ка Г. Г. Старицкого от 4 августа 1944 года, который сообщал: «Еще раз отвечаю на твой вопрос о Дмитрии Ивановиче. Мой знакомый сидел с ним на Лубянке во внутренней тюрьме НКВД, после этого Дмитрия Ивановича куда-то перевели и он его больше не встречал… Он мне говорил, что Дмитрия Ивановича заставляли назвать имена его знакомых, но он отказался. Дмитрия Ивановича долго держали на следствии, заставляли стоять сутками без сна, и у него пухли ноги; но он был тверд и не терял бодрости духа».
В следственном деле сохранились протоколы допросов. Они проводились в любое время суток. Только в третьей декаде августа арестованного четыре раза вызывали на допрос (20, 21, 25, 27 августа). С небольшими интервалами допросы продолжались до 3 ноября 1938 года. Но они не дали ожидаемого результата. 3 ноября 1938 года следователь Миронович обвинил Шаховского в том, что он использует предоставленную ему возможность «собственноручно изложить свои показания для провокационных попыток». Следователь потребовал «рассказать всю правду о деятельности контрреволюционной организации», членом которой якобы являлся Шаховской, заявлял, что Дмитрий Иванович и так «полностью изобличен» сообщниками.
Дело в том, что Шаховской в ходе следствия не скрывал своего участия в нелегальной деятельности ЦК кадетской партии с 1917 по 1922 год. Однако он категорически отказывался давать какие-либо показания о «контрреволюционной деятельности в дальнейшие годы и о других участниках кадетской нелегальной организации». 2 ноября 1938 года ему было официально предъявлено обвинение, в котором он квалифицировался как «один из руководителей антисоветской нелегальной кадетской организации в СССР, ставящей своей целью свержение Советской власти и восстановление капиталистического строя с помощью интервенции фашистских государств». Шаховской привлекался к ответственности по статье 58 пункты 3, 6, 8, 11, 17 Уголовного кодекса РСФСР.
Уже в Лефортовской тюрьме начался новый виток допросов, причем время следствия несколько раз продлевалось. Под давлением следователей 28 ноября 1938 года Шаховской вынужден был написать заявление следующего содержания: «Признаю себя виновным в том, что являлся участником подпольной кадетской организации с 1919 года. В составе этой организации все вели антисоветскую деятельность. Кроме меня, в эту организацию входили находившиеся в Москве бывшие члены Центрального комитета кадетской партии. Показания, как о своей преступной деятельности, так и своих соучастников, я обязуюсь дать с исчерпывающей полнотой».
Но никакого раскрытия данного тезиса не последовало. Более того, 25 декабря 1938 года Шаховской отказался каким-либо образом конкретизировать свою «контрреволюционную» деятельность после 1922 года. В ответ на вопрос следователя: «Намерены ли вы сегодня на следствии говорить правду о своем участии в контрреволюционной деятельности кадетов?» — Шаховской категорически заявил: «Никакого участия в кадетской контрреволюционной организации я не принимал с 1922 года и ничего по этому поводу показать не могу». Не помогла следствию и очная ставка Шаховского с Котляревским, состоявшаяся 7 февраля 1939 года. В ходе ее Дмитрий Иванович подтвердил, что «ни о какой кадетской организации до следствия не слыхал».
На последнем листе следственного дела (с которым историки смогли ознакомиться лишь совсем недавно) Д. И. Шаховской, уже слабеющей рукой, написал: «Я, арестованный Шаховской, если бы мне была представлена улика, хотя бы в одном из моих преступлений, конечно, рассказал бы о других преступлениях, которых у меня нет».
Академик В. И. Вернадский, лауреат Сталинской премии и орденоносец, неоднократно обращался в Президиум Верховного Совета, требуя освобождения Дмитрия Ивановича. Мужественно, не считаясь с соображениями собственной безопасности, В. И. Вернадский встал на защиту своего дорогого друга и близкого человека. 17 декабря 1938 года он направляет письмо А. Я. Вышинскому с просьбой об аудиенции. 20 декабря 1938 года такая встреча состоялась. Однако каких-либо положительных результатов она не дала. Д. И. Шаховской оставался в тюрьме. В июле 1939 года Владимир Иванович направляет еще несколько писем А. Я. Вышинскому. А в мае 1940 года В. И. Вернадский ходатайствует перед новым наркомом внутренних дел Л. П. Берией о смягчении участи Дмитрия Ивановича, не зная о том, что его уже больше года нет в живых{407}.
20 февраля 1939 года следствие по делу Д. И. Шаховского было завершено, и уже через три дня обвинение было утверждено начальником следственной части НКВД СССР комиссаром госбезопасности 3-го ранга Кобуловым, а 25 марта заместителем прокурора СССР Рогинским. 13 апреля 1939 года под председательством Ульриха состоялось предварительное заседание Военной коллегии Верховного суда СССР, на котором было заслушано дело с обвинительным заключением НКВД СССР о предании Военной коллегией Верховного суда СССР Д. И. Шаховского уголовной ответственности по статье 58 пункты 6, 8, 11 в порядке закона от 1 декабря 1934 года. Было принято решение заслушать дело Шаховского в закрытом судебном заседании без участия обвинения и защиты и без вызова свидетелей. В тот же день Шаховскому была вручена копия обвинительного заключения.
14 апреля 1939 года состоялось закрытое заседание выездной сессии Военной коллегии Верховного суда СССР. В ответ на вопрос председательствующего, признает ли подсудимый себя виновным, Дмитрий Иванович заявил: «Виновные Себя признаю в том, что до 1920 года вел активную борьбу с Советской властью. Что же касается последующей антисоветской деятельности, то в этом себя виновным не считаю, так как никакой антисоветской работы не проводил, поскольку примирился с существованием советской власти». Тем не менее Шаховской был приговорен к расстрелу с конфискацией имущества. На следующий день, 15 апреля 1939 года, Д. И. Шаховской был расстрелян — по одним данным, на полигоне в Бутове, по другим — в Коммунарке.
О расстреле Шаховского не знали ни родные, ни друзья. Его старшей дочери Анне Дмитриевне сообщили, что отец осужден на «10 лет без права переписки» и отправлен «в дальние лагеря». Сохранялась надежда, что Дмитрий Иванович жив. 5 мая 1940 года Вернадский обратился с письмом к Берии: «Я дружен с Дмитрием Ивановичем почти 60 лет — все время мы прожили друг с другом душа в душу, находясь в непрерывном, ни разу не нарушенном, идейном общении. Между нами не было тайн, и я, как все ему близкие, страдающие от несчастия, его постигшего, не сомневаемся в том, что он верно и глубоко служил до момента своего ареста товарищем Ежовым своей стране и своему народу — в рамках Советской власти, восстановившей и восстанавливающей после глубокого развала строй, мощь и мировое положение нашего народа и государства. Русская беспартийная интеллигенция здесь работала и работает плечо с плечом с коммунистической партией сознательно — верой и правдой. Восстановление и рост народа и страны в широкой постановке есть наше общее дело, общее достижение. Д. И. Шаховской — один из самых замечательных людей нашей страны — глубокий, широкого образования. Искренний и морально честный демократ. Моральной исключительной высоты… Мне 77 лет — я знаю по-своему, как хрупка организация стариков в зависимости от внешних условий жизни. Выдержал ли испытание организм Дмитрия Ивановича?.. Здоров ли Дмитрий Иванович Шаховской? Я думаю, что я не выхожу за пределы того, что Вы можете сделать. Очень прошу Вас ответить мне».
В аппарате Берии была подготовлена «справка», согласно которой следовало, что 11 июня 1940 года академику Вернадскому было сообщено, что Д. И. Шаховской в конце января 1940 года, «находясь в одном из лагерей НКВД, умер». По официальным же каналам на неоднократные письменные заявления Анны Дмитриевны давалась другая информация, согласно которой ее отец якобы жив и находится в лагере. И лишь 23 сентября 1940 года начальник 1-го спецотдела НКВД Калинин на очередном обращении АД. Шаховской написал следующую резолюцию: «Полагал бы необходимым подтвердить о смерти Шаховского Д. И.». 30 сентября 1940 года такая справка в порядке приказа НКВД СССР от 11 июня 1939 года была подготовлена. В ней говорилось: «Шаховской Д. И., 1862, умер в лагере 25. I. 40 г. Причина смерти эндокардит (паралич сердца)». 19 октября 1940 года семья Шаховских получила официальное извещение о смерти Д. И. Шаховского. Через 16 лет Анна Дмитриевна дважды (1 июля и 19 октября 1956 года) обращалась в Военную прокуратуру СССР с заявлением о пересмотре дела своего отца, «умершего в лагере». 9 июля 1957 года Верховный суд СССР отменил приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 14 апреля 1939 года в отношении Д. И. Шаховского и прекратил дело за отсутствием состава преступления. Однако подлинная дата и причина гибели Д. И. Шаховского стали известны лишь спустя 34 года после реабилитации, в 1991 году{408}.
Историк, занимающийся описанием жизни ушедших людей, вольно или невольно обращает внимание на такие факты биографии своих героев, которые, на его взгляд, имеют символическое значение.
В 1928 году в пасхальную ночь с 14 на 15 апреля, спустя 72 года после кончины П. Я. Чаадаева и ровно за одиннадцать лет до своей гибели, Шаховской обращался к Гревсу: «Пишу тебе в пасхальную ночь под звон московских колоколов… Но вот что скажу тебе: Чаадаев много слушал московские колокола. Он их ждал и в день смерти… Но не дождался. Умер за несколько часов до их звона, 14 апреля 1856 года. И Чаадаев, как и Тургенев, был западник, хотя и славянофилы его дети. Но он умер в Москве и в гробу слышал колокола, и в конце прощального обращения своего священник Петропавловской церкви Сергиевский{409}, бывший потом профессором богословия в Московском университете, сказал, как бы христосуясь с ним: «Умерший во Христе брат, Христос воскресе»… Так, видишь ли, все-таки как-то напрашивается сравнение судьбы двух запад