— Воины, отриньте страх! Сплотитесь! Защищайте командира, честь, веру, убейте Князя тьмы Дьябло! — истошно завизжала блондинка. Как не по-геройски, хе-хе. Меня несказанно порадовало, что на её зов откликнулось лишь двое: самых ярых, крутых, тех, кто по силе был не лучше А-ранговых, но в решимости защитить «любимого» командира кинулись в бой. Самурай, задумавшись о чём-то, не стал им мешать. Я же, в свою очередь, решил испробовать ещё кое-что.
Первого атаковавшего, копейщика в светлой зачарованной от демонов кирассе, размазал ладонью. Одна пощёчина, выписанная с моего плеча, разнесла щит в щепки, а туловище от шеи до бедер, тело перемешалось с железом и кашицей с мерзким поквакиванием, прыгая на кочках, укатилось куда-то за тридцать метров от места, где мы столкнулись. Второму же позволил рубануть меня по руке секирой. Его оружие так же напиталось светом, я хотел увидеть, какой будет результат, и разочаровался.
С той бешенной регенерацией в моём теле он, по идее, должен был мне отрубить нижнюю левую кисть. Его огромный бердыш, с виду, весил не меньше сотни килограммов и должен был представлять угрозу. Жаль, сталь оказалась хрупкой и некачественной. Разлетелась на осколки при соприкосновении с моим кулаком, оставив на пальцах две моментально затянувшиеся царапины.
— Ой-ой… — Глядя в растерянные голубые глаза лысого, загоревшего, бородатого гиганта, хватаю его за плечо. Пальцы мои, сквозь защиту, впиваются ему в плоть. Здоровяк кричит, вытаскивает всё имевшееся в своём арсенале скрытое оружие, пытаясь им меня ранить. Как песок его металл крошится при соприкосновении с моим телом. Он в отчаянии, кричит, кричит и та, кто возвала к его помощи. Но помощь уже не придёт. По ауре остатков войска, охваченных ужасом и предчувствием скорой, неотвратимой смерти, я понимаю: сейчас можно делать всё, чего душе моей темной захочется. Рукой своей, держа здоровяка за кости, заставив истекать кровью на потеху зрителям, спокойно подхожу к той, кто звала себя Адамантитовой авантюристкой, после чего говорю:
— Покажи мне грудь.
Женщина в шоке, все в шоке, и лишь бедолага-воин продолжает истошно вопить.
— Ну же, скинь броню, покажи мне свои сиськи, и я пощажу его и всех, кто пришёл. Разве жизнь этого храброго воина, того, кто кинулся на защиту твою ради тебя, стоит дешевле, чем показ какой-то плоской груди? Подумай о своём войске! — С ехидностью и надменностью, повысив тон, обращаясь не к своей будущей сучке, а к её остаткам армии: — Смотрите, воины, вот за кем вы пришли, вот кто вас ведёт! Их честь важнее ваших жизней, их выдуманная непорочность… Фарс, за который вы должны отдать самое ценное, что у вас есть, свои жизни. Я не Дьябло, как окрестил меня мир. Имя мне… Люциус!
Армия охнула. Блять, я даже не успел добавить, что призванный фамильяр, как тут же настрой всех собравшихся стал в тысячу раз хуже. Ладно, наверное, так будет даже лучше. Продолжим и добьём ссыкунов!
— В Бавонии революция! Люди устали от таких как эта шлюха, народ требует перемен, борется за свои жизни, за право жить, право чего-то стоить! Присоединяйтесь к революции, станьте частью нашей армии, нашего войска, и я клянусь, такие бляди, как она, ещё долго будут радовать ваши члены! Землю крестьянам, фабрики рабочим, каждому по возможности и каждому по потребности!
От рева моего у ближайшего стоящего, всё ещё подумывавшего кинуться на помощь злополучной бабе самурая, из ушей потекла кровь. Он был до усрачки напуган, как и другие солдаты, но при этом ещё пытался сохранить воинственный вид. Он был единственным в своём роде, единственным и неповторимым среди тех, кто, даже напрудив в штаны и обосравшись, приготовился к капитуляции.
— Сукин ты сын, я дочь велико… — Рукой хватаю пустоголовую суку, лишившуюся главного телохранителя, самурая. — Затем, ещё одной рукой срываю её нагрудник, вырываю броню, оставляя на кожаной куртке глубокие порезы от листов стали. Затем рву и куртку, работы две секунды, а эта бабища, вывалив розовые соски, молочные дойки, уже в слезах, скулит. Грудь этой шлюхи трясётся всем на показ, радует мой глаз и глаза других мужчин. Войско её окончательно разбито, боевой дух на нуле, кого-то из её главных защитников я в горячке, резком порыве уже зашиб, кто-то, как самурай, замер; маги так вообще, ряжеными клоунами оказались. Если сложить всё с моей бешеной регенерацией, скоростью, силой и принять во внимание ассасинов, ушедших в тыл, аж за святош, можно сделать один единственный правильный вывод: они все ещё живы лишь потому, что я так захотел.
— Если… если я примкну к тебе, ты сохранишь мне жизнь? — Терпя жуткую боль от проникших в его тело пальцев, взмолился лысый, тот, кого я держал на коленях перед оголившейся хозяйкой. Смешной мужичок. Шёл убивать меня, а теперь всё? Осознал, что для хозяйки лишь разменная монета, и заднюю дал? А где все эти средневековые стереотипы, где верность до гроба, смерть за господина и так далее, нету что ли?
— Ты пытался меня убить, — говорю я, и мужчина обречённо склоняет голову. Опять мне не дают договорить, делают поспешные выводы. — Но я более милостлив, чем твоя госпожа и весь этот сброд, называющий себя аристократами. Не я пришёл убивать, не я кричал о значимости аристократии и обещал рабство простым людям. Я здесь защитник! — Последнее предложение озвучил во всё горло. — А вы всего лишь стадо баранов, которых пастух отправил на бойню. Повторю последний раз: имя мне Люциус, и я не князь тьмы, а фамильяр, верный слуга своей госпожи, на которую объявила охоту правящая верхушка Бавонии. Вы сюда пришли не за мной, а за жизнью маленькой, беззащитной девочки, только поступившей в академию. Мы лишь защищались, нам не оставили выбора, и потому я не оставлю иного выбора вам. Склонитесь перед силой города Бавонии, станьте частью нас, частью, которую я лично буду защищать до потери пульса, или же будьте нашими врагами, теми, кого я истреблю.
— Но ты же обещал пощадить нас, дать уйти! — крикнул кто-то из магов. Тех, кто даже в лике труса, не подвергнется гонениям и всегда в любом королевстве сможет найти себе новое место.
— Передумал, — ответил я, — глядя на тебя. У вас нет права что-то требовать от меня; вы все — дичь, а охотник. Хотите — бегите, но на вашем месте я бы сдался, ибо силы наши не равны, и обещаю: как только вы броситесь на утёк, и когда я вас поймаю, живые позавидуют мертвым.
Моя личная пленница истошно завопила; все её мольбы и крики в преддверии исполнения обязательств по растягиванию её очка, чтобы рука пролезла, заставили «принцессу» биться в истерике. Эта барышня обещала золотые горы за своё спасение, баснословные награды, которые, в свете происходящего, значили — ничего. Она потеряла лицо пред солдатами, и как только кто-то из «массовки» бросил на землю меч и щит, началась охота.
Толпы солдат ломанулись во все стороны: крики, визг, магия. Они пытались себя защитить, в то время как я, выпустив пленников из своих цепких лап, начал всеми силами доказывать, что не пиздабол. Я не хотел быть пустословом, не способным запугать даже крестьянина, только-только взявшего в руки оружие. Бавония — начало моего пути; жизни нападавших — дорога из голов, по которой мы с семьёй пойдём к светлому будущему.
Из всех, бежавших, я пощадил лишь двоих. Первого — не специально; эта сука с кунаями просто растворилась среди деревьев, успела убежать слишком далеко, чтобы мне удалось ощутить её ауру. Понимая, что это может выглядеть как слабость, я, крикнув что-то неуместное, кинулся за другими и затем целенаправленно отпустил ещё двоих. Что примечательно, одного из ассасинов, а второго из магов. «Расскажите всему миру, что видели и для чего здесь Люциус!» Понимая, что и так мир уже в курсе, но придавая этому вид нарочно, требовал я.
Результат всей битвы в целом огорчил: пришёл на нормальную перестрелку с нормальными мужиками и получил тортом в лицо. А ещё около пяти десятков обоссавшихся от страха солдатиков. В их числе — замерший самурай, принцесса на коленях и сиськами на показ, а рядом, держа ту в плену, приставив осколок топора и кинжал к шее, ещё двое интересных персонажей. Этот лысый мужик, плечо которому я вспорол пальцами, оказался до безобразия честным. Его страх и боль помогли сохранить трезвость ума; огромной туше мяса от меня не сбежать, потому он тут же устремился показать свою верность. Взял принцессу в заложники. Его верность смог себе объяснить, а вот второго… Рядом с здоровяком небольшой, хрупкий, с женскими очертаниями фигуры под плотной одеждой и маской на лице. Он или она, действительно удивил. Смутно вспоминая момент стычки с ассасинами, мог предположить, что это была именно та стерва, что выколола мне глаз, а после обсуждала это с другом. Зачем она осталась? Для разведки или для наблюдения за этой дойной коровой, именуемой авантюристкой? Так, решим это потом, а пока…
— Эй, самурай, ты чего не попытался убежать? С твоими-то навыками и силой, глядишь, чего и вышло бы.
Мужчина опустился на колени.
— Вряд ли бы вы отпустили такого мечника, как я, — кладёт оружие на землю он. — Ещё и о культуре нашего народа, о самураях знаете. Хотя, смею поправить вас, Люциус: вы говорите не с доблестным самураем, а с ронином, наёмным воином, лишившимся господина.
С хуя ли? Я поглядел на сучку, рыдающую на коленях, принявшуюся умолять меня о пощаде, выкупе и прочем.
— А она не твоя хозяйка?
Воин поморщился, стыдливо отвёл глаза в сторону, а лицо его перекосило в гримасе отвращения. Даже аура задрожала, что-то беззвучно закричало, словно посылало проклятья из-за понесённого позора и унижения.
— Расслабься, — говорю я, подойдя к нему. Мужчина церемониально кладёт свой длинный меч перед собой, скидывает броню, берётся за короткий и… — Брось это дерьмо. — Ударом ладони выбиваю короткий клинок. — Я не дам тебе умереть. Хоть ты и странный, поддерживаешь мнение той сучки о простых людях. Но ты довольно смелый и умелый, живи и приглядывай за всем этим стадом. Чтоб не чудили. — Рукой обвёл разоруживших себя воинов.