Григорий Александрович послал Щегловского за двадцать семь верст — узнать, построен ли мост.
Часа через три, когда государыня села за обеденный стол, Василий Романович возвратился, загнав несколько лошадей и проскакав пятьдесят четыре версты не более, как в три часа.
Войдя в столовую императрицы, где находился и Потемкин, Щегловский, с трудом переводя дыхание, едва мог промолвить:
— Ваша светлость, мост готов…
— Как, — сказала императрица, — он уже и съездил? — и так была довольна, что сняла с руки своей богатый бриллиантовый перстень и подарила Щегловскому.
Херсон произвел на императрицу неизгладимое впечатление.
При путешествии вглубь страны это впечатление еще более увеличивалось.
Чудная природа Крыма, великолепное Черное море, ласкающий, нежный воздух, роскошные горные панорамы еще сильнее подействовали на государыню.
Императрица намеревалась из Херсона ехать в Кинбурн, но известие, что там стоит сильная турецкая эскадра, побудило ее отправиться сухим путем через Перекоп в Тавриду.
Князь Потемкин с принцем Нассау-Зигеном отправились вперед.
Переехав через Борифень, они увидели детей знаменитейших татар, собравшихся тут, чтобы приветствовать императрицу.
Поговорив с ними, они двинулись к Каменному мосту, до которого оставалось около тридцати верст, и где был назначен ночлег.
По дороге ожидало их до трех тысяч донских казаков со своим атаманом.
Они проехали вдоль их фронта, очень растянутого, так как они строились в одну линию.
Когда они их миновали, то вся эта трехтысячная ватага пустилась вскачь мимо кареты, в которой ехали князь и принц.
Равнина мгновенно покрылась казаками и представляла величественную картину, способную воодушевить всякого.
Казаки сопровождали их до следующей станции, то есть около двенадцати верст, и у станции снова выстроились в боевом порядок.
Между ними был полк калмыков, точь-в-точь похожих на китайцев.
Подъехав к Каменному мосту, они нашли тут хорошенький домик, построенный в маленьком земляном укреплении, и тридцать прекрасных палаток, приготовленных для ночлега.
Императрица прибыла также, сопровождаемая казаками.
Равнина, усеянная людьми, мчавшимися во весь опор, то нападая, то отбиваясь друг от друга, производила впечатление настоящего сражения.
Австрийский император по приезде с императрицей все время говорил об удовольствии, доставленном ему казаками, а государыня сказала Григорию Александровичу с милостивой улыбкой:
— Это один из ваших сюрпризов.
Потемкин приказал повторить маневры. Императрица и Иосиф II вошли на валы, чтобы лучше их видеть.
Весь вечер только и было речи о казаках.
Император много расспрашивал их атамана, который ему, между прочим, сказал, что они делают обыкновенно по шестьдесят верст в день во время похода. Ни одна кавалерия в Европе не может в этом отношении с ними сравниться.
Император был в восхищении и расточал князю Потемкину вполне им заслуженные похвалы.
На другой день прибыла жена казацкого атамана с дочерью, очень красивой девушкой. На них были длинные платья из золотой и серебряной парчи и собольи шапочки с расшитым жемчугом дном, жемчужные ожерелья и головные уборы и браслеты.
Их представляла графиня Браницкая.
Затем казацкие офицеры и двести казацких ветеранов подходили к руке императрице.
Путешественники отправились далее в Перекоп.
В доме соляного пристава был приготовлен превосходный завтрак. Императрице были здесь показаны все сорта добываемой соли — один из них издает запах малины.
Сев снова в карету, государыня со свитой отправились к тому месту, где были разбиты прелестные палатки для обеда.
На месте ночлега были поставлены палатки на манер татарских. Для императрицы был устроен из палаток целый дом, от которого она была в восторге.
С места ночлега были уже видны горы.
Начиналась волшебно-прекрасная страна — Таврида.
XXIВ КРЫМУ
20 мая императрица прибыла в древнюю столицу крымских ханов — Бахчисарай и остановилась там в ханском дворце.
От Перекопа ее конвоировала блестящая татарская гвардия, составленная из родовитых мурз.
Их яркие костюмы и джигитовка приводили в восторг государыню и ее венценосного попутчика — Иосифа II.
Это были те самые татары, которые еще недавно возмущались, когда из них хотели образовать правильные полки и подчинить их дисциплине.
Теперь им вверили охрану императрицы и ее окружали тысячи татар, готовых стать на ее защиту.
Во время приезда в Бахчисарай с Екатериной чуть было не случилось несчастье.
На одном из крутых спусков забыли затормозить коляску. Лошади, не будучи в силах удержать тяжелый экипаж, понесли и чуть не опрокинули кучера.
Коляска, в которой сидело восемь человек, при этой бешеной скачке, казалось, каждую минуту должна была разлететься в дребезги, а пассажиры убиты или изувечены.
Татары, считавшие гибель экипажа неминуемой, кричали:
— Алла, Алла спаси ее! Алла, Алла, спаси!
Императрица, между тем, ни на минуту не потеряла присутствия духа и на лице ее не отразилось ни малейшего испуга.
Напротив, по приезде в Бахчисарай, она была очень весела и в положительном восторге от всего виденного и от своего дворца.
Особенно ей понравилась большая, роскошно отделанная зала, вокруг которой, по сторонам был изображен, на арабском языке следующий девиз: «что ни говори клеветники и завистники, ни в Испагани, Ни в Дамаске, ни в Стамбуле не найдешь подобной».
В этой же зале находились цветы и плоды, сделанные из воска господином Тоттом, во время его прибывания в Крыму, о чем он упоминает в своем сочинении.
Принц Нассау-Зиген обратил на них внимание императрицы.
— Удивительно, что все сделанное Тоттом достается мне в руки, — заметила она, обращаясь к австрийскому императору. — Он изготовил 200 орудий в Константинополе — они все принадлежат мне. Он украшал этот дворец цветами — они мои. Странная судьба!
Вошел Сегюр.
Императрица переменила разговор, начала шутить и смеяться.
— Я заболталась… — кинула она принцу Нассау-Зигену.
С наступлением ночи все горы, окружающие город, и все дома, расположенные амфитеатром, были иллюминованы многочисленными огнями.
Зрелище было великолепное.
На утро императрица присутствовала у обедни в местной церкви, по окончании которой свита, мурзы, муфтии и татарские офицеры подходили к ее руке.
В этот день празднуется память святого Константина и Елены и было тезоименитство ее внука, Константина Павловича.
Вечером повторилась роскошная иллюминация, бывшая накануне.
22 мая в 9 часов утра высокие путешественники тронулись далее и в полдень прибыли в Инкерман.
Здесь ожидало императрицу, кстати, самое эффектное зрелище.
В хорошо построенном для государыни дворце, во время обеда, вдруг отдернули занавес, закрывавший вид с балкона, и глазам восхищенных зрителей представилась великолепная картина: освещенная ярким солнцем Севастопольская гавань, с десятками больших и малых кораблей — зачатком славного Черноморского флота.
На эскадре был поднят кайзер-флаг или штандарт, пожалованный Потемкину.
Из частных лиц князь получил его третий.
В ту минуту, когда эскадра салютовала, императрица встала, вся сияющая, с огненным взглядом и провозгласила тост.
— Надобно выпить за здоровье моего лучшего друга! — чокнулась она с императором.
После обеда принц Нассау-Зиген подошел к императрице и сказал, что он так тронут всем виденным, что поцеловал бы ее руку, если бы на то осмелился.
— Князя Потемкина, которому я всем обязана, следует поцеловать! — заметила она, милостиво протягивая руку принцу.
Тот почтительно поцеловал ее.
— Не думаете ли вы, что это те же турецкие суда, которые стояли у Очакова и не пустили меня к Кинбурну! — смеясь, сказала она.
— Эти суда, — отвечал принц Нассау-Зиген, — только ожидают вашего приказания, чтобы отправиться за судами, стоящими под Очаковым.
— Как вы думаете, осмелюсь ли я на это? — снова заметила она, обращаясь к принцу де Линю. — О, нет, эти люди слишком страшны!
Император смеялся.
Из разговора было видно, что война с турками желательна для всех.
Затем все присутствующие сели в шлюпки и поехала в Севастополь.
Государыня с Иосифом II ехала в шлюпке, заказанной Потемкиным в Константинополе и совершенно сходной с султанской.
Вот как описывает эту поездку один из ее участников, граф Сегюр:
«Проехав залив, мы пристали к подножию горы, на которой полукружием возвышался Севастополь. Несколько зданий для склада товаров, адмиралтейство, городские укрепления, верфи, пристани, торговые и карантинные, все придавало Севастополю вид довольно значительного города. Нам казалось непостижимым, каким образом, в 2000 верстах от столицы, в недавно приобретенном крае, Потемкин нашел возможным воздвигнуть такие здания, соорудить город, создать флот, утвердить порт и поселить столько жителей. Это действительно был подвиг необыкновенной деятельности».
Надо прибавить, что все это было сделано в баснословно короткое время.
Подтверждением этого служит сообщение Черткова, находящееся в записках Грановского:
«Я был с его светлостью, — рассказывал Чертков, — в Тавриде, Херсоне и Кременчуге месяца за два до приезда туда ее величества. Нигде ничего там не было отменного; словом, я сожалел, что он позвал туда государыню по пустому.
Приехал с нею, Бог знает, что там за чудеса явились. Черт знает, откуда явились строения, войска, людство, татарва, одетая прекрасно, казаки, корабли…
Какое изобилие в яствах, напитках, словом, во всем, — ну, знаешь, так, что придумать нельзя пересказать порядочно. Я иногда ходил, как во сне, право, как сонный, сам себе не верил ни в чем, щупал себя: я ли? где я? не мечту ли, не привидение ли я вижу? Ну, надобно сказать правду: ему, ему одному можно такие дела делать, и когда он успел все это сделать».