Проезжая мимо приземистого дома, с решетками на окнах, князь увидел в тесной ограде скопище народа, крайне возбужденного. Ухватившись за бревно, люди вышибали им решетки и дубовые двери, окованные полосами железа. Люди эти проклинали бояр и священников. Толпа все росла, и каждый, подбегая, колотил чем попало в эти дубовые двери! Святослав остановил коня и стал наблюдать. Оглушительный треск наполнил улицу, решетка была взломана наконец, и в окно у самой земли высунулось изможденное лицо кудлатого старика. Радостный крик огласил воздух, люди неистовствовали, целовали друг друга и обнимались, передавая необыкновенную весть:
– Учитель жив!
– Пусть выйдет святой наш Душан скорее!
– Мужайтесь, христиане, и хвалите Господа… Душан извергнут из подземелья.
Несколько человек прыгнули в окно, втащили за собой бревно и стали им бить в дверь изнутри. Вскоре была сброшена дверь с петель. На крыльцо, встреченный оглушительным взрывом восторга, вышел в рубище изможденный старик и благословил всех.
– Милосерд Господь и справедлив, – возгласил он тихо, но торжественно. – Не гневите Его укором, братие, и не нарушайте спокойствия духа, не радуйте сатану. Царствие Божие близко!
К нему бросились, целовали ноги, руки, язвы, лохмотья, каждому хотелось к нему прикоснуться. Ликование обнимало всю толпу.
– Кто такие? И почему они так любят его? – спросил Святослав Калокира, который после встречи с Иоанном Цимисхием вновь отправился к Святославу и теперь почти постоянно находился при нем.
– Эти безумцы, князь, люди подлого звания, еретики, называемые богумилами. Отпавшие от истинной нашей церкви, проклятые ею и вошедшие в раздор с властями и даже со здравым смыслом. Суеверие черни. Вреднейшие болтуны. Эту болезнь нашего века мы вытравили у себя, теперь она расплодилась под рукой смиренного и оплошливого Петра. А этот оборванец – один из их «учителей». Хвастун и бунтовщик. Такие называются у них «совершенными». Не приведи господи, князь, если они, пользуясь случаем, совьют здесь гнездо, расплодятся, как вши. От них не жди добра, ни послушания, ни налогов, потому что все они лентяи и попрошайки. Прикажи, князь, посадить этого еретика опять в подземелье. Только там ему и место.
– А каковы они на войне?
– Войну они презирают. Дескать – все люди должны жить как братья. Безмозглое, бессмысленное отребье… Для них нет ничего ни благородного, ни высокого на свете. Даже всякую власть считают пагубной.
– Это в самом деле… опасно. Народ без власти – стадо без пастуха, как вол без ярма, как войско без полководца. Не понимаю. И в самом деле – бесплодные бродяги. Пусть этот пока посидит здесь и одумается. Время придет – я с ним поговорю.
Когда князь уехал, Калокир со своей свитой окружил в тесном переулке Душана, за которым все еще следовали люди, велел его связать и бросить в подземелье. Вплоть до вечера на улицах города раздавался плач, люди рвали на себе одежды, заламывали руки и взывали:
– Учитель, приди! Не оставь нас, бедных сирот, одинокими, в скорби!
Глава 12Славянские встречи
Однажды вечером, обсуждая со своим советником Калокиром болгарские дела, князь вдруг вспомнил о Душане и сказал:
– Расскажи подробней, мой друг, о вредных намерениях этих нищих, одного из которых ты, без моего ведома, засадил в подземелье.
Калокир ответил:
– Пресвитер болгарский Козьма всего вернее определил их природу. «Они учат паскудству, – пишет этот благочестивый пастырь нашей веры, – учат не повиноваться властям, хулят богатых, ненавидят царя, оскорбляют старейшин, проклинают бояр, ворчат, брюзжат». И это верно. Я хорошо изучил их нрав. Они считают плохими всех, кто работает на знатных, и всякому рабу внушают, что не надо угождать господину, дескать, у Бога все равны. Наша церковь осудила их как вероотступников. Сами они называют себя богумилами, по имени совратителя всех их в ересь попа Богумила. Они враги порядка, ослушники, злые люди, завистники, бездельники, проповедники. Не советую, князь, даже любопытствовать. Просто вели посадить оборванца на кол.
– Я полонил немало земель и видел жизнь разных народов. Все хотят обогатиться, властвовать. А тут – наоборот. Удивительно! Я разговаривал со многими учеными, особенно с арабами. Бедность они презирают. Роскошь в их стране – порука почету, как и у вас – ромеев. Жадность торговцев русских, хазарских и прочих всем известна. Один вид золота расширяет их зрачки. Но людей, сознательно презирающих богатство и власть, я встречаю только здесь и впервые. Приводи Душана, я хочу узнать, что он любит на земле больше всего и чего добивается.
И вот приведен был к князю Душан, растерзанный, с неистовым блеском глаз. Он держал под мышкой пергамент. Держал его крепко, точно это была главная драгоценность в его жизни. Умные глаза Душана щупали князя бесцеремонно, без робости и искательства, с затаенным любопытством. Он внимательно рассматривал скромную домашнюю обстановку князя и, видимо, остался доволен. На его серьезном лице появилось что-то вроде затаенной похвалы. Князь ждал, когда тот заговорит, но Душан тоже ждал.
– Благородный ромей Калокир доложил мне, что ты, Душан, подстрекал не повиноваться моим распоряжениям, призывал народ к бесчинству. Откуда такая дерзость? Отвечай правду, иначе голова твоя покатится с плеч. Я не милую ослушников, не понимающих своей же пользы.
Душан несколько подождал, не прибавит ли князь еще чего-нибудь к своей речи. Спокойствие его было прежним, невозмутимым.
– Ты, князь, напрасно пугаешь меня лишением жизни. Ты, видно, привык видеть дрожь в ногах и бледность на лице у своих бояр, когда оказываешь им немилость. Но угроза не страшна тому, кто жизнь считает кратковременным и невеселым плаванием по морю житейскому.
Святослав даже вздрогнул от удивления.
– А разве тебе чужды блага и радости жизни?
– Есть единственное благо жизни – исполнение долга.
– Вот я посажу тебя на кол, что тогда будет с твоим долгом?
Душан кротко усмехнулся:
– Я приму это с утешением, что в мой короткий промежуток жизни ни разу не сошел с праведного пути. А коль путь короче, так меньше забот, лишений и скорее, стало быть, приближусь к желанной цели. Есть большая радость в одном сознании, что правде и добру отдал свою жизнь. Есть ли в мире что-либо возвышеннее этого и угоднее Богу.
Святослав силился понять его и не мог. В голове язычника, которого занимала прежде всего война, не находилось примеров, с которыми он сопоставил бы слышимое сейчас и привел бы это к единому пониманию. Мать-княгиня Ольга, ревностная христианка, и та не говорила ничего подобного. Душан только разжигал неуемную любознательность князя.
– Ты ссылаешься на Бога, но вот Бог отвернулся от тебя, погляди, на что ты похож. Хуже и ниже холопа, – сказал он Душану. – Калокир говорит, что христианский Бог не любит тебя и твоих братьев-сообщников. Ты и Ему не угодил. Епископы и священники считают вас всех отщепенцами. Вы гнушаетесь икон, образов Бога, не кланяетесь кресту, как это принято в просвещенной стране ромеев.
– Богу не нужны украшения, которыми тешат себя христианские владыки и пресвитеры, склоняя к тому и простой народ. Истинные убеждения не возникают из стремления к славе, почестям и титулам. Они бескорыстны. Мы отвергаем все, что отдаляет нас от Бога и что замутняет правую веру. Вере не нужны ни золото, ни славословие, ни даже сонмища ученых диалектиков, кормящихся за счет обманутых мирян. «Блаженны нищие духом, ибо они Бога узрят». Поэтому мы признаем тихую и нелицемерную, притом тайную молитву, добрые некрикливые дела и любовь к ближнему не на словах, а на деле.
– Ага! Любовь к ближнему! – вскричал Святослав. – Под этим вы подразумеваете неповиновение властям. Отрываете людей от труда, от военных занятий. Вот Калокир мне и разъяснил это… Вы – волки в овечьей шкуре.
Душан сел без приглашения и потер гноящуюся ногу в язвах от цепей. Святослав наблюдал его с нескрываемым беспокойством. Душан тихо, внятно заговорил:
– Вельможе, торгующему совестью и честью, непостижимо движение непреклонного сердца к добру и истине. Привыкший видеть простого человека лишь послушным, терпеливым и во всем покорным себе, вельможа перестал замечать христианина, способного на умный подвиг, на общее дело, которое устраивало бы и богатых и бедных! Князь! В христианском государстве попирают божественные свойства человека хуже, чем в языческих землях, смотрят на простых людей как на скотину. Бояре пьют слезы бедных, число которых все умножается и у нас. По примеру жестокой ромейской державы землепашцев превращают в рабов. Кнут и палка стали спутниками их быта. О том ли проповедовали бедные апостолы, скликая к себе и богатых и бедных? И не Христос ли порицал богачей за кичливость, жадность, жестокосердие, завещая нам ценить человека по сокровищам его сердца и ума. Так вот, властям мы готовы повиноваться, ибо и власть от Бога есть, но мы противимся бессмысленности установлений и распоряжений глупцов, случайностью судьбы вознесенных до положения властителей, полководцев или даже царей. Ибо нигде не указано, что достоинства ума и сердца возрастают вместе с должностным положением человека. Нигде!
– Погоди, старик, – прервал его Святослав, горячась. – Истинного почета достигают лишь люди необычного ума, насколько мне известно, и вообще приметных доблестей. Порицать человека за то, что он стал выше других, равносильно тому, как бы мы недовольны были высотой дерева, которое переросло прочих. И не есть ли почет, высокая должность и слава – высшая награда человеку за его деяния и заражающий пример для его сограждан?
– Не спорю. Богатство, военные удачи, властвование, высокие титулы и чины пользуются почетом и служат удивлению потомков. Но сокровища духа есть ценности, перед которыми меркнут все эти побрякушки и суеверия земных, преходящих оценок…
– Что такое сокровища духа? – Князь поморщился. – Ничего не понимаю. В своем ли ты уме?.. Сокровища духа… Сокровища духа… А можно сказать проще?