Стрелок так усердствовал в желании завалить моего друга, что неожиданно для меня сильно подставился. Чуть прикинув, я добавил короткую в три патрона очередь и услышал тяжелый глухой стук – убил или тяжело ранил в голову. Стену не пробьешь, но автоматчик стрелял, перегнувшись через распахнутую раму, и был мне немного виден.
Видимо, в доме после взрыва гранаты меня уже отправили на тот свет. Звуков очередей из моего автомата с глушителем в доме не слышно, а винтовочные выстрелы можно было бы списать на добивание моего бренного тельца.
Я вернулся за угол сеновала и тут увидел кровь. Она стекала по стене сеновала, и было ее много. Очень много. Тяжелое ранение в живот несколькими пулями навылет – снайпер еще жив, но не жилец. Сильное кровотечение бывает только у того, у кого еще работает сердце, но с таким ранением человек уже через несколько мгновений и пальцами пошевелить не сможет.
Особо думать я не стал. Позиция у меня выбрана, и, пока Женька не объявился, менять ее нельзя – можно нарваться на дружественный огонь. То, что моего друга не слышно, это не показатель – Женя обычно работает ножами. Поэтому я достал из разгрузки два камня размером с гранату – мой старый и надежный прием. Прикинув траекторию – до распахнутой двери в дом было метров двадцать, я закинул в нее камень с воплем:
– Гранатен! – Камень залетел в дверь, раздался стук, но никакого шевеления вроде воплей и стука падающих тел я не услышал.
Вторую такую же «гранату» уже без вопля я засадил в раздолбанное выстрелами ближайшее окно и сразу же метнулся, нет, не на крыльцо, а к углу дома и опять стал прислушиваться.
В доме было тихо. Камень уже отпрыгал положенное по комнате и угомонился. Я сидел у угла дома лицом к воротам сеновала и теперь видел часть двора. Так прошло минут двадцать. Тишина стала надоедать, поэтому я достал из разгрузки гильзу и запустил ее в окно наискосок. Гильза ударила в раму и, улетев внутрь, звонко запрыгала по полу. Тишина. Следующие двадцать минут показались мне вечностью.
– Развлекаешься? – Женька появился вроде ниоткуда, но я ждал его – ствол моего автомата смотрел в сторону его позиции.
Видуха у моего друга была – облезешь. Руки по локоть в крови, в правой руке нож обратным хватом, в левой руке «вальтер» с глушителем. Маскхалат в трех местах порван, а на левом плече порезан. И царапина во всю левую щеку.
– У тебя сколько? – чуть слышно спросил мой друг.
– Три плюс на чердаке смертельно раненный и в доме кого-то в голову зацепил, – так же тихо ответил я.
– В доме убил. Осторожный, гад. Меня чуть было не подловил. Вовремя ты очередь по окнам засадил. Не ждал он этой очереди – задергался и стал давить меня на моем старом месте. А тут ты. Пойдем, сеновал глянем. Дом и остальные сараи я уже проверил. Никого живым взять не удалось. Камикадзе какие-то – дрались не на жизнь, а на смерть. Был один живой, но нож в брюхе однозначно не лечится.
Сторожась и прикрывая друг друга, мы дошли сначала до внешней стены, где я показал кровавую кляксу, добравшуюся до земли. Кровь уже не текла.
Затем по скрипучей приставной лестнице мы поднялись на чердак и увидели ее. Молодую и красивую, но уже умершую от четырех ранений в живот девчонку лет девятнадцати. Ее винтовка лежала рядом. Старый потертый «Манлихер» тыща восемьсот лохматого года и даже без оптики. И из этого старья она меня чуть не пришибла? Мне надо выпить. Видимо, я сказал это вслух, и Женька достал из кармана своей разгрузки фляжку и шоколадку.
Всего в доме находилось восемнадцать человек с девчонками и трое дозорных. И ни одного мирного жителя. Бред какой-то. Двадцать с лишним боевиков в нейтральной стране это сильный перебор. Австрийцы, немцы, чехи, французы и поляки это только по паспортам. И ни одного объяснения, что они здесь делали. Дом мы обыскивали несколько часов, стаскивая все интересное во двор и загружая все в теперь уже наш «пыжик» и найденный в сарае немецкий шеститонный грузовик.
Кроме личных документов, никаких бумаг практически не было. Что достаточно странно, но существовала одна особенность. Некоторые бандиты жили обособленно. Как та четверка на чердаке. Все четверо оказались чехами. У них мы, кстати, обнаружили достаточно много золотых изделий, женских в основном. Были еще две группы, по двое и по трое – вещи у них лежали компактно и обособленно от других.
Трое даже угол комнаты отгородили. Хотя ничего особенного в их вещах я не обнаружил. Обычный туристский набор. Или бандитский. В горах Афганистана часто такие попадались, только вместо спальников были одеяла из овечьей шерсти, а вместо разрозненного, как здесь, оружия «калаши» да «энфильды». Англичане после войны свои армейские винтовки кому только ни продавали.
Эта банда вооружена была неоднородно. Присутствовало все. От древних «манлихеров» и карманных дамских револьверов до чешского станкового пулемета ZB-53 последней модификации на треноге. И опять мы отметили очень интересную особенность. Относительно современное оружие было только у молодых бандитов, у «вспомогательных частей», вроде четырех девушек и троих пожилых мужиков, оружие было не только старое, но и… наследственное, что ли. Иначе я не знаю, к чему отнести «трехлинейку» самого первого года выпуска, оба «манлихера» и «кольт».
Тот самый «кольт» товарища Самюэля Кольта, который всех уравнял в тысяча восемьсот тридцать пятом году. Правда, этот раритет лежал в личных вещах группы из трех человек, и были эти ребята самой обыкновенной семьей – отец и двое сыновей. Все трое с австрийскими паспортами.
Чешские и немецкие пулеметы, немецкие автоматы и винтовки, немецкие и французские гранаты и странный состав людей. Что же мне это напоминает? А напоминает мне это «Мюнхенское соглашение»[18], черт, Яшки нет, он бы мне весь расклад дал, и… Мясника. Состав «оружейки» у него был такой же.
Неужели это осколок его империи? Но как-то быстро они сюда добрались. Неужто это транзитная бригада, снабжавшая Мясника чешским и немецким оружием и в результате оставшаяся ни с чем? Возвращаться им было не с руки, да и некуда. Потому-то они и с семьями. И именно поэтому жили под одной крышей, но обособленно.
Особо гадать смысла не имело. Надо ехать в город и выяснять все там, поэтому мы стащили все трупы в сарай типа «сеновал», собрали все, что нас заинтересовало, в машины и, запалив погребальный костер, уехали. Девать все приобретенное нами хозяйство было некуда, поэтому грузовик пришлось поставить в лесу, тщательно замаскировать и оставить.
Швейцария страна порядочных и трудолюбивых людей, а день сегодня будний и соответственно шарящихся по округе аборигенов можно было не ждать. Если только какой мальчишка случайно на все это разнообразие наткнется.
Пикап у нас был насквозь криминальный, поэтому ехали мы осторожно, но, к счастью, страна сугубо мирная, и ни блокпостов, ни голодных «гайцов», сидящих в кустах, в этой стране не бывает по определению. Полицаи здесь редки и занимаются только своим делом, то есть изредка ездят по срочным вызовам и обязательно знакомятся с вновь прибывшими людьми, а в остальное время их не видно и не слышно.
Машину оставили во дворе своего дома, и у пикапа с затянутым брезентом кузовом тут же встали двое мелких пацанов Моисея Шлемовича. Встретили нас как горячо любимых родственников и, позволив помыться и переодеться, не слушая наших возражений, усадили за стол и принялись докладывать новости. И в первую очередь выдали информацию о «борзом», которая подтвердилась полностью.
Шарль Ламберт. Тридцать два года. Уроженец Лиона. Из родственников в поселке в сорока километрах города проживают мать и две сестры четырнадцати и шестнадцати лет. Летчик транспортника французских ВВС. В тридцать шестом году мать после перенесенной пневмонии заработала хронический бронхит, и ей требовался горный воздух. Чтобы достать денег, Шарль пустился во все тяжкие, влез в долги к Мяснику и стал его личным пилотом.
Семью переправили в Швейцарию, а Шарль на французском самолете принялся таскать через границы оружие и боеприпасы. Иногда людей и деньги. После развала империи Мясника оказался не у дел и вынужденно примкнул к банде. В силу специфики прежней работы умеет пилотировать транспортный самолет и имеет опыт ночных полетов и полетов в сложных метеоусловиях. Не женат.
Сын и племянник не сидели сложа руки и, получив информацию от женской половины, жестко допросили сидельцев о пилоте, и те сдали его с потрохами. Словом, семья Шлемовича помогала нам, чем могла, а могла она очень многое. По крайней мере, «семья» у нас была не маленькая, а энтузиазма и желания нам помочь у всех было через край.
Увидев нас, пленники сильно удивились, а узрев гору оружия, что наши помощники притащили в подвал, еще сильнее погрустнели, поняв, что теперь им молчать смысла никакого нет. К тому же Женька встал прямо перед висящими пленниками и молча демонстративно пересчитал стопку паспортов.
Безучастным остался один лишь пилот, что косвенно подтверждало информацию, полученную о нем, или у него были железные нервы. Очень похоже, что Шарль себя уже похоронил, а заодно и свою семью, потому что он единственный кормилец в этой семье.
Неожиданно для всех и в первую очередь для него самого Ламберта сняли с крюка, позволили ему помыться и переодеться, а затем покормили. За чашкой кофе к Шарлю присоединились мы с Женькой. И я сразу взял слово.
– О тебе я уже все знаю. По крайней мере, то, что лежит на поверхности. Можно было бы спросить и то, о чем ты говорить не хочешь, и получить ответы на все свои вопросы. Вот только после этого работать с тобой будет невозможно, а ты нам нужен. Не настолько, чтобы тебя нельзя было заменить. Но зачем искать другого, если есть ты? – Я сделал небольшую паузу, вопросительно глядя на собеседника.
– Вы уверены, что получите ответы на свои вопросы? – Ламберт был спокоен.
– Уверен. Ты тоже очень скоро в этом убедишься. Итак, я продолжу. Меня зовут князь Александр Сан-Донамито. Это мой друг Степан Барбьер. Как ты понимаешь, мы французы. Наши семьи достаточно богаты, чтобы нам дать хорошее и разносторонне образование, но кое-чему в этой жизни мы научились сами. В дело господина Готмахера вложены деньги наших семей, и мы просто охраняем его так, как нас этому научила прежняя жизнь. Поэтому у тебя есть выбор: либо ты с нами, либо с ними. – Я кивнул на подвал.