениамином, позже ставшим епископом Севастопольским. Через него уже в эмиграции Вернадский познакомился с несколькими видными иерархами, к которым заходил на чай и с которыми оживленно беседовал о текущем положении русской церкви в разных странах зарубежья. «Все трое руководящих владык — митрополиты Антоний и Платон и архиепископ Анастасий — были выдающимися людьми, каждый в своем роде», — вспоминал Г. В. Вернадский{384}.
В смысле общих стереотипов сознания воззрения Георгия Вернадского оказались ближе консервативному, с религиозными чертами либерализму «веховского» направления, чем либерализму «милюковского» кадетского толка, светскому и радикальному по своему существу, считает современный исследователь его взглядов{385}.
Георгий Вернадский менее своих друзей был настроен к конфронтации или к осуждению родителей. Такая позиция противоречила бы общему духу любви и уважения, царившему в семье. Мягкий, очень домашний, «частный» человек, Георгий никогда не стремился быть лидером, скорее ведомым. Влияние семьи на него было огромно. Практически всю жизнь сын ощущал на себе тень отца и огромную ответственность перед ним. Его первые научные работы 1913 года вызвали серьезную критику со стороны академика Вернадского, который и в дальнейшем со всей тщательностью и вниманием рецензировал все сочинения сына. Отец высоко отзывался о Георгии, называл его своеобразным и тонким историком, ученым с творческим элементом, широким взглядом и точной отделкой. Сказать, что Вернадский обожал своих детей — мало. «Я исключительно счастлив в детях. Моя Ниночка, страшно одаренная — талантливая художница с совершенно особыми филологическими способностями (редкий тип филолога по призванию), с своеобразным самостоятельным умом и чудным сердцем… Дети вышли разные — очень дружные — но сын православный и русский без всяких украинских симпатий — а дочка украинка, в этой области душевно близкая мне»{386}, — с радостью и гордостью отмечал ученый.
В семье же Ольденбургов произошла, как мы уже говорили, настоящая трагедия: полная размолвка между отцом и сыном. Сергей Сергеевич Ольденбург (1887–1940), сын С. Ф. Ольденбурга от первого брака, по образованию юрист, историк, публицист, автор фундаментальной, неоднократно переиздававшейся в том числе и в наши дни книги о царствовании Николая II, был монархистом по своим убеждениям. О встрече с сыном С. Ф. Ольденбург писал жене 1 июля 1923 года из Берлина: «Тяжело мне очень и от глубокого, непримиримого разногласия с Сережей: столкнулись два мировоззрения и у двух людей, упорно держащихся каждый своего, верящих в него… Чувствую, что Сережа меня любит, но ему глубоко чуждо то, чем я живу, он это считает ошибкой, недоразумением глубоким и печальным с моей стороны, а мне то, во что он верит, кажется таким ветхим и нежизненным». Ей же 12 июля 1923 года он пишет: «С Сережей вчера большой разговор о религии — он становится религиозным, не церковно, этого пока что не видно, и в церковь он не ходит. Вообще, по-видимому, религиозность очень сильно распространяется. Мне как нерелигиозному человеку не вполне понятен этот новый поворот. Я уважаю религиозность, но, конечно, не узко церковную, а как базу этики, но сам не имею религиозных чувств». Идейные разногласия принципиального характера не мешали между тем С. Ф. Ольденбургу оказывать материальную помощь семье сына{387}.
У самого Дмитрия Ивановича в семье в отношениях с дочерьми были также свои проблемы. Серьезные противоречия в религиозно-духовной сфере, приводившие к постоянной, но содержательной философской дискуссии, возникли у него с Натальей Дмитриевной. Младшая дочь, жена православного священника, горячо и искренне любящая Михаила Владимировича, всем сердцем и душой принявшая православие, разделяла позицию мужа в его критике сотрудничества ряда высших церковных иерархов с советской властью. В частности, она присоединилась к течению «непоминающих», к которому примыкал и М. В. Шик, составивших оппозицию официальному руководству Русской православной церкви (местоблюститель — митрополит Сергий). Они проповедовали неподчинение в форме неупоминания имени митрополита Сергия на литургии. У Д. И. Шаховского, по свидетельству В. И. Вернадского, подобная линия поведения дочери и зятя вызывала раздражение. Он видел в этом проявление узкого сектантства{388}