Возлияние кружило голову Калокира, он тщился выжать из себя что-нибудь оригинальное, историческое, такое, что было бы вровень с изречением Юлия Цезаря: «Пришел, увидел, победил».
Несмотря на свои молодые годы, он много читал, много всего видел, много странствовал. Поэтому считал себя человеком особенным, умудренным и призванным управлять людьми обыкновенными. Произнести историческую тираду вскоре случай представился. Сам «наместник» побеспокоился об этом.
– Что было бы, – сказал «наместник», пытая своего господина, – если бы вдруг намерения Святослава потерпели крушение, от чего избави Всевышний и его и нас. И об этом я говорю только предположительно. Святослав прошел грозой по всей Волге. В боях отличался холодной и спокойной отвагой. Но он все-таки варвар… Ромеи умеют побеждать не только оружием. И вот представим – случилась беда: войска Цимисхия настигли нас врасплох. Что тогда нам делать? Я говорю только предположительно, – опять оговорился «наместник».
Разговоры прекратились.
Калокир сказал громко, и все почли долгом это запомнить:
– Неопытность имеет то свойство, что если ее неожиданно постигает что хорошее, то она впадает или в неумеренную радость, или в неприличную дерзость, а если душе вообразится что худое, то впадает в отчаяние. Я же отвечу словами: «Audaces fortuna juvat»[2].
И все пирующие нашли это исключительно умным. И всем стало понятно, что хотел сказать патрикий. Предположения «наместника» могли осуществиться только в одном случае – если бы Калокир не обладал той опытностью, о которой он сумел ясно дать понять, не впадая в самохвальство. Все замерли в притворном изумлении. И, видя, что минута исторической речи приблизилась, Калокир поднялся со своего трона и, собрав все свое красноречие, сказал:
– Некогда Тацит изрек: «Там, где виновато много, не должно наказывать никого». Такое суждение я обращаю ко всем ромеям, поддерживающим гнилое дерево Цимисхиевой узурпации. Несчастные, они не видят, что этот выскочка, пробравшийся к престолу через ложе отвергнутой Феофано, с каждым днем ведет державу к гибели, легкомысленным поведением развращая подданных, неудачными военными походами позоря честь ромейского оружия, опрометчивостью своих деяний подтачивая корень благополучия всего благомысленного населения, бессмысленной враждой со Святославом навлекая на себя гнев Руси, силу которой он сумел испытать, только столкнувшись с нею. Близок час великой и вечной дружбы этих держав, которые станут владычествовать над миром. Преступные властители нынешней Романии скоро будут сокрушены. Печальной памяти василевс Никифор, вероломно зарезанный своим племянником, когда-то сказал: «Для победы над врагом надо поражать самых высоких». Высокомерного распутника Цимисхия дни сочтены. Мы его поразим вместе с презренными приспешниками.
– Аминь! – произнесли священники громко.
Они склонили головы в сторону Калокира и застыли в оцепенении. Женщины изо всех сил старались сделать изумленные глаза и восторженные улыбки. Византийская свита Калокира торжествовала. Величие момента обуславливалась и ее наличием. Они считали себя сподвижниками будущего василевса.
– Мужи доблестные и отменные! – продолжал Калокир, поднимаясь на вершины красноречия и переживая победный восторг от сознания своего величия. – Мир и радость обещаю я ромейской державе. Пустая слава солдата не тешит меня. Бесконечные войны страшно истомили наших подданных. Держава ищет властителя с кротким сердцем и политическим благоразумием. Мир воцарится на земле, я в это верю. Верю! Следуйте за мной. И вы будете патрикиями, вы будете синклитиками, вы будете самыми знатными людьми империи!..
Он распахнул окно, и перед пирующими открылись дали в ясном пространстве увитых виноградниками холмов и зеленеющие луга за городом.
– Плодовито чрево нашей земли, союз мой со Святославом крепок, держава моя сильна, готовьтесь, дорогие мои, пожинать плоды своей мне верности.
Он вдруг осекся, и мгновенная бледность покрыла его лицо. То, что он увидел, не могло быть иллюзией, порожденной вином. Он ясно различил выходящее из-за холмов ромейское войско и отряд всадников-«бессмертных» с Цимисхием во главе. Он не мог разглядеть лица его, но он угадал его способ держаться около войска и манеру сидеть на коне. Притом же царские знаки посылали издали чрезвычайный блеск и сияние. Непобедимый страх вошел в каждую его жилу. Колени тряслись, и он не мог унять их и уже не стыдился хвататься за них руками.
Пирующие все заметили эту перемену в Калокире и побро-сались к окнам и тоже увидели на холме приближающихся к городу всадников. Но никто не был испуган, кроме свиты Калокира. Священники ухватились за кубки, пряча лицо и боясь выдать свою радость. Опьяневшие женщины – болгарские боярыни и боярышни – сдвинулись в кучу и стали возбужденно шептаться. Свита Калокира бестолково сгрудилась у окна, забыв приличия, растерянно тесня друг друга и ожидая от своего властителя решающего слова. Но Калокир, растолкав их и сбрасывая на ходу пурпуровое одеяние, побежал в свои покои. Он одевался в одежду патрикия и все повторял стоящему рядом «наместнику»:
– Коня!.. Самого лучшего коня. И всю мою стражу… Я уезжаю к Святославу в Доростол. А ты, Анастас, остаешься здесь. Тебе надо самому видеть и записать начало гибели заносчивого Цимисхия, поправшего все законы божеские и человеческие… Клятвопреступник! Гибель его начинается… Святослав отбросит его к берегам Азии, и тогда уж я не пущу его, пакостника, в столицу.
Он покидал на пол целый ворох одеяний, прежде чем сумел найти подходящее для себя. Затем он отобрал некоторых из своих телохранителей и немедля выехал с ними из города.
Гости разбегались, и одни только слуги остались в палатах Калокира, починая нетронутые блюда и смакуя спокойно византийское вино. Между тем служители палаты были в растерянности и даже в страхе. Господин умчался, оставив их на попечение топарха, который в их глазах ничего не значил. «Наместник» собрал их всех и сказал:
– Вы видите, пока Святослав был на Руси, а наш красноречивый господин упражнялся в императорских осанках, собираясь вскоре сесть на престоле, истинный василевс – Иоанн Цимисхий, ум, высшую дерзость и государственную мудрость которого признает весь мир, неожиданно настиг властелинов наших и нас самих, погрязших в бессмысленных мечтаниях. Он выбросит всех изменников в Понт. Он сотрет саму память о них из истории… Поэтому, чтобы нам, ромеям, предстать перед законнейшим василевсом достойными прощения, следует наперед доказать делом свою покорность ему… Надо тотчас же отворить ворота в город, когда василевс будет сражаться со Свенельдом… Несомненно, что русский воевода будет оттеснен в город, в нем запрется, надеясь на прочность городских стен. И вот наш долг открыть ворота, когда наступит ночь… А теперь идите на улицу в простонародных одеяниях и наблюдайте, что там делается и что там говорится. Это тоже может пригодиться нам и василевсу. Знайте, что величие Романии превосходит все. Сила ее восторжествует над варварами снова. Премудрый Боже, продли годы самодержца Иоанна!
– Да здравствует сильнейший из василевсов вселенной! – вскрикнул один из них.
– Вечная слава непобедимому Иоанну! – произнес другой.
– Пусть упрочится его слава навеки! – сказал третий.
И «наместник» упал перед иконою, и все вслед за ним попадали на колени, вздымая руки к лику Богоматери, и все вместе вознося к Ней мольбы и повторяя вслед за топархом хором:
– О Пресвятая, спаси Иоанна! Самодержца ромеев – храброго Иоанна. Пресвятая матерь-владычица! Вразуми его, исполни непобедимой силы – богобоязненного Иоанна, мудрейшего на земле, любимейшего всеми подданными! Владычица чистая, Пренепорочная, Божественного, Вечного и Великолепного Иисуса зачавшая, порази варвара Святослава, неведомого пришельца, который хочет похитить престол василевса, отнять его могущество, который хочет забрать наши земли! Побей громом лукавого и тщеславного христопродавца Калокира. Отмети от нас, грешных, владычица, умысел Калокира, отстрани от нас кровавую руку Святослава, неумолимого зверя, пещерное чудовище. А мы готовы вместе с василевсом страдать за человечество, терзаемое злом, разрываемое злом, сокрушаемое злом. Помогите Иоанну, о Присно Дева, о Иисус!
За городом слышен был звон византийских литавр. Он наполнял сердца молящихся экстазом. Пришло время, они поднялись и рассыпались по городу, поджидая исход боя.
Глава 37Падение Великой Преславы
Свою малочисленную дружину Свенельд вывел за городскую стену и поджидал ромейское войско, которое было необозримо и спускалось с возвышенности на ровное место. Старый Свенельд понимал, что войско ромеев велико и нечего надеяться на победу. Но он был воспитан в традициях Игоря и Святослава и считал, что бегство или покорность врагу равносильны несмываемому позору и измене. Не в первый раз он принимал решение без надежды на успех, то есть лечь костьми, но не поступиться мужеством.
И он выставил наперед самые крепкие ряды воинов, которые образовали стену щитов, ощетинившуюся копьями. Сам Свенельд встал в середине дружины под стягом Перуна.
Первая лавина всадников Цимисхия разбилась о стену щитов и остановила остальных. Ободряющий крик руссов потряс воздух. Затрубили в рога, забили в бубны. Неприятельские фаланги всадников сбились подле русской ощетинившейся копьями дружины. Тогда Цимисхий поставил полки в твердый, неразрываемый строй, приказал трубить к бою, повел за собою «бессмертных» и бросил их на левое крыло. Всадники неистово понеслись с опущенными копьями и навалились на стену щитов, ударяя по ним секирами и мечами. Лошади, падая, образовывали у стены щитов помост, с которого «бессмертные» бросались безостановочно на дружинников и опрокидывали их, создавая в рядах руссов проломы. В эти проломы влетали новые всадники и раздвигали стройные шеренги руссов. Дружинники Свенельда вскоре были смяты и, оказавшись в разброде, кидались под брюхо лошадям и пороли их снизу ножами. Свенельд, увидя рассеянное левое крыло своей дружины, приказал ей отступить в город. Отбивая удары копий и сдерживая всадников стеной щитов, закинутых за спину, русские ушли в ворота и заперли их за собой. Дружина взошла на стены города, ожидая приступа.