ажает воздух внезапно… Тут непонятно – или жизнь получает новый смысл внезапно? Короче, когда наступает ночь, погружая мир во тьму и пропитывая его отравленным холодом… там что-то внезапно происходит. Что-то плохое.
– Это я и сам вижу, – мрачно произнес Саша. Он явно был разочарован текстом. – Что именно происходит?
– Я не знаю, – огорчилась я. – Оно как бы за кадром. Кто клип делал, тот наверно знает.
– Черт, – буркнул Саша, выключая видак. – Я думал, ты мне подскажешь.
Вид у него был раздосадованный. Я чувствовала себя виноватой, как будто это я его огорчила – да, в общем, так оно и было. Но чем я могу помочь? Откуда мне знать, что там должно случиться, в этом поле, зараженном холодом и темнотой?
– Тебе это важно? – спросила я.
Некая идея зашевелилась в сознании. Как там говорит Антонина? Реальность способна к эволюции, Если взять оборванный сюжет, скопировать его и задать вектор в нужном направлении… Теоретически это возможно. Но сумею ли я? И это может быть весьма опасно, по ряду причин: во-первых, сам сюжет, это отвратительно зловещее поле…
– Ну да, важно, – ответил Саша, взглянув на меня в упор.
Его серые глаза на миг вспыхнули и погасли, но за это мгновение между нами пронеслось нечто такое, чего раньше не было: как разряд молнии, как будто от зрачка к зрачку протянулась и исчезла серебряная нитка. Я прерывисто вздохнула и опустила глаза. Наверно, на моем лице в тот момент все было написано метровыми буквами, как на транспаранте. Саша, к счастью, как раз отвернулся, убирая в шкаф кассету. Боже мой, конечно, я сделаю все, что угодно. Лишь бы тебе было хорошо, а что будет со мной, неважно.
– Погоди, дай мне кассету, – быстро сказала я. – Я кое-что придумала.
И я вкратце рассказала о своем замысле.
– Только имей в виду: это все закрытая информация. В случае чего ты тут ни при чем, просто мне самой понравился клип и захотелось потренироваться. Я попробую сначала сама, а если не получится, попрошу кого-нибудь из старших учеников или Антонину.
– Училку не надо, – покачал головой Саша.
– Но почему?..
– Незачем, говорю, – отрезал он. – Держи кассету. Когда займешься этим делом?
– Попробую сегодня, – с энтузиазмом ответила я. – Что бы ни получилось, обязательно позвоню.
– Сегодня я на тренировке допоздна. Позвони завтра часа в четыре, я буду уже дома.
– Непременно позвоню!
– Ну, давай, буду ждать звонка.
«Буду ждать звонка!!!»
Унося в душе эти потрясающие слова, я распрощалась с Сашей и поспешила домой, не чуя под собой ног от радости. Прорыв в наших отношениях, кажется, наконец состоялся.
ГЛАВА 17Зловещий мир поля в действии
Под ногой захрустел, как пластмасса, лед на луже. Я вздрогнула, оглянулась по сторонам, не сразу сообразив, где нахожусь. Как выяснилось, я шла по какой-то набережной. Слева, как стена утесов у моря, высились новостройки; справа, за полосой пустой земли, поросшей бурьяном и белой от первого ноябрьского снега, море и находилось. Точнее, Финский залив, еще не замерзший, гладкий и серый, как оконная замазка; в нем не отражался даже закат, неровным пятном расплывшийся в холодно-розовой туче. «Это я что, в Лахту забрела?» – ужаснулась я. Это ж почти пригород! Ничего себе прогулочка получилась! Казалось, вышла от Саши буквально минут двадцать назад и полетела на крыльях экстаза куда ноги занесут. Б чувствах – сплошной восторг, на физиономии бессмысленная улыбка, а в уме гвоздем сидит одна мысль – как бы выполнить Сашину просьбу? Что бы такое сделать с этим полем? Надо будет завтра попросить помощи у Эзергиль. Или, наступив страху на горло, сначала попробовать самой? Кстати, когда первое впечатление от клипа прошло, я удивилась – что меня так напугало? Подумаешь, кровавые руны. Вот я недавно видела по телевизору рекламу фильма «Исполнитель желаний», так тамошней кровью можно не то что руны рисовать, а хоть все стены выкрасить, и еще останется. Я попыталась вспомнить музыку, подумав, не она ли навевала на меня жуть, и не смогла. Возникало только ощущение некоего зловещего шума, наподобие далекого грохота лавины.
Ветер свистел, обжигая левую щеку и висок. На берегу залива, казалось, температура воздуха была ниже среднегородской градусов на пять. Первый привет от зимы, а всего-то десятое ноября. Местных жителей не было видно, они благоразумно сидели по домам. Свет в окнах не горел нигде, что я отметила краем сознания, но особого внимания не обратила: лахтинские новостройки были совсем свежие, и в них постоянно отключали то тепло, то электричество, на что неоднократно жаловались мои одноклассники, живущие в этом районе. Я продолжала идти по набережной под гаснущим красноватым небом, натянув шапку по самые брови и спрятав руки в рукава, и наблюдала, как порывистый ветер сметает снег с высоких трав пустыря, а эти серые травы, освобожденные от груза, выпрямляются с сухим хрустом. Я все никак не могла вспомнить мелодию песни и начала подумывать, а где в этой унылой местности располагается ближайшая автобусная остановка… когда откуда-то издалека ветер донес колокольный звон. Одинокий приглушенный удар колокола. Он удивительно гармонично вплелся в посвист ветра и монотонный шорох бурьяна. «Вот оно! – остановилась я. – Та мелодия!» Я ее не вспомнила – услышала. И мне стало неуютно.
Колокол прозвенел еще раз. Ничего удивительного, стараясь успокоиться, подумала я, где-то в Лахте есть церковь. А вообще пора выбираться отсюда. Что-то в этом пейзаже ненормально. Ни людей, ни машин. Я посмотрела по сторонам, надеясь убедиться в беспочвенности своих опасений, и вдруг увидела нечто такое, что у меня вмиг замерзла внутри вся кровь. На глухой стене блочного дома была нарисована огромная багровая руна.
– Ой, мамочки, – пробормотала я, догадываясь, что эта местность ну никак не Лахта. – Мамочки мои! Как же это меня угораздило!
Нет, такой подлянки я не ожидала даже от собственного ушибленного подсознания. Да, брела, как в трансе, да, всю дорогу думала о поле, как бы туда попасть и узнать, что именно такое нехорошее там происходит… Вероятно, скоро узнаю.
Я нервно огляделась по сторонам. Теперь я отчетливо понимала, что никого, кроме меня, в Лахте нет. Дома стояли откровенно пустые, даже занавесок не было на темных окнах; очертаний Васильевского острова на другой стороне залива не было и в помине, на что могла не обратить внимания только такая растяпа, как я. Ветер сдул с травы весь снег, так что я стояла как бы посреди того самого поля. Трава росла повсюду; пустые дома выглядывали из нее, как губчатые каменные грибы. И все было мутно-серым, как в старом кинескопе.
Это место казалось неприятным и страшным – куда страшнее, чем в клипе. И не пустота или одиночество внушали мне этот страх, а наоборот, ощущение, что здесь бродит кто-то еще. Чуждый всему живому, смертельно опасный. Может, он затаился среди домов и следит за мной, может, заманивает в ловушку, а может, просто еще не обнаружил меня, и когда это случится…
Я запоздало вспомнила предупреждения Князя Тишины. «Когда мир становится серым, немедленно выходи из него. Когда в мире пропадают люди, на их место приходят нелюди».
«В любом мире должен быть выход, – подумала я, стараясь не поддаваться панике. – Даже в таком мерзком. Так, ну-ка быстро ищем его и валим отсюда. Я шла по набережной, никуда не сворачивала…»
Я развернулась и рысцой побежала назад. Теперь ветер дул мне в правое ухо, надувая отит. Кажется, пейзаж начал меняться где-то здесь…
Я застыла на месте, тупо глядя себе под ноги. Там, где я проходила пять минут назад, на асфальте темнела еще одна руна – такая же, как на стене. И никаких признаков выхода.
Меня затрясло. С трудом подавляя рвущийся наружу страх, я принялась разглядывать руну. Кто-то не желает меня отсюда выпускать, это очевидно. Почему? Издевается, играет, как кошка с мышкой? Хочет, чтобы я корчилась от страха и орала: «Помогите!» Нет, не дождется!
– Выходи! – неожиданно для себя завопила я. Между домами прокатилось звонкое эхо. – Выходи, познакомимся!
На призыв никто, кроме эха, не ответил. Зато я неожиданно вернулась в почти нормальное состояние и снова принялась размышлять.
Почему именно руна? Я постаралась запомнить, как она выглядит, и решила обязательно поискать в справочниках, что она означает. Может, мне хотят что-то сообщить? Прежде я старалась для Саши, но теперь мне самой вдруг стало интересно. «Умница, выбрала конструктивный подход, – похвалила себя я. – Не пугаться, не убегать, не кидаться с ходу в атаку. Прислушаться и постараться понять, что это такое и чего оно хочет».
Я опустилась на колени перед руной, спрятала руки в рукава, выгнала из головы мысленный мусор, как нас учили в мастерской. Не знаю, что это за место. Может, я его создала, может, нечаянно в него угодила. Передо мной небрежно сотворенная оболочка – микрорайон Новой Лахты. Остается узнать, что под ней.
С полминуты я сидела, прикрыв глаза, и слушала свист ветра. От обледенелого асфальта одна за другой поднимались волны мороза и пытались пролезть мне под одежду. Вокруг становилось темнее и темнее: на Лахту сходила ночь.
Песня – заклинание. Это же так просто. Оно призывает, и ты идешь.
Ты можешь не понимать языка – его и не обязательно понимать, на то он и тайный.
Ты можешь не понимать, куда тебя зовут, – тем лучше, если бы ты знал, то не пошел бы.
Ты можешь не понимать, чего от тебя хотят, – тем хуже для тебя. Разгадывай вечную загадку, живи в тоске и бесплодной злости.
Но мне не надо идти туда, куда зовет заклинание.
Я уже там.
У меня внутри как будто зажегся свет. Он неожиданно высветил все, что было от меня скрыто, о чем я даже не подозревала. Нравилось мне это или нет, но я увидела сокровенную суть мира поля. На несколько мгновений я заняла место того, кто этот мир создал: смотрела его глазами, думала его мыслями, чувствовала его чувствами. А создал ли? Я ощущала кровную связь, зависимость. Странное двойственное чувство плена и свободы. Так он и воспринимает свободу, поняла я: как абсолютную независимость, полную изоляцию от внешних влияний. Он ценит ее, как величайшее сокровище, но в то же время она доставляет ему страдания. Какие страдания? Это очень просто – одиночество. Атмосфера поля была пропитана таким одиночеством, что даже мне стало жутко.