В конце 60 — начале 70-х годов В. Т. Пашуто выступил с рядом статей, в которых развил ранее высказанный взгляд на государственный строй Руси XII–XIII вв. как на систему «коллективного сюзеренитета»{200}. Определяющим для нового государственного порядка Руси ученый считал понятие «части», «причастия». Все сильнейшие князья, властвующие в порядке коллективного сюзеренитета над Киевом и Русской землей (сузившейся в конце XII в. до пределов Киевской земли), приобретали право на эту власть путем выделения им каких-либо земельных владений в Киевщине. В условиях феодальной раздробленности, острого соперничества враждующих княжеских группировок система коллективного сюзеренитета в реальной жизни устанавливалась путем захвата Киева той или иной коалицией. Наиболее влиятельными, а следовательно, и чаще других правившими в Киеве В. Т. Пашуто признавал две коалиции: Суздаль — Галич и Волынь — Смоленск{201}. Захватив Киев, любая из названных группировок выдвигает из своей среды кандидата, который и становился киевским князем, впрочем, только «номинальным»{202}, раздававшим всем своим соправителям Русскую землю в качестве «причастий». Такие владения были гарантом их участия в выполнении общегосударственных обязательств. Основным же регулятивным органом вновь созданной системы междукняжеских отношений стали общерусские съезды — «снемы»{203}. Таким образом, эволюция политической системы Киевской Руси ко второй половине XII в., по мнению В. Т. Пашуто, выглядит следующим образом: от «раннефеодальной монархии» X–XI вв. с единоличным правителем во главе к «монархии периода феодальной раздробленности».
Следовательно, сторонникам теории коллективного сюзеренитета удалось преодолеть идею государственного распада Руси путем сочетания теорий коллективного владения и отсутствия единоличной центральной власти в период феодальной раздробленности. Концепция коллективного сюзеренитета представляется в настоящий момент наиболее стройной и законченной формулировкой структуры государственной власти в Киевской Руси XII–XIII вв., но она не устраивает сторонников концепции сохранения на Руси «общерусского строя власти», основанного на принципах «федерализма» во главе с Киевом{204}.
Серьезные трудности возникают у этой теории и с точки зрения правосознания древнерусской эпохи{205}. Да и сами сторонники теории коллективного сюзеренитета отмечают, что она построена на косвенных свидетельствах и «не находит подтверждения в летописях и других источниках»{206}.
Неслучайно в работах представителей указанного направления мы не найдем единого мнения, когда же все-таки наступила эпоха коллективного правления в Киеве. Так, В. Т. Пашуто ограничился лишь расплывчатым утверждением, что произошло это «после триумвирата Ярославичей и после Мономаха»{207}. Л. В. Черепнин настаивал, что «Киев стал центром федерации с государственной формой, которую В. Т. Пашуто назвал „коллективный сюзеренитет наиболее сильных князей“ только к началу XIII в.»{208}. Н. Ф. Котляр относит время возникновения нового государственного порядка ко времени борьбы за Киев Изяслава Мстиславича и Юрия Долгорукого, т. е. к 50-м годам XII в.{209}
Нет единства и в вопросе о государственном статусе коллективного сюзеренитета. Если В. Т. Пашуто и Н. Ф. Котляр рассматривают его как «общерусскую форму правления»{210}, то Л. В. Черепнин — сторонник государственного распада, ограничивает действие этой системы только собственно Киевом{211}.
Все это еще раз заставляет критически подойти к теории коллективного сюзеренитета и проверить достаточность аргументов ее сторонников.
Как отмечалось, стержнем теории коллективного сюзеренитета, ее вещественным фактором считается представление о наделении всех соправителей «частью» в пределах Киевской земли{212} и выведении их тем самым на общегосударственный уровень. Следовательно, по логике теории, как только мы обнаруживаем факт наделения князя волостью в Русской земле, мы вправе заключить, что он становится соправителем киевского князя. Собственно, историки так и делали. Как наиболее характерные ими приводились два случая: 1148 г., когда Изяслав Мстиславич наделил сына Юрия Долгорукого Ростислава, и 1195 г., когда киевский князь Рюрик Ростиславич наделил Всеволода Большое Гнездо, как бы подразумевая, что подобных примеров можно сыскать и больше.
Но в том-то и дело, что этими двумя примерами и ограничивается круг доказательств, которыми располагает теория коллективного сюзеренитета. Только в этих случаях волости в Киевской земле, выделяемые во владение иным князьям, названы «частью»{213}.
Присмотримся к этим случаям внимательнее.
В 1148 г., уйдя от отца — суздальского князя Юрия Долгорукого, Ростислав Юрьевич, не получивший волости в Суздальщине, пришел к киевскому князю Изяславу Мстиславичу с тем, чтобы тот дал ему владения в собственной земле. Изяслав дал ему города Божский, Межибожье, Котельницу и еще какие-то два города{214}. Однако через некоторое время, узнав, что Ростислав замышляет нечто против него (отец Ростислава, Юрий Владимирович, — традиционный соперник Изяслава), киевский князь отбирает данную им волость и отсылает Ростислава к отцу. Вот здесь и произносит Юрий ту фразу, которая считается первой формулировкой принципа «причастья»: «Тако ли мне части нету (в Лавр. — „причастья“. — Авт.) в Рускои земли и моим детям?»{215}. Что же доказывает приведенное место летописи? Был ли Ростислав Юрьевич соправителем Изяслава? Безусловно, нет. Мог ли посредством сына таковым стать Юрий? Вне всякого сомнения, нет: 40-е годы XII в. — период долгого и упорного противостояния Изяслава и Юрия в борьбе за киевский стол, 1148 г. — ее разгар.
Другой, наиболее показательный с точки зрения теории коллективного сюзеренитета пример. В 1195 г. суздальский князь Всеволод Юрьевич Большое Гнездо потребовал у Рюрика Ростиславича — князя киевского наделения в Русской земле, причем теми городами, которые ранее были отданы Рюриком зятю — Роману Мстиславичу. После долгого колебания Рюрик отбирает три города Романа — Торцкий, Треполь и Корсунь — и передает их Всеволоду на условии участия последнего в совместном походе против половцев. Через год, когда Всеволод не выполнил своих обязательств, Рюрик «отъя отни городы, ты который же бяшет ему (Всеволоду. — Авт.) далъ в Рускои земли и розда опять братьи своеи»{216}. В аргументации Всеволодом своего требования, а Рюриком своего поступка, действительно, во второй раз в летописи употреблено понятие «части»: «В Рускои землѣ части просилъ еси у мене…»{217}.
Но дает ли это известие право трактовать его в духе теории коллективного сюзеренитета? Даже если следовать ей, то окажется, что Всеволод был соправителем всего один год, да и то его соправительство зависело всецело от воли Рюрика. Но летописная статья указывает и совершенно определенный мотив наделения Всеволода: участие в обороне Южной Руси; никакие политические мотивы с этим актом не связываются. Собственно, в таком же духе рассматривал эти события и сам Всеволод. Перед передачей ему волости на очередной призыв присоединиться к походу на половцев он ответил Рюрику: «Кому еси в ней часть далъ, с тем же ей и блюди и стережи»{218}. Что же касается «старейшинства» Всеволода, действительно дававшего ему основания для политических претензий, то, по свидетельству Рюрика Ростиславича и самого Всеволода, его «положили» на суздальского князя несколько ранее 1195 г., во всяком случае уже до требования «части» в Русской земле он считался «старейшиной»{219}.
События 1195 г., развернувшиеся вокруг трех южно-русских городов, — совершенно обычное для феодализма явление обеспечения военной службы путем земельного пожалования, ничего больше. Никакого соправительства в них не видели даже сами участники, нет основания видеть его и сегодня.
Как видим, аргументы теории коллективного сюзеренитета отнюдь небезупречны. Но, как ни странно, даже признание их таковыми — тоже опровержение этой теории, так как окажется, что новая форма государственного правления, возникшая в период феодальной раздробленности, в XII в. функционировала всего два раза и каждый раз — не более года.
В первой половине XIII в., а именно перед битвой на Калке в 1223 г., В. Т. Пашуто насчитывает четырех соправителей в Русской (т. е. Киевской) земле, имевших в ней «причастия»: Мстислав Романович, Мстислав Святославич, Мстислав Мстиславич и Юрий Всеволодович{220}. Эти князья, действительно, называются летописью «старейшинами» среди русских князей, но имели ли они «причастие»? Только двое из них — Мстислав Романович — как киевский князь и Мстислав Мстиславич (последний, впрочем, предположительно) подобными земельными владениями обладали. Черниговской же Мстислав Святославич и Юрий Всеволодович Владимирский в 1223 г. никаких волостей на Киевщине не держали