Денег совсем не стало, и Тата заметила, что из дома начали пропадать вещи. Она догадывалась, что мать относит их в комиссионку, чтобы купить хлеба, но не смела расспрашивать о подробностях.
Дома на Тату сразу наваливалась тоска и бессилие, и она до ночи сидела в школе и рисовала плакаты и стенгазеты – даже во время выходных и праздников.
Недавно она прочла статью о молодом рабочем, который выложил портрет Ленина из зерен пшеницы и овса, и за это его сразу приняли во ВХУТЕИН – Высший художественно-технический институт. Вот было бы здорово сделать портрет товарища Сталина из чего-нибудь социально-значимого! Например, из винтиков и колесиков – чтобы получилась гигантская картина «Сталинский завод». Если смотреть близко, то кажется, что это работает сложный механизм, а если отойдешь подальше, то увидишь улыбающегося вождя. А еще лучше, если бы все это двигалось!
Тата даже рисовала эскизы к своему будущему шедевру, но пока товарищ Сталин у нее совершенно не получался: выходило что-то вроде железного чудовища с усами. Но Тата не сдавалась: ей обязательно нужно было доказать всем, а в особенности ребятам из интерната, что она способна на великие подвиги во славу рабочего класса.
Когда Тата вернулась домой, было уже совсем темно. Ключа у нее не было и она долго трезвонила в свой звонок, но мать все не открывала и не открывала.
Наконец дверь распахнулась.
– Ты это… только не реви, ладно? – пробормотал Митрофаныч, пропуская Тату в квартиру.
Она непонимающе взглянула на него.
– А чего мне реветь?
– Мать-то твоя таблеток наглоталась! Я заглянул к ней, хотел заварки попросить, – а она на полу валяется.
– Заварка?
Митрофаныч постучал себя по голове.
– Соображать надо – мать твоя отравилась! Если б у меня чай не кончился, то все!
Стены зашатались вокруг Таты. Она бросилась к себе в комнату, но там никого не было.
На столе лежал лист бумаги, исписанный маминым почерком:
Милая доченька!Я чувствую, что начинаю сходить с ума и не хочу тянуть тебя за собой.Меня уволили и мне не на что тебя содержать, а на другую работу мне не устроиться.У тебя есть талант – он поможет тебе выйти в люди, а советское государство позаботиться о тебе гораздо лучше, чем я. Прости меня за все и храни тебя Господь!– Где моя мама?! – взвыла Тата не своим голосом.
На ее крик вышла соседка тетя Наташа.
– Ее увезли в больницу.
– В какую?
– Да кто ж его знает? Мне об этом не докладывали.
Тата захлопнула дверь и, как была – в пальто и шапке, повалилась на колени перед маминой иконой.
– Бог, я соврала, что в Тебя не верю… Я знаю, Ты есть… Я всю жизнь буду ходить в церковь и пионерский галстук сниму… Сделай, пожалуйста, так, чтобы моя мама не умерла!
Тата упала на пол и долго лежала, раскинув руки, будто ее саму только что убили.
Глава 34. Лубянка
Из дежурки позвонили и сказали, что Рогов задержан.
Превозмогая адскую мигрень, Алов спустился вниз и направился к корпусу на углу Лубянки и Первомайской улицы, где содержали арестованных.
Ему показали коробку с вещами, конфискованными у Рогова при аресте: паспорт, часы, самопишущую ручку и два билета на поезд. В портмоне помимо мелочи лежала пара червонцев и тридцать немецких марок, а в отдельном конверте имелись две новенькие купюры по сто долларов.
– Где у вас внутренний телефон? – спросил Алов.
Дежурный подвел его к допотопному деревянному аппарату, висевшему на стене, и Алов вызвал Диану Михайловну:
– Запишите цифры и сверьте их с номерами на денежных знаках, украденных у Оскара Рейха.
Алов все-таки решил принять таблетку – работать с головной болью было невозможно.
Дежурный отвел его к камере, куда посадили Рогова. Глазок на двери находился низко, и Алову пришлось чуть-чуть присесть, чтобы заглянуть в него.
Лампочка, забранная в металлическую сетку, освещала тесную комнату, выкрашенную в тускло-желтый цвет. Посередине стояли привинченные к полу стол и два стула. На одном из них лежало пальто Рогова, а сам он – в шляпе и вечернем костюме с галстуком-бабочкой – ходил из угла в угол.
«Вот он, мой добрый гений! – подумал Алов. – Через тебя-то я и добуду мою комнату!»
Это всегда любопытно – как человек реагирует на внезапный арест. У него резко меняются планы и жизненные ориентиры. Он пока не знает, за что его взяли, и насколько все серьезно. Иные с перепугу начинают рыдать, иные колотятся в дверь и требуют свидания с начальством, но Рогов вроде не особо испугался: на его лице не отражалось ничего, кроме крайней досады.
Алову вспомнилось, как тот отказался с ним сотрудничать. Ну что ж, послушаем, что мистер Рогов скажет теперь!
Алов повернулся к дежурному и негромко приказал:
– Полный обыск.
Через несколько минут в камеру вошли два спортсмена-боксера.
С полного обыска начинается ломка клиента: его заставляют раздеться догола, долго возятся с одеждой, прощупывая все складки, а потом – также не особо торопясь – обыскивают его самого: спокойно, как на приеме у доктора, заглядывая везде и всюду.
Алов не отрывался от дверного глазка. Клиент не сопротивлялся и только надменно кривил губы, будто он был выше всего этого. Спортсмены отобрали у него шарф, запонки, шнурки и подтяжки и оставили одного одеваться.
Дав ему побыть наедине с нарастающей паникой, Алов вошел в камеру и сел боком на стул.
– Помните, я предлагал вам сотрудничество? – произнес он. – Вы тогда сказали, что не хотите с нами дружить. Обидно было слышать такое!
– Я надеюсь, мне не придется ночевать в вашем заведении? – буркнул Рогов. – У меня завтра поезд.
– Да-да, я понимаю вашу тревогу, – улыбнулся Алов.
– Могу я узнать, в чем обвиняют?
– В том, что вы белогвардеец и шпион.
– Я гарантирую вам скандал на международном уровне, если вы немедленно не выпустите меня!
– И кто же уведомит ваших заступников об исчезновении Клима Рогова? Вы сказали всем, что уезжаете, так что искать вас никто не будет.
Клиент молчал.
– Ты можешь облегчить свое положение, если скажешь, где находится Купина, – произнес Алов, переходя на «ты». – Я понимаю: она твоя супруга, но ведь ты уже сдавал ее в аренду Оскару Рейху, так что горевать особо не о чем.
– Я отказываюсь разговаривать с вами до тех пор, пока сюда не прибудет мистер Оуэн. Он уведомит о случившемся мое руководство, и дело будет решаться на дипломатическом уровне.
– Ну что ж, не хочешь разговаривать по-хорошему, будем по-плохому.
Поднявшись, Алов выглянул за дверь:
– Привезите сюда дочь Рогова!
Клиент мгновенно спал с лица.
– Вы не имеете права трогать ребенка!
– Судьба твоей китаезки будет напрямую зависеть от тебя, – отрезал Алов. – Мы можем пристроить ее в хороший детский дом, а можем отправить к туберкулезникам.
Он вынул из кармана лист бумаги и карандаш и положил их на стол.
– Пиши добровольное признание! Мне нужна полная биография: где ты родился, чем занимался до революции, когда и при каких обстоятельствах познакомился с Купиной. Потом укажешь, кто вас завербовал и через кого вы получали инструкции. Если будешь валять дурака, дело кончится сам понимаешь чем – мы умеем добывать признания.
Рогов оторопело взглянул на него.
– Вы что – пытать меня будете?
– Ну зачем сразу «пытать»? – обиделся Алов. – Что это за слова такие? Это у вас, у буржуев, пытают и казнят, а мы применяем «меры социалистической обороны».
Алов вышел, премного довольный собой: вот теперь клиент был напуган до полусмерти. Ну что ж, пусть посидит, подумает о своем будущем.
Алов снова позвонил Диане Михайловне:
– Что там с номерами?
– Все сходится, – отозвалась она. – Это наши купюры.
Алов расплылся в улыбке. Раз клиенту перепало кое-что из денег, украденных у Оскара Рейха, стало быть, он знает, куда делась остальная сумма.
Посланная на Чистые Пруды команда вернулась ни с чем: в квартире Рогова не было ни ребенка, ни прислуги.
Разволновавшись с досады, Алов почувствовал, как у него в груди начало нарастать болезненное напряжение. Господи помилуй, ну когда это кончится?! Должны же быть хоть какие-то лекарства, которые помогают от легочных болезней!
С отчаяния он разругался с чекистами, ездившими к Рогову домой.
– Вы что – соседей не могли допросить? Там есть какой-нибудь председатель домкома или дворник?
Те ответили, что дворник валялся мертвецки пьяным, а контора внизу была закрыта по случаю праздника.
Часы показывали одиннадцать ночи.
Алов вновь вернулся к камере и заглянул в глазок: клиент неподвижно сидел над чистым листом бумаги. Набриолиненная с утра челка растрепалась и падала ему на глаза, а незастёгнутые манжеты нелепо топорщились из рукавов смокинга.
Алов попытался собраться с мыслями. С помощью маленькой китаянки было бы гораздо легче выудить из клиента всю информацию, но девчонки не было… Обычный допрос затянется на несколько часов, а если привлекать специалистов, то начнется ор и истерика, а Алову и так было плохо.
Его вновь начал сотрясать кашель.
– Может, вам водички попить? – сочувственно спросил надзиратель.
Алов помотал головой и, держась за стенку, побрел к выходу.
У него не было сил вести дело Рогова, но он не мог передать его коллегам – иначе награда за его разоблачение уплывала в другие руки.
«У меня есть время, чтобы отлежаться, – подумал Алов. – Сейчас Драхенблют пьет на даче у Ворошилова, а потом они будут несколько дней опохмеляться, так что докладывать о результатах все равно некому».
– Отправьте Рогова в общую камеру, – велел он надзирателю. – Я им попозже займусь.
Конвоиры вели Клима по тускло освещенным коридорам со множеством дверей.