Ему доложили все в подробности.
Поведение мужика, избиваемого его собственными огурцами, прогнало хандру князя, он улыбнулся и велел дать ему довольно значительную сумму денег.
Кроме щедрости, князь заслужил любовь жителей Ясс и справедливостью.
Людям его была отведена квартира в доме одного купца.
У последнего случилась крупная кража, грозившая ему совершенным разорением.
Купец принес Потемкину жалобу, объяснив, что причина кражи была та, что люди светлейшего беспрерывно днем и ночью ходят со двора, вследствие чего нельзя запирать ни ворот, ни дверей.
Григорий Александрович, убедившись в справедливости жалобы купца, приказал немедленно вознаградить его сполна наличными деньгами из своей шкатулки.
Сюда же, в Яссы, явился из отпуска Василий Романович Щегловский.
Князь Потемкин, к которому он не замедлил представиться, принял его более чем сухо.
Он на его приветствие как-то загадочно посмотрел на него исподлобья и не сказал ни слова.
Щегловский вышел из приемной бледный как полотно, еле держась на ногах.
Он понял, что светлейшему известно, что он не сдержал своего слова и виделся в Петербурге не только с родными.
Выдержав свой характер, в присутствии князя в столице, Василий Романович после отъезда Потемкина, не устоял против соблазна посетить несколько раз восточный домик на Васильевском острове.
Григорий Александрович, до мелочей зорко следивший за исполнением своих приказаний, был уведомлен об этом из Петербурга.
Этим и объясняется холодная, суровая встреча провинившегося.
Василий Романович понял, что его карьера окончательно погибла.
Не таков был светлейший, чтобы забыть и оставить безнаказанным человека, нарушившего данное им честное слово.
«Честь прежде всего… потом женщины!..» — говаривал, как мы знаем, Потемкин, и твердо держался этого правила.
Щегловский чувствовал, что отныне над ним висит Дамоклов меч.
Меч упал.
Между прочими возложенными на него обязанностями, Василий Романович получил ордер сдать турецких пленных поручику Никорице. Из числа этих пленных девять турецких офицеров бежали.
Об этом доложили светлейшему.
Не прошло и пяти дней, как за это упущение пленных, без всякого допроса и суда, Щегловский был в кандалах отправлен в Сибирь.
В Яссах же находился и созданный Потемкиным богатый подрядчик Яковкин.
Он уже был титулярный советник и ездил на своих лошадях.
— Я слышал, что ты купил себе имение? А отцу своему купил ли? — раз спросил его светлейший.
— Я для себя купил имение, ваша светлость, а для отца еще нет.
— Купи и ему. Он стар и ему время на покой.
Воля князя была немедленно исполнена.
Старик Яковкин дослужился в это время, благодаря, конечно, покровительству Потемкина, уже до капитанского чина, вышел в отставку и зажил барином в своем имении.
Задаваемые чуть не ежедневно Григорием Александровичем пиры и праздники служили ему некоторым рассеянием от тяжелых гнетущих мыслей, которые невольно посещали его голову под влиянием сложившихся обстоятельств.
Старания князя, давно, кажется, разочаровавшегося в скором осуществлении своих крупных планов о мире, не увенчались успехом.
Конечно, мир, после всех блестящих успехов русского оружия, должен был бы быть почетным, между тем, Порта, подзадориваемая иностранными державами, не особенно спешила вести переговоры и делать уступки.
Потемкин стал приготовляться к военным действиям.
Он послал адмирала Ф. Ф. Ушакова с эскадрою отыскивать турецкий флот.
«Возложите твердое упование на Бога, — писал ему набожный князь, — и при случае сразитесь с неприятелем. Христос с вами, я молю Его благость, да ниспошлет на вас милость и увенчает успехом».
Через несколько дней он снова писал Ушакову.
«Молитесь Богу! Он вам поможет, положитесь на Него, ободрите команду и произведите в ней желание сразиться. Милость Божия с вами».
Кроме того, светлейший призвал Головатого и спросил, нет ли у него из числа возвратившихся из Турции беглых запорожцев, таких, которых можно было бы послать к Измаилу для разведывания о пришедшем турецком флоте и о положении островов на устье Дуная, ниже крепости.
— Стрывай, батьку, — отвечал Головатый, — я пиду пораспытаюсь до коша.
Собрав казаков и сделав им вызов, Головатый нашел многих, способных выполнить поручение.
Оказалось, что некоторые из них даже знали инженерную науку, умели рисовать и брались начертить всему точные планы.
Когда Головатый донес об этом светлейшему, тот приказал немедленно снабдить казаков всем нужным, но Головатый остановил его:
— Треба тилькы хлиба дать, а бильще ничого.
Вызвавшие на опасное поручение запорожцы, в числе сорока человек, отправились к устью Дуная, сели там на легкие рыбацкие лодки, взяли невод и объехали свободно весь турецкий флот, показывая вид, что они ловят рыбу.
Турки сначала было остановили их, но они уверили их, что они турецкие запорожцы и были отпущены.
Таким образом, смельчакам удалось снять подробные планы расположения турецкого флота и крепостей Измаила и Браилова.
Окончив поручение, запорожцы возвратились в Яссы.
Головатый представил план князю, который был чрезвычайно удивлен верностью чертежей и подробностью собранных сведений, и пожелал лично поблагодарить смельчаков-искусников.
Головатый привел их в залу и построил в одну шеренгу. Все они были оборванцы, ощипаны, в рубищах. Некоторые не имели даже рубашек, не только платья и обуви.
Григорий Александрович вышел, и, думая что это стоят нищие, спросил:
— Где же они?
— Вот они, батько… — указал Головатый на запорожцев.
Князь был поражен представившейся ему картиной бедности и прослезился.
Он тут же произвел шестнадцать человек запорожцев в офицеры, а остальных, которые отказались от чина, велел обмундировать с ног до головы в лучшее казацкое платье и сверх того подарил каждому по сто червонцев.
Но ни денег, ни платья не стало некоторым и на месяц, — все было пропито и остались они опять в чем мать родила.
Наступил август.
Григорий Александрович получил неожиданно радостное известие о прекращении шведской войны.
«Велел Бог одну ногу высвободить из грязи, — писала к нему государыня, — а как вытащим другую, то пропоем аллилуйя».
Мир со Швецией дал возможность усилить нашу армию и возобновить наступательные действия на Дунае. Надо было сломить упорство Турции и взять ее последний оплот на театре войны — твердыню Измаила. Для совершения этого дела, конечно, лучше всего было назначить Суворова.
XVСУВОРОВ
Александр Васильевич Суворов, этот знаменитый чудак-полководец, уже в описываемое нами время пользовался репутацией непобедимого.
Он был кумиром солдат и одно его появление перед войсками уже предрешало победу.
Он украсил свое бессмертное чело первыми военными лаврами в семилетнюю войну в 1759 году, участвовал в усмирении Польши в 1768 году и в подавлении пугачевского бунта в 1773 году и везде с одинаковым успехом.
Про него говорили, что он нашел тайну побед. Эта тайна, как все на свете, была очень проста.
Гений — это труд.
Этот афоризм английского ученого всецело оправдывается на истории величайшего русского полководца.
Расскажем вкратце его биографию.
Отец Александра Васильевича Василий Иванович Суворов был потомок шведского дворянина Сувора, переселившегося в Россию при царе Михаиле Федоровиче.
Потомки Суворова верой и правдой служили русским государям и пользовались их особою милостью, что доказывается тем, что Василий Иванович был крестником Петра Великого.
Служа при своем высоком восприемнике, он дослужился до чина капитана гвардии и после кончины императрицы Екатерины I вышел в отставку, и поселился в своем имении в Новгородской губернии.
Там он занялся воспитанием своего единственного сына Александра, родившегося 15 ноября 1729 года.
Мальчик был очень худ и слаб, что беспокоило его отца и заставило его, скрепя сердце, решиться пустить сына по гражданской службе.
Маленький Саша, напротив, как бы унаследовал от отца любовь к военной службе и спал и видел себя солдатом.
После долгой борьбы с самим собою, по совету родственников, Василий Иванович решился исполнить желание сына.
Мальчик был в восторге.
Он был записан солдатом в гвардейский Семеновский полк.
Несколько лет провел он в родительском доме, и только в 1745 году, семнадцати лет, он вступил в действительную службу.
Отец его тоже, по восшествии на престол Елизаветы Петровны, событии радостном для всех приверженцев Петра Великого, покинул деревню и вновь был принят на службу, в чине генерал-майора.
Молодой солдат Александр Суворов с первых же шагов заявил себя примерным служакой, а свободное от фронтовой службы время посвящал изучению военной науки.
Однажды, летом 1749 года, он стоял на часах в Монплезире, в Петергофе.
Вдруг из большой аллеи вышла государыня.
Суворов не замедлил отдать ей честь.
Полюбовавший очаровательным видом открытого моря, Елизавета, возвращаясь, обратила внимание на молодого солдата.
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Александром Суворовым, ваше императорское величество.
— Ты не родственник генерала Суворова?
— Я его сын, ваше величество.
— Поздравляю тебя с таким отцом; старайся следовать по его стопам и служи мне верно и усердно. Я не забуду.
— Рад стараться, ваше величество.
— А вот тебе от меня рубль серебром… — сказала императрица, подавая ему серебряную монету.
— Всемилостивейшая государыня, — закон запрещает солдату, стоящему на часах, принимать деньги.
— Ай да молодец… — улыбнулась Елизавета и, потрепав его по щеке и дав поцеловать свою руку, она прибавила: — Ты, я вижу, знаешь службу. Я положу рубль на землю. Возьми, когда сменишься. Прощай.
Суворов снова отдал честь.