. Трудно было справляться с текущей работой. Д. И. Шаховской считал, что все, что он делает, «из рук вон плохо». Падение работоспособности вызывало мрачное представление о будущем. По воспоминаниям внуков, в эти моменты он часто уходил в себя, в свои мысли, пытался как можно реже общаться с близкими. И даже в буквальном смысле прятался от семьи за стенку, отгородившись ею от своих домашних, ютившихся в уже уплотненной и перегороженной квартире на Зубовском бульваре.
Без активной деятельной работы Д. И. Шаховской не мог себе представить дальнейшего существования. Однако жаловаться на свою судьбу или сдаваться Дмитрий Иванович не собирался. Периоды мрачного настроения сменялись у него душевным подъемом. Он продолжал «бежать» по жизни, закручивая в стремительном турбильоне своих мыслей даже молодых.
Князь постоянно увлекал в вихрь своего кружения друзей, знакомых, родных. В письме В. И. Вернадскому от 31 марта 1937 года Дмитрий Иванович писал: «В старости я что-то страсть как прыток». В другом более раннем письме историку Н. М. Дружинину от 12 апреля 1931 года он заявлял: «Может, я живу интенсивнее, чем когда-либо при жизни, и мне брюхом хочется знать живо про всех, кто связаны жизнью с нами и пока еще живы вдвойне — и телом, и духом». В письме И. М. Гревсу Д. И. Шаховской писал: «Потребность повсюду заглянуть и отовсюду взглянуть на что-то общее, единое и великолепное — богатое своим разнообразием и неистощимой творческой неповторимостью. Я и радуюсь этой жажде жизни, жажде светлой и примиренной, и боюсь ее — потому что тянусь ко всему и притом тянусь не как созерцатель, а как активный участник жизни, строю планы, несбыточные заведомо, но властно влекущие меня к себе и неотвязно требующие активного вмешательства… Но как бы то ни было, больше всего я жажду сейчас того, чего совсем не стало в окружающих: свободной, творческой, личной активности»{402}.
Между тем политическая атмосфера в стране действовала на Д. И. Шаховского удручающе. Страх перед возможной перлюстрацией писем не позволял ему называть вещи своими именами. Вынужденный способ общения по переписке с друзьями, не позволявший затрагивать сколько-нибудь важных тем, разочаровывал. «Нельзя писать о впечатлениях каждого из нас, нельзя писать о своих чувствах, нельзя писать о своих мыслях, нельзя писать о своих занятиях, нельзя писать сколько-нибудь откровенно ни о чем! К чему же писать заведомую ложь или незначительные пустячки или излияния чувств, которые не имеют смысла при вынужденном молчании о том, что вызывает действительное душевное движение? Приходится уйти в себя и быть молчаливым свидетелем происходящего вокруг».
Особенно пугало бессилие — неспособность не только преодолеть окружающее зло, но даже и бороться с ним. В одном из писем И. М. Гревсу Д. И. Шаховской замечал: «Мы подавлены ходом событий и погрузились в полную пассивность: ждем удара, «считаем раны», наносимые нам, а также нередко и воображаемые нами и преувеличенные в нашей оценке. Но ведь нельзя жить в положении этого избиваемого тела, лишенного воли»{403}.
В конце 1920-х годов Д. И. Шаховской вышел на пенсию по инвалидности, размер которой постепенно снизился со 100 рублей до 75 рублей в месяц. Особенную опасность составляла возможная задержка пенсии. Кроме того, это скудное содержание вскоре решили отобрать. Пенсионеров «чистили», у Д. И. Шаховского отобрали пенсионную книжку, нависла угроза лишения пенсии. Это имело значение ввиду отсутствия у Д. И. Шаховского какого-либо другого серьезного заработка. Случайные литературные гонорары составляли не более 200 рублей в год, и при этом буквально на каждом шагу приходилось сталкиваться с множеством проволочек, затягиванием сроков заключения договоров и выхода работ.
Большую поддержку в материальном плане оказывали близкие друзья, прежде всего Вернадские. Одним из правил в кодексе Братства «Приютино» было: «На чужие нужды смотри как на свои. Просящему у тебя дай (если ему нужно или может быть нужно) и не стыдись попросить у всякого; не бойся просить милостыню». Материальная помощь друг другу всегда существовала на протяжении всей истории Братства. Нужда другого и в самом деле воспринималась как своя собственная. В трудные жизненные моменты друзья приходили на выручку. Изыскивались средства и направлялись тому, кто в них нуждался.
Однако брать оказывалось куда более трудным делом, чем давать. В одном из писем Д. И. Шаховского И. М. Гревсу, датированном 15 января 1936 года, Дмитрий Иванович писал: «Вообще ты очень ошибаешься, считая себя богаче меня. Мне принадлежит весь мир, а мир богаче тебя. И ты угнетен и беден только потому, что в одиночестве своем перестал быть человеком мира, т. е. человеком, которому весь мир свой и потому, пока он всецело живет жизнью мира, ему все в пределах разумных доступно, а за этими пределами нет ничего, кроме пустых и ленивых мечтаний». Д. И. Шаховского порой называли «нищим князем»; «в своем аскетизме» он доходил «до крайности».
Как показывает переписка Д. И. Шаховского, он часто испытывал неловкость, занимая деньги, но всегда искренне был благодарен друзьям. В письме В. И. Вернадскому Шаховской пишет 28 января 1930 года: «Дорогие друзья. Получили деньги и горячо благодарим вас за помощь». Письмо И. М. Гревсу также свидетельствует о верности друзей и заботе их друг о друге: «Вернадские, уезжая, прислали нам 100 руб. Теперь, с получением значительного аванса, эти деньги нам совершенно лишние. Просто девать их некуда, именно эти 100 рублей. Так что о деньгах совершенно не беспокойся. Они в полном твоем распоряжении… Сумма эта не деньги в твоих обстоятельствах, но она достаточна для поездки. Здоровье и настроение. И для того, чтобы справиться с этим главным бичом — лучшее лекарство взять палку в руки и переменить обстановку, выскочить из паутины забот и мрачных мыслей, этого главного источника бессилия и угнетенного состояния»{404}.
Семья Д. И. Шаховского в 1930-е годы столкнулась с серьезными проблемами. Младшая дочь Дмитрия Ивановича Наталья попала в разряд лишенцев. Дом и скот хозяина квартиры, где жили Шики, в 1930 году отобрали в «колхоз». Их самих пока не выселяли, но возникла необходимость искать квартиру. В итоге Шики решили купить домик в Малоярославце, иначе нельзя было устроиться, так как квартиры никто не сдавал. С покупкой помогли родители Михаила Владимировича. Наталья Дмитриевна вынуждена была почти все время пребывать в хозяйственных заботах с пятью детьми, младшего она все еще кормила грудью.
«И Наталья, и ее муж удивительно стойко и бодро переживают все затруднения. Но внешний разброд и полная неопределенность положения дают себя знать на всем ходе жизни», — писал Д. И. Шаховской. Михаил Владимирович имел литературную работу и очень часто уезжал в Москву. Он был одним из главных переводчиков естественно-исторических сочинений Гёте, редактируемых В. И. Вернадским, который поражался, «как он прекрасно справлялся с трудными по языку работами Гёте и разбирался в области ему, казалось, чуждой, кроме его философских интересов». Вместе с мужем Наталья Дмитриевна издала книгу о Фарадее, которая перед Великой Отечественной войной должна была выйти вторым изданием{405}. Сама Наталья Дмитриевна была высокообразованным человеком, имела высшее образование, так же, как и старшая сестра Анна, с отличием окончила Московские высшие женские курсы. Как и муж, она зарабатывала литературным трудом.
Начинался 1937 год — год юбилеев (столетие гибели Пушкина и двадцатилетие революции) и тяжелых потрясений. Еще накануне на Рождество 1936 года, как вспоминала позднее Мария Михайловна Шик-Старостенкова, дед устроил в Малоярославце вечер памяти Пушкина. Приехал одухотворенный, наполненный, приподнятый. Его с возрастом еще более ставшая сутулой фигура как-то сразу выпрямилась, плечи расправились, и всем было радостно в этот момент праздника.
Но уже 25 февраля 1937 года был арестован муж Натальи Дмитриевны. После семимесячного заключения Михаил Владимирович Шик был приговорен к десяти годам дальнего лагеря без права переписки. Семья, состоявшая из самой Натальи Дмитриевны, тяжело страдавшей к тому времени туберкулезом, ее матери, пятерых детей в возрасте от 14 до 5 лет и четверых старух — бабушек и теток, осталась без основного кормильца.
Михаил Владимирович Шик был обвинен в создании контрреволюционной антисоветской организации. По приговору ОСО Военной коллегии Верховного суда СССР расстрелян 27 сентября 1937 года. Посмертно реабилитирован в 1956 году. В 1944 году на запрос В. И. Вернадского был получен ответ по телефону из секретариата председателя Верховного Совета СССР, что осужденный на «10 лет без права переписки» М. В. Шик скончался в лагере 26 сентября 1938 года. В 1994 году дочь М. В. Шика Елизавета Михайловна отыскала имя отца в списках массовых захоронений жертв сталинского террора на окраине Москвы в Бутове{406}.
Здесь в 1995–1996 годах на территории бывшего полигона НКВД — КГБ был возведен храм Святых Новомучеников и Исповедников Российских. Автором проекта стал сын М. В. Шика и внук Д. И. Шаховского известный российский скульптор Дмитрий Михайлович Шаховской, увековечивший таким образом память о своих родных и многих тысячах других невинных жертвах террора.
О заключительном этапе жизненного пути нашего героя рассказывают скупые строки следственного дела Д. И. Шаховского, с которым в архиве ФСБ сумел познакомиться видный историк Валентин Валентинович Шелохаев. Обратимся к его публикации.
В ночь с 26 на 27 июля 1938 года в квартире Шаховского на Зубовском бульваре (дом 15, квартира 23) был произведен обыск. Сам Дмитрий Иванович был арестован и конвоирован во внутреннюю тюрьму НКВД на Лубянке. Как показывают материалы дела, Шаховской уже давно находился в «агентурной разработке». Без предъявления официального обвинения Д. И. Шаховской почти месяц находился в тюрьме, и хотя до 20 августа 1938 года протоколов допроса в его деле нет, историк предполагает, что все это время он подвергался дознанию. В архиве В. И. Вернадского хранится письмо его племянни