Царь сбросил с плеч одеяло и поднялся. Эта ужасная мысль, что понадобилось вмешательство Бога, чтобы обуздать варваров, не давала ему покоя. Откуда такая сила и смелость у невежественного народа?! Притом же у язычников, обреченных на адские муки за идолопоклонничество, за непризнание Христа, за греховное многоженство… И что еще в таком случае может принести завтра? Русские вновь предпримут атаку, и тогда не удержаться усомнившимся в своих успехах ромеям. Дух самого царя и то подорван. Чутье полководца предсказывало ему ненадежность своего положения. Он набросил плащ и вышел из шатра.
Шумел дождь по всему пространству лагеря. Неподвижные фигуры царской охраны на плацу вокруг шатра были еле различимы. Они изредка окликали в темноте друг друга. Цимисхий вошел в палатку царских конюшенных и взял коня. Проверил караулы за валом. Конная стража зорко следила за станом руссов. За валом стояли вдоль дорог пехотинцы с мечами. Он убедился, что приказы его тщательно выполняются. Вдоль валов вырыли новые ямы, так называемые костоломки, с торчащими внутри этих ям вверх заостренными столбами. На тот случай, если враг ворвется в лагерь, можно будет нарочно побежать, чтобы заманить его в эти ямы. Это часто ромеям удавалось. Вокруг лагеря были сегодня укреплены столбы, соединенные веревкой, на которой висели звонки. Лазутчик натыкался на веревку и сразу выдавал себя.
Император зашел в палатку архонтария, вновь проверил план лагеря и установил, что стража на месте и ночной караул ведется исправно. И все-таки он велел к валу со стороны города отправить под дождем еще отряд легковооруженных воинов. Раньше это он сам назвал бы излишней предосторожностью. Сейчас стал очень мнительным, подозрительным. Только после этого он разделся и лег. Открыл книгу, с которой не расставался в походах: военное сочинение Никифора «Об ошибках с неприятелями». Он читал главу, в ней Никифор рассказывал о схватках с врагами, которые отступают с ромейской территории к себе на родину: «В то время от долговременного в ромейских землях пребывания они всегда бывают слабы, особенно если, по несчастью, имеют с собою множество вещей, невольников и корыстей: поспешая с нетерпением возвратиться в свою землю на израненных конях своих, они обыкновенно бывают бессильны в сражении».
Вот и великий стратег ошибся на этот раз. Видно, воинский опыт ромеев ничего не проясняет в отношении этих варваров-руссов. В самом деле: откуда могли взяться свежие силы у киевского князя? Непостижимо! Как можно пехотинцам вытерпеть и даже отразить натиск ромейской конницы, неустанно нападающей в течение целого дня? Они неподражаемы в храбрости, эти руссы, они презирают смерть и могут в темную ночь бесшумно пробраться в лагерь и всех порубить. Благонадежна ли, неподкупна ли стража?!
Опять заметался царь в тоске и гневе, поднялся с постели, перепуганный этой мыслью.
Вошел наместник Петр и ввел промокшего с ног до головы посланца из Константинополя от паракимонена Василия. После перечисления всех титулов василевса, а также заверения, что в столице все спокойно и что жители надеются на самое скорейшее одоление богомерзкого князя руссов, осторожный евнух, как бы между прочим, сообщал, что ослепленный Лев-куропалат сбежал из заточения с острова Лесбос и неизвестно где находится. Стража на острове Лесбос, проморгавшая это, вся арестована, и начальник ее под пыткой показал, что он получил большую сумму от Калокира, который подкупил всю охрану. По слухам, теперь Лев Фока собрал большое войско в своих вотчинах и будто идет к столице.
Цимисхий не в силах был дочитать до конца пергамент.
– Господь милосердный! Но ведь Лев-куропалат без глаз. Я сам давал приказ о его ослеплении.
– Читай дальше, владыка, – сказал наместник.
Цимисхий стал читать дальше. Василий сообщал, что стража, которая на острове Лесбос должна была ослепить куропалата, только для видимости спалила ему ресницы и брови. Пергамент выпал из рук василевса.
– Господи Иисусе! Даже слепые против меня восстают, приобретая зрение… Поневоле поверишь в подвохи дьявола.
Одна мысль, что там, в Константинополе, вдали от войска, подняла голову гидра мятежа, заставила Иоанна потерять голову. Он смотрел в одну точку, не замечая наместника, и повторял:
– Ох уж эти Фоки! Они даже во сне мне снятся. И еще этот мошенник – Калокир.
Он спросил, вернулся ли кто-нибудь из лазутчиков, посланных убить Калокира в Доростоле, и наместник ответил, что ни один из них не вернулся.
– Изменники?!
– Не думаю, владыка, – ответил наместник. – Этот испытанный волк, Калокир, неуязвим. Он никому не верит и всех опасается. И никого не принимает, если не удостоверится, что пришелец не имеет при себе ни яда, ни оружия.
Иоанн Цимисхий нахмурил брови.
– Посланы ли люди, которые должны разносить по городу Доростолу слухи, что идут к нам новые подкрепления из столицы и что наши ресурсы неисчерпаемы?
– Все, кого я посылал, никто из них не вернулся обратно. Калокир, который ведает всеми делами внешних сношений князя, ни одного не допускает к Святославу. И куда деваются наши лазутчики, тоже никто не знает.
– В таком случае, наместник, если Фоки могут оказаться в столице, нам здесь опасно отсиживаться. Но и уходить нельзя. Святослав заберет опять всю Болгарию.
Цимисхий явно не знал, что делать. Наместник решил подсказать:
– Владыка, смею думать, что сейчас нам нужен был бы мир. Чуть-чуть почетный мир…
– Чуть-чуть… Да и не почетный даже… Но мир. Но скажи, как его предложить этому несговорчивому варвару? Предложи ему мир, а он возомнит, что сам непобедим, а мы слабы, и не пойдет на мировую.
– Не лучше ли нам это обдумать на сходке военачальников, владыка? Они хорошо знают ход дела.
– Еще не упали они духом, мои военачальники?
Наместник заколебался. Ответил уклончиво:
– Все очень устали, владыка. И говорят, что такого врага, как варварский князь Святослав, они не встречали ни разу.
– Собирай полководцев. Что они скажут, то и решим. Ах, этот изменник Калокир! Это все его гнусные происки.
Наместник собрал военачальников. Цимисхий обратился к ним с гневной речью:
– Я одерживал победы над эмирами Алеппо, Тарса и Триполи. Захватил Самосату и путь открыл в Междуречье. Я не знал поражений. А этот варвар… Мне стыдно за вас, военачальники… Не объясните ли, в чем наши, позорно признаваться, наши неудачи, унижающие достоинство ромейского оружия?
Все напряженно молчали. Кто же из них осмелился бы указать на слабость ромейского войска, на неумелость царского военачалия… Всяк берег свою голову.
– В чем, в таком случае, сила варваров?
Опять молчали. Признать силу, более могучую, чем армия василевса, силу презренных варваров, тоже никто не решался.
– Тогда вот ты и скажи! – Иоанн Цимисхий ткнул пальцем в сторону первого попавшегося на глаза военачальника.
– Владыка, – бодрясь, сказал этот военачальник охрипшим от страха голосом. – Я сам видел, как из рук одной вражеской ведьмы (у них и женщины воюют) вылетали черные птицы и выклевывали глаза у наших воинов. Ослепленные, наши воины оборачивались и поражали своих. Это – небывалые козни нечистой силы, владыка.
– А кто из вас еще видел что-нибудь подобное? – Иоанн терял самообладание и почти кричал.
– Ничего не могу сказать о черных птицах, владыка, – робко залепетал другой полководец, – но что я видел, это не утаю. Когда поднялась буря навстречу варварам (это несомненная помощь нам Пречистой Матери), я заметил, как светились их глаза, они шли и шли на нас, точно помешанные. И это тоже не могло обойтись без подвоха сатаны. И если бы нам не помог в этот миг святой Феодор…
– А! – оборвал его василевс с неудовольствием. – Однако святой ничего ке сделал для нас, чтобы хотя бы обезвредить эти каверзы нечистой силы.
Военачальник стал глотать слюни и заикаться.
– И почему ни один из скифов не взят в плен? – обратился царь уже ко всем сразу.
– Владыка, – ответил самый смелый из военачальников, стуча зубами и пробуя утешить василевса. – Тавроскифы никогда живьем не сдаются в плен, это у них обычай. Но, вонзая в чрево мечи, сами себя убивают. Они сие делают по причине мнения своего, что сдавшиеся в плен и по смерти своей будут в аду служить своим покровителям. Посему, страшась сего рабства, они сами себя закалывают.
– Почему же вы не делаете то же самое? – вскричал василевс.
Военачальники склонили головы. Наступило тягостное молчание. Цимисхий взял себя в руки и с напряженным спокойствием спросил:
– Кто-то мне доносил сегодня, что один из моих храбрых воинов поскакал прямо на князя Святослава, поразил его в самую ключицу и поверг на землю?
– Это был Анемос.
– Ну и что же? Князь убит?
– Нет. Анемос не мог его умертвить. Князь поднялся и начал сражаться еще с большим рвением.
– И это кто-нибудь видел? Позвать сюда Анемоса!
– Его нельзя позвать, владыка. Его конь частыми ударами вражеских копий опрокинут был на землю. Тогда, окруженный фалангами варваров и отчаянно защищаясь, несравненный Анемос наконец изъязвленным упал бездыханно. Так принял смерть сей доблестный муж, превосходивший всех воинскими подвигами.
Цимисхий сорвался:
– Попробуй вот тут проверить что-нибудь.
Он горько усмехнулся:
– Пораженный в ключицу князь стал сражаться с большей силой. А наш Анемос, превосходя всех мощью и храбростью, упал бездыханным. Или это действительно чудо, или обыкновенные бабьи сказки. Идите вон! Я сам знаю, что делать.
Военачальники понуро один за другим вышли. А Иоанн Цимисхий вызвал одного из самых опытных и надежных лазутчиков, Хрисанфа, и долго с ним совещался. Лазутчик этот, которому Цимисхий многим был обязан, ушел только под утро. Он видел князя, знал лично Калокира, служил в молодости под его началом в Херсонесе, был сам из херсонесских ромеев, говорил на многих языках, и ему были поручаемы только самые ответственные миссии, причем от самого василевса. С твердыми наставлениями на этот раз Цимисхий послал его к Калокиру. Может быть, Калокир прельстится высшим титулом и огромным количеством номисм.